Антон Краснов - Леннар. Сквозь Тьму и… Тьму
– Да ты сам последил бы за своим языком, старик, прежде чем учить других, – произнес в наступившей тишине Ингер. – Будь ты молодым, я сломал бы тебе для ума парочку ребер за такие слова. Но коли уж ты стар и пережил свой ум, так и быть, спущу тебе обиду. Однако впредь остерегись говорить злое!
Кукинк недовольно отвернулся и пробормотал что-то себе под нос. Шутник Лайбо расслышал только слова «проклят», «глупцы, глупцы!», а Ингер обрывок фразы: «…Каждый, кто говорил с Ревнителем более одной клепсидры, уже мертв… еще не чувствует этого, но…»
Бормотание старого хрыча утонуло в громогласном предложении выпить желтого амазейского вина, сладкого и продирающего до самых печенок. Это вино оказалось в походной котомке Лайбо. Он наивно надеялся довезти его до родного села, но раз уж пошла такая пьянка… Илдыз с ним, с вином!
Ингер пил вместе со всеми, но теперь казался печальным. И чем больше он пил и старался шутить и улыбаться, тем больше эта печаль выползала наружу, обвивая его, словно невидимая змея.
Неподалеку от своей деревни Ингер сошел. Он решил прогуляться пешком. Благо все его попутчики напились и теперь наперебой испускали замысловатый храп. Даже возница клевал носом на облучке. Так что выразить возмущение тем, что Ингер прихватил кувшин, на дне которого еще плескалось немного вина, было некому.
Ингер проводил взглядом телегу и свернул с дороги. Он сбросил заплечный мешок на траву и задумался. Ему нужно было побыть наедине со своими мыслями. В голове Ингера неожиданно плотно засели слова ворчуна Кукинка, к пророчествам которого обычно никто не относился всерьез: «…Каждый, кто говорил с Ревнителем более одной клепсидры, уже мертв… еще не чувствует этого, но…» Постояв немного в раздумье, Ингер подхватил поклажу и направился в сторону родного села. Демоны знает что такое! «Да видит великий Ааааму, чье истинное Имя неназываемо, Кукинк просто-напросто старый глупец, которого нечего и слушать», – нашептывал кто-то в одно ухо задумчиво бредущему по тропинке Ингеру. «Старый Кукинк не понаслышке знает, что такое власть Ревнителей и то, на что они употребляют эту власть, – стелился шепот в другое ухо. – До тебя же самого, славный кожевенник Ингер, доходили мрачные слухи, ползущие по деревне… слухи, распространяемые древними стариками, которые хоть и пережили свой ум, но не пережили память и еще помнили Кукинка молодым… когда он, как говорят, попал в зловещие подземелья Ревнителей и вышел оттуда… каким, лучше и не знать!!!»
Негромкий стон вдруг долетел до слуха Ингера. Как ни был он погружен в себя, он встрепенулся и стал озираться. С правой стороны тропинки, по которой он шел к своей деревне, тянулся небольшой, но глубокий овраг; за оврагом виднелись первые, еще редкие, пучками кустарника и низких разлапистых деревец, поросли Проклятого леса – жалкое преддверие огромной, таинственной, мрачной чащи, куда не рисковал заходить ни смелый, ни дерзкий, ни пьяный. Разве лишь тот, кто объединял в себе все это…
Стон шел из оврага.
Ингер прошелся по самому его краю туда и обратно и, придерживаясь за вылезший из земли обрывок древесного корня, перегнулся и заглянул вниз. Стон повторился.
– Кто там? – спросил Ингер быстро. – Отзовись или я уйду!
Ответом ему были несколько то ли слов, то ли бессмысленных нагромождений звуков, отделенных друг от друга короткими паузами. Ингер мысленно призвал хранителя всех чистых, великого Ааааму, чье истинное Имя неназываемо, осенил себя священным знаком, и полез вниз.
Полчаса спустя он вытащил на тропинку тело человека. Ингер не сразу и понял, что это человек. Существо обросло бородой и волосами неопределенного цвета, было измождено до крайности, кроме того, не имело на себе и клочка материи, хотя бы отдаленно напоминающего одежду. Из его крепко сжатых губ вырывалось хриплое, прерывистое дыхание. Грудь тяжело вздымалась и опадала, кожа натягивалась, четко обрисовывая ребра. Такого страшного и худого бродяги Ингер не видел никогда, даже в жутких трущобах самых бедных окраин великого Ланкарнака. Кожевенник привык к скверным запахам, потому что от свежевыделанных кож обычно разило так, что смрад напрочь сбивал с ног. Но тут… даже самая мерзкая и гнилая кожа, даже не ингеровского изготовления, а от халтурщика и лентяя толстяка Кабибо, показалась бы благоуханным платочком изысканной придворной дамы – по сравнению с тем зловонием, которым несло от жуткого полускелета, извлеченного Ингером из оврага близ Проклятого леса. Да и мало ли кто может топтать потаенные тропы этого чудовищного места?.. Мало ли кто?
