Станислав Шуляк - Непорочные в ликовании
Наконец он добежал до труб горячей воды, обмотанных драным рубероидом, в полусажени над землею тянущихся, перескочил через трубы, и вот уж здесь один из задних дворов соседней улицы начинается. Потом он прошел под аркою дома и еще под другой аркой, но на улицу выходить не стал, лишь постоял, припоминая дорогу, как ему ее объяснял Ф. За жизнь его, данную ему в ощущения, во всякое мгновение ее готов он был ответить своею изощренной белой неблагодарностью.
Покуда Ф. разглядывал ссадины штукатурки вблизи лица своего хладнокровного, пребывая к тому же в истинном восхищении от внезапных шедевров своего непревзойденного безмыслия, из соседней подворотни вышли двое старичков и каверзными своими походками, озираясь с крысиною настороженностью, направились к автомобилю Ш. Ф. лишь глубже прятался под аркою, наблюдая за старичками. Двое обошли автомобиль, пнули тот по спущенному колесу, стоят и дверь дергают. Подергали немного, и вот уж к двери прилаживаются чем-то металлическим и увесистым, что у них было припасено с собою.
— Товарищи, — крикнул Ф., - отойдите от машины! Она заминирована!
Старички отпрянули и посмотрели на автомобиль с уважением.
— А ты чего там прячешься? — говорил один из них.
— Людей предупреждаю, — огрызнулся Ф. с сухостью его мгновенной непримиримости.
— Ага, — говорил второй старичок. — На боевом посту значит?
— Дело хорошее, — говорил первый. — А мы глядим — машина стоит. Может, помочь надо кому.
— Мы людям завсегда готовы помочь, — подтвердил и второй.
— Ну вот, помогли и идите! — крикнул еще Ф. — А то как жахнет — костей не соберете.
— Зачем же так нервничать? — говорил первый, монтировкой поигрывая, и старички, как один, в сторону Ф. небрежно пошагали.
— Да-да, — говорил второй. — Что ж мы не народ, что ли?..
— Я вот даже сразу удивился, что это он такой нервный, — проговорил еще раз первый старичок.
— Может, он просто мудак? — предположил второй.
— Вполне, — согласился престарелый товарищ его.
Ф. за пазуху руку засунул, стоит и на стариков смотрит. Те тоже замерли, засомневавшись. Минуту длились размышления, Ф. мрачнел, но не двигался.
— Пойдем, Аркадий, — наконец говорил второй с его прямою осанкою отставного конферансье. — С этим каши не сваришь.
Старички вдруг прочь зашагали с непринужденностью их новых побуждений. Ф. даже и в мыслях своих не стал вздыхать облегченно. И лишь внезапное сопротивление смысла его не давало ему снова в себя уйти.
Ш. снова вернулся к трубам и под их прикрытием добрую сотню шагов прошагал. После свернул в соседний двор, здесь осмотрелся, и здесь уж более был удовлетворен результатом своих разысканий. Во всяком случае, это более похоже на то, что я ищу, сказал себе Ш. Через арку он видел, как по улице проехали две боевых машины пехоты, но Ш. и не думал теперь на улицу выходить.
В правую парадную первого двора Ш. шагнул озабоченной и отяжелевшей своею походкой. Дорогу ему указал Ф., и теперь Ш. лишь угадывал ее ногами. В парадной было темно и гадко, и тяжелой застарелою вонью теснило у Ш. его виртуозное обоняние. Он спустился по лестнице вниз, вступил в какую-то лужу, и в полумраке подвальном побрел, шлепая ботинками по воде, и едва ли не ощупью. В одном углу что-то хрипело — мужичонка пьяненький спал в обнимку с фановою трубой. Ш. свернул за угол, и здесь был прогорклый керосиновый свет, из-за двери слышалась музыка, Ш. приблизился: «Бар вонючих носков» было написано краскою на стене возле двери, какое-то кричащее граффити алело еще на мертвых серых кирпичах. Ш. толкнул дверь.
В прокуренной комнате стояли столы, поодаль виднелась стойка, и вот за нею толстый и небритый бармен с усами мадьярскими стоит и на вошедшего Ш. брезгливо посматривает. По стенам и впрямь были носки во множестве развешены для интерьера, драные, застиранные и заношенные. Воздух был полон кислых, непредсказуемых и возмутительных испарений.
— Водки? — спросил бармен у Ш.
— Я Ротанова ищу, — возразил Ш., глядя мимо бармена, в стену.
— Какую фамилию он назвал? — переспросил кто-то.
— Вот. Сам не знает, что он говорит, — сказал другой.
— А ты, собственно, кто? — говорил бармен. — Может, инвестор?
Возле Ш. остановился кто-то, прежде вытиравший тряпкою со стола, и теперь несший грязную посуду на подносе. Ш. помедлил, душою своей неосторожной, размашистой все же помедлил.
— Да, — сказал человек с посудой. — Мы теперь инвестора ждем.
