Нейромант. Трилогия «Киберпространство» - Гибсон Уильям
Салли сделала шаг вперед. Луч даже не дрогнул. Кумико увидела, что этот бронированный предмет крепится к кирпичной стене массивными скобами.
– Финн?
В ответ – мгновенная вспышка розового света из горизонтальной прорези.
– Эй, Финн, приятель… – с непривычной заминкой в голосе повторила женщина.
– Молл. – Скрежет, как будто звук проходит через испорченный динамик. – Зачем тебе фонарь? Линзы у тебя еще на месте? Что, стареешь и уже не видишь в темноте?
– Это ради моей подруги.
Что-то шевельнулось за прорезью, это что-то было нездорового розового оттенка, как пепел тлеющей сигареты на полуденном солнце, и лицо Кумико омыло волной колеблющегося света.
– Понятно, – проскрипел голос. – И кто же она?
– Дочь Янаки.
– Ничего себе.
Салли опустила фонарь. Луч упал на свечи, фляжку, сырые серые сигареты, выведенную чем-то белым фигурку с похожими на крылья руками.
– Угощайся подношениями, – сказал голос. – Вон там – пол-литра «Московской». А колдовскую закозюку сделали мукой. Не свезло, извини; богатенькие пижоны рисуют кокаином.
– Господи, – отстраненно сказала Салли, присев на корточки. – Просто поверить не могу.
Кумико смотрела, как она подбирает фляжку и нюхает содержимое.
– Хлебни. Недурное пойло. Должно быть хорошим – на оракуле-то народ ссыт экономить. Если соображения хватает.
– Финн, – начала было Салли, потом взболтала фляжку и, глотнув, тылом руки вытерла рот, – ты просто псих.
– Если бы так. Эту халабуду приходится нехило вздрючивать, чтобы извлечь хоть немного фантазии, не говоря уже о безумии.
Кумико подошла ближе и присела на корточки рядом с Салли.
– Это конструкт? – спросила та, отставив фляжку с водкой на мостовую, и тронула сырой порошок кончиком перламутрового ногтя.
– Конечно. Ты их и раньше видела. Хочу – вспоминаю реальный мир, хочу – врубаюсь в киберпространство. И эту фигню с оракулом я замутил для того, чтобы не совсем отстать от жизни, понимаешь? – Прибор издал странный звук: смех. – Любовные неприятности? Злая женщина тебя не понимает? – Снова скрежещущий смех, похожий на раскаты статики. – На самом деле я, скорее, бизнес-консультант. А это добро оставляют здесь местные ребятишки. Вроде как добавляет мистики к антуражу. Иногда подваливает какой-нибудь скептик, решает мудило угоститься тут у меня на халяву. – Из прорези полыхнула тонкая, как волосок, алая линия, и где-то справа от Кумико взорвалась бутылка. И снова смех статики. – Так что привело тебя сюда, Молл? Тебя и, – розовый свет опять скользнул по лицу девочки, – дочь Янаки?
– Рейд на виллу «Блуждающий огонек», – сказала Салли.
– Давно это было, Молл…
– Она охотится за мной, Финн. Четырнадцать лет прошло, а этой суке психованной все неймется…
– Так, может, ей больше заняться нечем? Ты же знаешь, какие они, эти богатенькие…
– Где Кейс, Финн? Возможно, ей нужен он…
– Кейс – вне игры. Пару-тройку раз сорвал приличный куш после того, как вы расстались, и завязал подчистую. Сделай ты то же самое, не морозила бы сейчас свои прелести в тупике, а? Последнее, что я о нем слышал, – у него четверо детей…
Следя за гипнотическим покачиванием сканирующего розового уголька, Кумико худо-бедно сообразила, с кем или с чем говорила Салли. В кабинете ее отца были похожие предметы: четыре черных лакированных кубика, расставленных на длинной сосновой полке. Над каждым кубиком висел официальный портрет. Черно-белые фотографии мужчин в темных костюмах и с галстуками; четыре очень серьезных джентльмена. Лацканы их пиджаков украшали маленькие металлические эмблемы, отец тоже иногда такую носил. Хотя мать ей и рассказывала, что в кубиках заключены призраки, духи злых предков отца, Кумико они скорее притягивали, чем пугали. Если в них сидят призраки, рассуждала она, то наверняка эти духи очень маленькие, ведь в кубик и голова ребенка не поместится.
Иногда отец подолгу медитировал перед кубиками, преклонив колени на татами в знак глубочайшего почтения. Девочка не раз видела его в этой позе, но лишь когда ей исполнилось десять лет, она однажды услышала, как он обращается к ним вслух. И один ответил. Вопрос показался Кумико бессмысленным, а уж ответ – тем более, но размеренный голос духа заставил ее замереть, скорчившись за бумажной ширмой. Отец потом очень смеялся, найдя ее там, и, вместо того чтобы отругать дочь, объяснил, что кубики служат жилищами для записанных личностей прежних директоров корпорации.