Слова старика Кукинка, глухие и зловещие, вдруг прожгли мозг.
Это существо!..
Первым желанием Ингера было вскочить, брезгливым пинком ноги столкнуть чудовище обратно в темный заросший овраг, преграждающий пути и подходы к Проклятому лесу. Проваливай, откуда выполз, нечистая тварь!.. Быть может, кожевенник так и сделал бы, но тут страшный найденыш пошевелился, и на его изможденном, покрытом даже не грязью, а лежалой коростой лице вдруг проклюнулся глаз. Налитый кровью, сначала он показался Ингеру еще более страшным, чем самый облик этого существа. Ингер уже поднял ногу в тяжелом, железом подкованном сапоге, чтобы отправить этот кошмар обратно в овраг… но тут открылся второй глаз. Почти против воли Ингер встретился взглядом с найденным им человеком и медленно стал пятиться, что-то бормоча.
Потому что чистое, непередаваемое человеческое страдание светилось в этом взоре.
– Лян… калль миур… – вытолкнули растресканные губы, и из угла глаза вдруг сорвалась и покатилась слеза, пробороздив размытую дорожку на заросшем лице.
– Что? – спросил Ингер. – Как… как ты сказал? Н-не понимаю.
Существо, не шевелясь, смотрело на Ингера. Потом раздвинуло губы, и за ними блеснул ряд белых, ровных зубов, выглядевших странно и неуместно на этом страшном, мало сохранившем в себе человеческого лице. Зубы скрипнули, что-то неуловимо стронулось во взгляде этих глаз напротив, и Ингер вдруг понял, что хочет донести до него монстр: дескать, давай, сбрось меня обратно в овраг, если ты струсил… лучше лежать там, внизу, на дне, во тьме оврага, нанизавшись на острые сучья, заплетшись в корни и чувствуя, как сквозь твою плоть прорастает трава!.. Лучше так, чем принять помощь от малодушного труса.
И Ингер решился. Он замотал головой и, решительно подступив к существу, вскинул того на плечо. Человек был легким, очень легким, просто скелет, и мощному кожевеннику не составило особенного труда дотащить его до заброшенного сарая на самой окраине деревни. Тащить его до своего дома он не решился. Уж больно это необычное напоминало о разговоре с господином Ревнителем Моолнаром. Но не мог же он спрашивать о том, чего еще не было?
В сарае Ингер свалил «полускелет» на кучу сырых кож и, окинув его критическим взглядом, бултыхнул кувшином. Еды ему сейчас точно не нужно, вывернет, а вот пива… то есть вина… И он решительным жестом наклонил горлышко кувшина к его растрескавшимся губам. Найденный в овраге сумел сделать только пару глотков, а затем подавился и закашлялся. Ингер тихонько, опасаясь неосторожным движением просто убить бедолагу, стукнул его ладонью по спине, помогая справиться с кашлем (еще не хватало, услышит кто-нибудь), поставил кувшин на землю рядом с ним и вышел из сарая.
Наутро он пришел к найденному с сестрой. Балагур и шутник Лайбо нисколько не шутил, когда называл ее красавицей и умницей. Она в самом деле была такой. На свой, деревенский манер, конечно. Звали ее Инара. Надо отдать должное ее самообладанию, она не лишилась чувств и даже не вскрикнула при виде страшного, заросшего бородой и волосами голого существа, скорчившегося на куче сырых смердящих кож и прикрывшегося овчинкой. Только страдальчески дрогнули ее брови, а в глазах вспыхнули искры испуга, но уже в следующую секунду она справилась с собой. Приступила к несчастному и бодрым голосом – как если бы ей каждый день приходилось выхаживать таких вот заросших страшилищ – произнесла:
– Ну, братец, помоги мне. Тут, кажется, серьезно… Очень хорошо, что ты купил в городе то снадобье, о котором я тебя просила. Сейчас оно придется как нельзя кстати.
Ингер окинул взглядом свою находку и покосился на то место, где оставил кувшин. Вместо него на земляном полу виднелась небольшая горка праха. Значит, парень допил вино. Кувшины, купленные у Столпов Благодарения, имели свойство рассыпаться, как только в них кончалась жидкость, в мелкую пыль. Хотя на вид и на ощупь были совсем как обычные, глиняные. Ингер не задумывался, отчего это происходит. С детства привык. Как не задумывался о том, отчего идет дождь и отчего ночью холоднее, чем днем.
Человек пошевелился и открыл глаза. Ингер даже удивился, как спокойная ночь и несколько глотков вина подействовали на незнакомца. На этот раз взгляд его глаз был ясным и чистым, что не вязалось со смрадными лохмотьями волос. Хотя чувствовалось, что незнакомец еще очень слаб. Ингер неожиданно для себя подмигнул найденышу и сказал:
