Николай Берг - Остров живых
Вдох – я, выдох – он, вдох – я, выдох – он…
Ленька никак не хочет начать дышать самостоятельно…
Когда в голове начинается легкое кружение и признаки того, что я с такой интенсивной дыхательной нагрузкой уже сам перекислородился, меня заменяет один из водолазов – они уже переоделись во что-то, готовы помочь.
Уступаю место.
Парень неплохо справляется, правда, забыл нос зажать, но сам же и заметил, что ему в щеку дует.
Филя очень мрачно замечает, что мы так упреем, качавши.
– Вода ему в нос попала. Паршиво это. Сразу остановка дыхания, и не факт, что заведется.
Что-то я такое слышал. И даже название помню. Вот на языке вертится… Как это, ну же чертей сто… Ладно, неважно. Этому рефлексу еще была посвящена сценка убийства в Музее восковых фигур мадам Тюссо. Мистер Смит и очередная жена в ванне.
Англичанин этот трижды женился – на состоятельных, но безнадежно засидевшихся в девках невестах. Они, значится, страховали свою жизнь на кругленькую сумму и прямо во время медового месяца помирали от остановки сердца. Ну ничего на вскрытии иного не находили. На беду этого женишка, досужему инспектору Скотланд-Ярда попалась на глаза сводка «подозрительных случаев смерти к сведению». Видимо, ему совсем было нечего делать, показалось странным, что три молодоженки умерли от сердечного приступа во время купания в ванне. Он навел справки – оказалось, что хоть их муж и регистрировался под разными именами, но был одним и тем же человеком. За страховое мошенничество его и арестовали. Но за сообщение о себе ложных данных надолго не посадишь. А три трупа – вещь серьезная. И все найдены в ваннах. Причем ванны запрашивались при поселении в гостиницы. И если их не было, требовали поставить в номер.
Инспектор был человеком дела: раз все дело в ванне, он начал экспериментировать, заручившись поддержкой нескольких матерых пловчих. Девушки с энтузиазмом взялись помогать полиции. Тогда, в начале XX века, феминизма еще было мало, а к полиции относились с уважением. Тут и оказалось, что утопить женщину в ванне – сложное мероприятие. Никак не выходит, чтобы без синяков, царапин и визга.
Бились, бились, все без толку.
Отчаявшись, полицейский взял деваху, сидевшую в ванне, за щиколотки и неожиданно даже для себя дернул пловчиху за ноги так, что ноги оказались над ванной, а девушка соскользнула на дно. Вот тут-то инспектор и перепугался, потому как пловчиха обмякла и перестала подавать признаки жизни. Ее с трудом откачали, благо и врач при этих экспериментах сидел как привязанный. Оказалось, что она ничего не помнит, все произошло мгновенно.
Женоубийцу суд присяжных приговорил к смертной казни единодушно, а медики получили информацию о рефлексогенной зоне в полости носа – как только ее внезапно раздражают струей воды, мгновенно отключается дыхание.
Вот и Ленька у нас так же – отключил себе дыхание, клоун чертов.
Проверяю пульс через каждые десять вдохов. Работает сердце, и даже порозовел утопленник, только вот сам дышать не хочет, засранец.
Ильяс о чем-то переговаривается с капитаном корытца.
Ребята дышат и дышат, Ленька по-прежнему между небом и землей.
– Доктор, сможешь его сам качать до Кронштадта? – спрашивает Ильяс.
– Смогу.
– Тогда так. Мы сейчас выгружаемся в Рамбове[15]. Тебя с клиентом отвезут в Кронштадт. Мы договоримся, чтоб встретили. У тебя пара часов есть, заодно привет передай Николаичу и этому танкисту. Потом – сюда, к нам. Мы пока без тебя начинать не будем, так что не тяни.
– А что начинать-то?
– Охоту на особо крупного хищника. Тут морф какой-то ушлый колобродит, местные аборигены его отловить не могут. Вот нас и напрягли. Так что ухо востро.
– Мы с ним прокатимся, – говорит водолаз Филя.
– С какой бы это стати? – удивляется Ильяс.
– С такой, что обсохнуть нам надо, а не бегать тут в разные стороны. Да и дело было в Кронштадте, – спокойно объясняет Филя.
– Мне никто не сказал.
– Вот я говорю. К слову, мы в состав охотничьей команды не входим, так что не пузырись, – по-прежнему равнодушным голосом говорит водолаз.
Ильяс как раз собирается пузыриться, это явно написано на его лице, но мы уже причаливаем к совершенно пустому пирсу – напротив паромной пристани. На пустом пирсе только будка, в ней кто-то сидит, но к нам не выходит. Из трубы валит клочковатый серый дымок. Ребята один за другим выпрыгивают на пирс. Машу им рукой и возвращаюсь к Леньке.