– Это их души? – спросила девочка.
– Нет, – с улыбкой ответил отец и добавил, что различие тут очень тонкое: – У них нет сознания. Они отвечают на заданный вопрос примерно так же, как ответили бы при жизни. Если уж они призраки, то что тогда говорить о голограммах.
После лекции Салли об истории и иерархии якудза в робата-баре на Эрлз-Корт Кумико решила, что каждый из мужчин на фотографии, каждый из этих записанных личностей был в свое время оябуном.
Существо в бронированном футляре, наверное, имеет сходную природу, размышляла про себя девочка, ну, может быть, немного более сложную. Точно так же, как Колин – просто более сложная версия «мишленовского» гида, какой носили с собой секретари отца в их экспедициях за покупками в Синдзюку.
Салли звала его Финн. И было ясно, что когда-то этот Финн был ей то ли другом, то ли деловым партнером.
Интересно, подумала Кумико, а бодрствует ли он, когда тупик пуст? Сканирует ли его лазерный взгляд беззвучное кружение полночного снега?
– Европа, – сказала Салли. – Отколовшись от Кейса, я исколесила весь континент. После того рейда денег было хоть завались, по крайней мере, так мне тогда казалось. ИскИн Тессье-Эшпулов выплатил все через швейцарский банк. Он же стер все следы того, что мы когда-либо поднимались вверх по колодцу. В смысле, вообще все: скажем, из списка пассажиров шаттла «Джей-Эй-Эль» имена, под которыми мы тогда путешествовали, просто исчезли. Кейс все проверил, когда мы вернулись в Токио, пошарился по самым разным базам данных – такое впечатление, что ничего из этого просто не происходило. Я не знаю, как такое возможно, будь ты хоть ИскИн, хоть кто, но ведь никто так на самом деле и не понял, что случилось наверху, когда Кейс прорубился тем китайским ледорубом к их ядру.
– ИскИн потом пытался на вас выйти?
– Понятия не имею. Кейс считал, что он ушел – не исчез, а именно ушел, растворился во всей матрице в целом. Как будто он перестал существовать в киберпространстве, стал им самим. Если ИскИну не хочется, чтобы его увидели, чтобы знали о его присутствии, ну, тогда, думаю, нет никакой возможности его обнаружить. И нет никаких шансов доказать это кому-то еще, даже если ты что-то знаешь… Что до меня, я ничего не желала знать. В смысле, что бы там ни случилось, я думала, с этим покончено. Армитидж мертв, Ривьера мертв, Эшпул мертв, пилот-растаман, который возил нас туда на буксире, вернулся к себе в кластер Сион и, вероятно, решил, что ему все почудилось по обкурке… Я оставила Кейса в токийском «Хайятте» и никогда больше его не видела…
– Почему?
– Кто знает? Да ни почему. Я была молода, и вообще казалось, что все позади.
– Но ее вы ведь оставили там, наверху. В «Блуждающем огоньке».
– Вот именно. И время от времени я раздумываю над этим. Финн, когда мы уходили, было такое впечатление, что ей на все наплевать. Наплевать, что я за нее убила ее больного сумасшедшего отца, а Кейс взломал их защиту и выпустил в матрицу их ИскИн… Но я занесла ее в список, так? Когда однажды на тебя сваливаются по-настоящему крупные неприятности, когда тебя достают, ты проходишься по такому списку.
– И ты с самого начала вычислила ее?
– Нет. Список у меня довольно длинный.
Кейс, который, как показалось Кумико, был для Салли чем-то бульшим, нежели просто деловой партнер, больше в рассказе не появлялся.
Сидя на корточках рядом с Салли и слушая рассказ о четырнадцати годах ее жизни, сжатых ради Финна в стремительное стаккато мест и событий, Кумико вдруг обнаружила, что воображает себе молодую Салли этакой бисёнен [98], героиней традиционного романтического видеофильма: трагичной, элегантной и смертельно опасной. Кумико с трудом поспевала за деловито-сухой манерой Салли излагать свою жизнь. Слишком много ссылок на места и вещи, которые девочке ничего не говорили. Зато так легко было представить себе, как Салли мановением руки добивается внезапных и блестящих побед, как и положено бисёнен. Нет, подумалось ей, когда Салли отмахнулась от «неудачного года в Гамбурге» (тут в ее голосе вдруг зазвучал гнев – застарелый гнев, ведь с тех пор прошло десять лет), нельзя оценивать эту женщину в японских понятиях. Никакая она не ронин, нет в ней ничего от странствующего самурая; Салли и Финн говорили о бизнесе.