— Все мои инвестиции спонтанного и подспудного свойства, — Ш. выговорил изобретательно, и пара пьяных, за столами сидевших, на него осоловелые свои взгляды направила. Во всяком слове своем умел он уверенно следовать своим мгновенным тяжелым тенденциям.
— А зачем тебе Ротанов? — говорил бармен и, зевнув, гнилыми зубами оскалился. — Выпей лучше наших напитков.
— Может, ему и впрямь Ротанов нужен, — говорил помощник бармена.
— А ты его не защищай, не защищай! — гаркнул тот из-за стойки. — Все теперь такие защитники стали!..
— Просили ему привет передать, — Ш. объяснил, едва приметно спиною своею и смыслом своим напрягаясь.
— Вот видишь: привет передать просили.
— От кого привет-то? — настаивал неугомонный бармен.
— Так он здесь, что ли? — перебил того Ш.
— Он, должно б-быть, подослан, — говорил один из пьяных, головою нетрезво поматывая.
— Мы не знаем никакого Ротанова, — вставил еще и посудомой свое слово решительное. Разговор упорно не складывался, и Ш. уже начинал жалеть, что вообще затеял его.
— У нас его не бывает, — согласился и бармен.
— А ч-что ты тут хамишь? — говорил пьяный с неопределенной угрозой, вставая и снова на место плюхаясь.
— Может, у меня товар для него, — Ш. говорил, переступая с ноги на ногу в приближающемся своем беспокойстве.
— Что за товар? — посудомой встрепенулся лицом.
— Ну это уж мое дело! — огрызнулся Ш.
— Нет, ты покажи товар-то. Что ты темнишь?
— Мы любим тут всякий товар посмотреть!..
— Ротанова тут часто разные коммерсанты спрашивают, — с шумом ноздрей его вздохнувши, выдавил из себя пьяный.
— Ты коммерсант? — спрашивал Ш. посудомой.
— Коммерсант недорезанный!.. — говорил еще пьяный, с усилием держась за столешницу.
Товарищ его грузно из-за стола поднимался.
— А где здесь блевать можно? — запнувшись, сказал он и, еще стул опрокинув, стал в угол валиться.
— Иди! — посудомой заорал. — Иди отсюда! Блевать тут вздумал!
— Чего молчишь-то? — бармен спрашивал Ш.
— Ладно, — отвечал он. — Я пошел.
— Куда пошел? Чего молчишь, спрашиваю?
— Да, — говорил пьяный. — Чего он м-молчит?
Ш. передернуло.
— «Рыдайте, ворота! вой голосом, город! — Ш. говорил. — Распадешься ты, вся земля Филистимская, ибо от севера дым идет, и нет отсталого в полчищах их».
— Что?! — удивленно протянул бармен. — Вы слышали? Дым идет… от севера. Да это же… Федеральный шпион! — вдруг выкрикнул он. — Держи! Держи! Федеральный шпион!
Он бросился из-за стойки, и пьяный рванулся в его сторону, опрокидывая стол. Посудомой, бросив свою посуду, схватил Ш. за рукав. Тот с разворота вмазал посудомою по зубам и бросился к выходу.
— Ружье! Ружье! — стонал бармен. Наконец тому дали ружье, он трясущимися руками проверил патрон и, раздувши живот, понесся вдогонку за Ш.
Ш. пригнувшись и прикрывая голову руками, бежал по темному подвалу. Тут грохнуло сзади, Ш. метнулся в сторону и выскочил на лестницу.
— Стой, сволочь! Шпион! — кричали за спиной, но он и не думал останавливаться, что бы там ему не кричали. В два прыжка он лестницу миновал, и вот уж он из дома выскочил. Он глотнул немного упрямого и предательского воздуха и бросился под арку.
Петляя, как заяц, Ш. улицею бежал, вдоль разновеликих домов вековой давности, между редких прохожих, шарахавшихся от его бега. Ш. дороги не разбирал, и дорога не разбирала Ш.
27
Она вздохнула и перевернулась на спину. Легла Лиза только в девятом часу, спала всего минут пятьдесят, обстрел разбудил ее, и, хотя она чувствовала себя разбитой, более уже спать не могла. Для чего же вообще молодость, если она уж сейчас так разъедена нервами, для чего-то сказала себе женщина. Беззвучно вошла Никитишна и, обойдя стол кругом, остановилась возле подоконника.
— Я не сплю, — резко говорила Лиза, глядя в лепной потолок.
— Могла бы и поспать, — возражала ей старуха и обернулась на Лизу.
— Кто приезжал? — спрашивала еще та.
— Эти твои обалдуи, прости Господи!.. Тухлятины понавезли, — отвечала Никитишна с недовольною оскоминою на душе ее немолодой. И гримасу-то себе подобрала на лицо какую-то самую гадкую и недостойную. Много было у нее гримас разных, но эта была такая, что хоть святых вон выноси. — Опять же и Казимира где-то ухлопали, — говорила она.
