Роман Злотников - Грон. Трилогия
— Ты кто? — спросил звучный, но странно ломкий голос.
Зеленоглазая сердито двинула плечом, сбрасывая его руку, и, гордо вскинув подбородок, произнесла:
— Я — гетера, раб, — вложив в последнее слово все свое презрение.
Колун удивленно посмотрел на нее, потом усмехнулся и сказал этак задумчиво:
— Может, тебя подкинуть до того места, откуда падала?
Девочка испуганно посмотрела на него, потом уловила веселые искорки в глазах и расхохоталась. Колун не выдержал и тоже заулыбался, и тут Зеленоглазая с удивлением заметила, что Колун еще совсем юн.
— Эй, кто тебя сюда поставил? Ты же колуна поднять не сможешь.
Тот хмыкнул:
— Это точно, при случае замолви словечко. Меня, понимаешь ли, ключник последнее время совершенно не слушает, совсем от рук отбился. Что мне с ним делать?!
Зеленоглазая ошарашенно посмотрела на него, потом нахмурилась, переваривая услышанное, и тут до нее дошло, что этот странный голубоглазый раб шутит, и она вновь звонко захохотала. Все еще смеясь, она вскочила на ноги и, вскинув руки, стала поправлять свои мягкие золотистые пряди. В этот момент Грон почувствовал, что такое обученная гетера. Чтобы сохранить «лицо», ему пришлось плотно сжать ноги и повернуться чуть боком. Но девчонка тут же заметила его движение и засмеялась совсем по-другому, как-то тягуче и в то же время звонко, шаловливо. Грона бросило в краску, и он сердито отвернулся.
— Эй, — ее голос звучал примирительно, — не обижайся.
Грон попытался отвлечься от буйных желаний, полыхающих в паху, и, не поворачиваясь, спросил:
— Каким ветром тебя сюда принесло?
— Каким что? А-а… ты очень интересно спросил. Я прячусь. — Она тяжело вздохнула.
Грон удивленно повернулся:
— От чего может прятаться храмовая гетера?
Она покраснела, но упрямо вскинула голову и с вызовом сказала:
— Я не храмовая гетера… то есть я пока совсем еще не гетера, но буду, буду самой великой гетерой среди всех, ясно?
Грон почувствовал, что его отпустило — сейчас эта девчушка больше походила на рассерженного воробья, чем на предмет похотливых устремлений. Он сделал серьезное лицо и кивнул.
— Точно, самой великой. — Продолжая сохранять серьезный вид, он сосредоточенно осмотрел дровяной двор. — Самое место обзавестись толпой поклонников.
Зеленоглазая снова звонко расхохоталась. Но через несколько мгновений прикрыла рот руками и замолчала, потом быстро окинула взглядом обрез стены, калитку, кучи деревьев, поленницы и повернулась к нему:
— Сюда никто не придет?
Грон пожал плечами:
— Кто его знает, я на дровяном дворе пол-луны. Днем обычно никого нет. Возчики приезжают вечером, за дровами приходят утром и вечером, а днем тихо.
Девчонка серьезно посмотрела на него:
— Мне надо спрятаться дня на три.
— Зачем?
Зеленоглазая вспыхнула, возмущенно дернула плечиком, но Грон смотрел спокойно и доброжелательно. Она вздохнула.
— Я — ученица Сиэлы Тамарисийской. Она принимает одного из систрархов острова Ситакка, а он большой любитель юного тела, и она отправила меня в храм, пока он не уедет.
— Насколько я понимаю, гетера должна услаждать мужчин своим телом, в том числе и юным, или я ошибаюсь?
Девчонка возмущенно фыркнула:
— Я — «белая». Сиэла купила меня десять лет назад, она говорит, что я патрицианка по рождению, у меня слишком нежная кожа. Сиэла говорит, что такая может быть только, если с детства умащивать ее маслами и душистыми растираниями.
— Значит, ты тоже рабыня?
Девчонка возмущенно уставилась на него.
— Гетеры не рабыни, они служат Зее-плодоносице, они принадлежат мужчинам во имя богини.
— Ладно, не важно. А что значит «белая»?
Возмущение в огромных зеленых глазах сменилось удивлением.
— Ты не знаешь?! Но ведь это же всем… Из какой дыры тебя привезли?
Грон хмыкнул и ткнул рукой в сторону белой полосы прибоя.
— До того, как меня загребли за хулу богов и оскорбление храма, я жил в груде Одноглазого.
Девчонка непонимающе уставилась на него. Грон усмехнулся и деланно удивленно посмотрел на нее:
— Ты не знаешь?! Это же всем известно.
Зеленоглазая заулыбалась.
— Я понимаю, прости. «Белые» стоят очень дорого. Они обучаются всему, но первый мужчина получает ее еще девственницей.
— Ну и чем ты отличаешься от рабыни?
— Дурак. — Зеленоглазая вскипела. — Это всего один раз, а потом я стану свободной гетерой и буду сама устанавливать себе цену. Мужчины будут добиваться моей благосклонности, дарить мне драгоценности, умолять меня о встрече. А ты будешь махать своим топором, Колун, и валяться по ночам в своем дерьме.
Грон жестко посмотрел на нее.
— Во-первых, не один раз, а первый, а это не одно и то же, хотя ты этого еще не понимаешь, а во-вторых, от меня ты будешь отличаться только тем, что сама будешь торговаться с покупателем. А за меня это сделает работорговец.
— Ты… Ты… Я… О боги… — И тут она разревелась.
Грон смотрел, как слезы катятся по щекам, как вздрагивают худые плечики, и тут на него накатила волна нежности. Он забыл, что сидящая перед ним девчонка едва на год-другой моложе его нынешнего тела. Он мысленно выругался: «Моралист чертов, толку от твоей морали, ей-то все равно некуда деваться», — неловко наклонился над ней и, обняв, прижал к себе. Она начала сердито вырываться, потом вдруг обмякла и заревела в голос у него на груди.
— Ладно, ладно, знаешь, у моего народа есть пословица: человек предполагает, а Бог, э-э-э, боги располагают. Никому не дано знать, кем он станет, вот я, например, думаю, что буду великим воином.
От такого предположения девчонка удивленно вскинулась:
— Но ты же раб?!
Грон улыбнулся и погладил ее по голове — шелковистые волосы приятно ласкали пальцы.
— Сегодня раб, а завтра… Кто знает?
Девчонка отвернулась, что-то сосредоточенно обдумывая, потом, закусив губу, бросила на него испытующий взгляд.
— Ты хочешь бежать?
Грон расхохотался:
— Не так быстро, мне еще надо кое-что здесь сделать, но, в общем, махать топором, пока ты будешь собирать поленницы мужиков у своих ног, я действительно не собираюсь.
Девчонка сквозь слезы рассмеялась.
— Ну вот и ладушки, — удовлетворенно кивнул Грон, — а то развела сырость, чуть не утопила.
Зеленоглазая опять захохотала, слезы окончательно высохли. Отсмеявшись, она посерьезнела и, уперев в него взгляд своих зеленых глаз, твердо сказала:
