Сергей Лукьяненко - Застава
– И впрямь богадельня какая-то… – сказал я. – Ладно, не буду обижаться. У тебя, надеюсь, нет тяжелых психологических комплексов?
– Никаких, – покачал головой Старик. – Абсолютно.
Ехидная девушка со странным прозвищем Калька, как выяснилось, вернулась с патрулирования. Ведьме она доложила, что ни контрабандистов, ни случайных нарушителей, вроде меня, не встретила, после чего и отправилась домой – использовав меня в качестве условного раздражителя. Пока мы экспериментировали в бане, исчез и Дед – видимо, для него открытие портала проблем не составляло.
Мы еще раз перекусили – время близилось к обеду, а до города было не близко, после чего тронулись в путь. К моему удивлению – в противоположную Антарии сторону. Небо затянули легкие облачка, смягчив солнечный свет, и идти было легко.
– По железке быстрее, – пояснил Старик. – А движение там бойкое. Даже если придется подождать, то проголосуем, сядем…
– Проголосуем? – не понял я.
– Машин тут нет, – пожал плечами Старик. – Практически нет. Газогенераторные двигатели существуют, но это скорее экзотика, чем обычная практика. Так что на большие расстояния – поезда, на маленькие – телеги, кареты, верховые лошади. Они тут вполне обычные.
– А есть необычные животные? – заинтересовался я.
– Да, – коротко ответил Старик. – Немного.
– И местные поезда останавливаются по взмаху руки?
Старик хитро посмотрел на меня.
– Не всякой руки, Ударник. Не всякой. Но пограничников железнодорожники уважают. Мы с ними… ну, как государства в государстве. И поэтому друг другу помогаем.
Мы вышли к железке вовремя, ждать не пришлось: на горизонте появился дымок. Старик приложил ко лбу ладонь, долго всматривался. Потом достал маленький потертый бинокль, что явно оказалось эффективнее. Бинокль выглядел старомодно – из желтого сплава, вроде латуни, с белыми костяными верньерами, но, похоже, был наш, земной.
– Ага, товарняк, маленький, – удовлетворенно сказал Старик. – Подберут. Бронепоезд мог бы и не остановиться, такую махину стараются по пустякам не тормозить…
Мы стояли в паре метров от невысокой железнодорожной насыпи, Старик держал поднятой правую руку, попутно поясняя мне:
– Если крутить рукой по кругу – поезд точно остановится. Это сигнал экстренной остановки, если пути повреждены или засада впереди… Но за ложную тревогу не похвалят. Можно двигать рукой вверх-вниз – это просьба сбавить ход. Ну а просто поднятая рука – просьба остановиться и подобрать.
Поезд и впрямь был маленький. Паровоз, толкающий перед собой платформу, закрытую с боков и спереди стальными щитами, сквозь амбразуры в которых торчали толстые пулеметные стволы, подозрительно напоминающие древний максим. За поездом – пяток таких же платформ, только не с оружием, а груженых лесом. Обычный товарняк, везущий лес, во мне вызывает печаль – грубо сложенные, топорщащиеся сорванной корой и грубо спиленными ветвями стволы деревьев похожи на мертвые тела. Не то чтобы я безумный эколог или активист «Гринпис», но есть в той небрежности, с которой человек сводит с лица Земли лес, что-то постыдное и тревожное.
Здесь все было иначе. Каждый ствол на платформе был аккуратно закреплен, тщательно отчищен от веток, все деревья были как на подбор – большие, ровные. Слово «пиломатериалы» к ним не годилось, скорей уж «строевой лес» или даже «корабельный».
– Плохо в Центруме с деревом? – спросил я.
– Плоховато, – признал Старик. – Экология у них поплыла после распада, где больше, где меньше…
Поезд начал тормозить. Несколько раз прогудел паровоз, выпуская облака пара. Заскрипели тормозные колодки. То ли нам просто повезло, то ли машинист был настоящим профи – но поезд остановился, не доехав до нас метра два-три. Мы стояли чуть в стороне от насыпи и ждали.
Один из пулеметных стволов зашевелился и медленно повернулся в нашу сторону. Это и впрямь было что-то вроде максима с водяным охлаждением – толстый ребристый кожух, из которого торчало дуло.
Я покосился на Старика – тот вроде как оставался спокойным.
– Привьет, граница!
Над броневым щитом показалась симпатичная, хоть и короткостриженая женская головка. На макушке у девицы был залихватски сдвинутый набок клетчатый берет.
– Привет, Эйжел! – радостно закричал Старик. – Какая встреча!
Похоже, он действительно был рад. Впрочем, не только рад, но и немного смущен. Не будь разница в их возрасте так велика, я бы предположил, что когда-то у него с Эйжел был роман.
Девушка с интересом осмотрела меня и что-то спросила. Именно «что-то» – звучало это немного похоже на французский или итальянский (по мелодичности), но слова как-то иначе, очень четко делились между собой… и были при этом совершенно непонятны.
– Если можно, то говори по-русски, – попросил Старик. – Новенький он, совсем языков не знает.
– Сюдовольствием! – похоже, Эйжел даже обрадовалась. – Я льюблю новьеньких!
Паровоз коротко, но явно недовольно гуднул. Эйжел махнула рукой и что-то приказала кому-то, мне невидимому.
Бронированный лист со скрипом сдвинулся вбок, открывая проход на платформу. Эйжел пинком откинула вниз железную лесенку, к которой Старик подтолкнул меня, а потом уже забрался следом сам. Поезд рывком тронулся прежде, чем он поднялся на платформу.
Эйжел протянула мне руку, помогая подняться на платформу, потом мягко, но убедительно оттолкнула в сторону и принялась помогать подняться Старику. Паровоз загудел еще раз, продолжая набирать ход.
Я взялся за толстую рукоять, приваренную изнутри к бронещиту, и огляделся.
Это и впрямь была обычная железнодорожная платформа с невысокими, в полметра, бортами. Изнутри на ней стояли двухметровой высоты стальные щиты, выкрашенные облупившейся от времени серой краской и закрепленные в каких-то специальных пазах и с упорами изнутри платформы. Упоры заканчивались роликами, так что щиты достаточно легко сдвигались друг относительно друга. Получалось мобильное и в то же время довольно надежное заграждение. Часть щитов была глухая, в большинстве имелись амбразуры, закрытые изнутри вращающимися на петле пластинами. В некоторые амбразуры были вставлены пулеметы – действительно напоминающие максим, только без привычных по старым фильмам колесных тележек. Но в большинстве, к моему удивлению, торчали какие-то заглушки – снаружи заканчивающиеся дулом, но оружием никак не являющиеся.
– Бьютофория! – радостно объяснила Эйжел, поймав мой взгляд. И, повернувшись к Старику, сообщила: – Он хорьёшенький!
– Но-но, не приставай к парню, – погрозил ей пальцем Старик. – А ты поосторожнее, Ударник, Эйжел – известная нимфоманка, у нее хобби – коллекционировать любовников из иных миров.