Мы прокорячились с курсантом практически час. Когда уже отчаялись, он наконец задышал и очнулся – прямо в холле все той же больницы, когда к нам уже шли коллеги.
– Надрать бы тебе, Ленька, уши! – радостно говорю я курсанту.
– Кхы, кхы! За что???
Взгляд у ожившего чист и невинен, как у младенца. А, ну да, судя по тому, что пловчиха в ванне ничего не помнила, у нашего артиста тоже провал в памяти. Значит, ругать его без толку – как щенка, который уже не помнит, что натворил пару минут назад.
– А ты еще спроси, как положено в таких ситуациях, «где я?»!
– Где я??? – вопиет обалдевший курсант.
– В холле больницы.
– Что???
– То, свинтус грандиозус, – несколько невнятно отвечаю ему.
Коллеги ухмыляются и явно радуются тому, что обошлось без их вмешательства.
– Сколько он был без сознания? – спрашивает толстячок с усами.
– Примерно около часа. В воде пробыл семнадцать минут, – отвечает за меня Филя.
– Повезло ему… – удивляется коллега.
– Относительно повезло.
Недоумевающего Леньку утаскивают из холла. Он, правда, пытается спрыгнуть с каталки, но это у него не выходит по двум причинам: координация движений у парня не вполне восстановилась, а вот у коллег с координацией все в порядке. Любуемся кобурой на заднице у толстячка.
Главврач таки заставила своих носить оружие – и ничего, судя по всему, привыкли. Забавно, сколько копий было переломано до Беды о праве ношения оружия, сколько споров было. Впрочем, мне всегда казалось, что всем оружие доверять нельзя. В армию, в конце концов, не всех же берут, но наличие оружия может помочь.
Мне фиговый газовый пистоль помог и наглядно показал, что вооруженным людям не хамят. Шли мы по парку несколькими семьями с детенышами, вели степенные разговоры. В частности, одна мамка рассказывала, как у них под окнами квартиры в фирме «Лето» вылезшие в подкоп из вольера сторожевые кавказские овчарки загрызли насмерть сантехника той же фирмы. Живописно так рассказывала, с подробностями, как собачки уже умершего зубами рвали, а он нелепо дергался.
Тут вдалеке такой добрый душевный лай послышался, причем приближался явно… Я занял удобную позицию, приготовился к стрельбе. Бежит как раз кавказец размером с теленка. Естественно, без удил и седла и с явным интересом показать нашей кумпании, кто в лиси пан…
Ну, я и бахнул по нему. Эффект был потрясный! Впервые видел, как передняя половина пса уже бежит назад, а задняя все еще вперед.
Несколько позже прибежали хозяева и – маслом по сердцу – вместо привычного: «На себя намордник надень, собака поумнее тебя, козел, я те щас покажу!» вели себя нежно и трепетно, косясь на пистоль. Еще и приятель мой подбавил огоньку, заявив, чтоб они не волновались, коль собака убежала, то не сразу сдохнет, может, они ее и вылечат…
Водолазы, по-моему, тоже с облегчением переводят дух, глядя вслед незадачливому Леньке. Сейчас они явно собираются куда-то двинуть из больницы, и вид у них деловой, особенно у Фильки.
– У нас два часа – потом отплываем. Ты здесь остаешься? – спрашивает Филипп.
– Ага.
– Тогда ладно, мы за тобой заедем. А то поехали с нами? – Филя подмигивает заговорщицки.
– И что будет?
– В порядок себя приведем. И тебя заодно. Винца выпьем, позавтракаем.
– Не, спасибо, конечно, но мне тут пару пациентов еще проведать надо.
– Смотри сам, только ваш этот молодой и ранний не очень-то захочет слушать, что «старшой» посоветует. Только обидится.
– Я понял, – киваю в ответ.
– Тогда ладно – два часа!
Странно, только сейчас заметил, что у самого младшего водолаза свежая перевязка – на все предплечье. Уверен стопроцентно: когда отплывали из лагеря, у него все в порядке было.
– Эй, ихтиандры, откуда перевязка-то? – останавливаю я их.
– Порезался о какую-то дрянь, когда дно ощупывали. Хлама там всякого… А что? – недоумевающе отвечает раненый.
– А кто перевязывал?
– Надюшка. Да в чем дело-то?
– Может, скобки наложить или швы?
– Не, фигня. Просто царапина глубокая. Я ж говорю: там, как и везде, всякого на дне хлама – и стекла, и железяки. Филимонидес даже жмура нашел – пришлось в сторону оттаскивать, чтоб не мешал.
– Что, утопленник? Серьезно? – передергивает меня.
