Александр Бирюков - Человек-саламандра
Они заняли места на переднем сиденье просторного салона, сыщик, немного рисуясь перед гостем, поместил саквояж и зонт на полках под ветровым стеклом, пристегнул их ремнями, снял и сунул под свое сиденье калоши…
Проделав все эти манипуляции, он положил руки на рулевое колесо, поставил ноги на педали, потом поднял правую руку к потолку и, потянув за шнур, открыл впускные клапаны.
Паромотор рванулся с места, словно кучер ожег невидимых лошадей плетью. Нет, еще резче. Лендер, с осторожностью относившийся к паромоторам вообще и с удвоенной осторожностью к тем любителям, которые отказываются от услуг профессиональных возниц, мгновенно простился с жизнью, когда его вдавило в сиденье, зубы клацнули, а за ветровым стеклом на него двинулась с неотвратимостью стена дома.
Журналист полагал, что попасть в арку ворот совершенно невозможно. Ведь паромотор – всего лишь машина. Лошадь никогда не бросится на стену. Лошадь провезет экипаж там, где сама сможет пройти. Это естественно. Но машина, неловко управляемая рулевым колесом, обладающая силой, в десятки раз превосходящей сенатскую упряжку из четырех цугом, может со всего маху удариться о любой предмет, попавшийся на пути.
Лендер за миг, который машина делала дугу по двору и перед его глазами метались стены, стены, стены, проклял всю свою жизнь вплоть до Последнего Дня, потому что простился с нею столько раз, сколько успел, пока не зажмурил глаза.
Он позволил себе смотреть только тогда, когда понял, что последний смертельный удар заставляет себя ждать, а экипаж прекратил раскачиваться и, часто-часто дыша, катит вполне спокойно.
Дома по Стиди-стрит проплывали мимо, и если не смотреть вперед, то можно решить, что сидишь в карете.
И всё же было нехорошо. Сердце колотилось почти так же часто, как сопел котел позади салона. А тут еще Кантор бросил руль и начал бинтовать ладони мягкой кожаной лентой, едва время от времени придерживая колесо запястьем правой руки.
Закрепив ленты на запястьях, он вновь взялся за руль. В этот момент едва Лендер решил, что уж теперь-то ничего страшного не произойдет, как сыщик надавил на педаль и начал увеличивать скорость. Экипаж запыхтел чаще, вздохи слились в какое-то нервное, недоброе урчание, и вдруг мотор стал затихать, затихать и скрылся где-то позади, за шорохом колес по гравию и скрипом кожи сидений.
Самодвижущиеся экипажи не были такой уж диковиной для молодого человека. Ему и прежде приходилось ездить на паромоторах, но, как правило, в салоне, отделенном от водительского места, или на заднем сиденье в совместном салоне. И всякий раз он испытывал неудобство и смущение. Однако в салоне человек ощущает себя словно просто в очень быстро едущей карете. Другое дело на переднем сиденье – когда дорога и всё, что на ней, стремительно несутся навстречу! Нет, никогда еще прежде он не испытывал такого смятения и ужаса.
Однако сыщик отважно и уверенно правил быстроходным экипажем, и его уверенность постепенно проникала в пассажира. Через некоторое время, Лендер смог даже оторвать одну руку от сиденья, в которое вцепился, и расслабить ноги, которыми изо всех сил уперся в пол.
Задание редакции уже не казалось таким легким, как прежде.
Но вот, временно, к сожалению только временно, страдания молодого человека прекратились. Экипаж подкатил к великолепному холлу отеля «Мажестик Эсайлам». Прямо к черной базальтовой лестнице, на которой для шика по бокам лежали исполинские ржавые цепи двух титанических якорей, служивших колоннами, поддерживающими козырек над входом.
Привратник, в лаковых туфлях с пряжками, распахнул перед сыщиком и журналистом огромные стеклянные двери, и гости вошли в чертог, устланный драгоценными коврами.
Сыщик, чьи пустые, без саквояжа и зонта, перебинтованные бежевой кожей руки казались готовыми к кулачному бою, не уделяя никому внимания, прошествовал прямо к лифту.
– На самый верх, – сказал он, – Улла Рен ждет меня. Юноша со мной.
– Возьмитесь за поручень, – сказал бесстрастно драйвер лифта и передвинул ручку «мельницы» до упора.
Скоростной лифт ударил по пяткам, подпрыгнул и понесся к небесам.
«Мой Последний День», – сокрушенно подумал Лендер, которому казалось, что он глотает свой завтрак во второй раз, уже без аппетита.
– Миляга Клосс предупредил меня! – заревел огромный человечище, простирая навстречу вышедшим из лифта свои мускулистые руки.
– Что стряслось, старый лущитель?[3] – в тон воскликнул Кантор, разводя в приветствии свои забинтованные ладони.
– Стряслось, свалилось, сотряслось! – заверил гигант и, развернувшись, поманил за собой жестом. – Дело задумал! Великое! Равного которому не затевал еще никто! Решил, что либо буду на вершине стоять и дарить окрест взором надменным, либо во прахе валяться. Ох, хо-хо! Такие картины вижу! Воспламеняет!..
От гиганта веяло энергией и безумием. Он таращил глаза, размахивал огромными своими руками, растопыривая пальцы, словно ловил призраков, но его напыщенный слог был удивительно уместен. Если этот человек и был безумен, то самым прекрасным безумием, которое только возможно. Его шаги были огромны, движения величественны, улыбка была под стать Ангелу Последнего Дня, решившему перепутать календарь, с целью приблизить свой выход.
Сказать, что Улла Рен был не от мира сего, было равносильно признанию минуты часом.
«Как он огромен! – только и мог думать бедняга журналист. – Почему никто никогда не писал о том, что он ТАК огромен?!»
Говорить, что Рен был высокого роста, было равносильно тому, чтобы в яркий солнечный день сетовать на дождь и слякоть.
– Дружище, – уже в светлом пустом кабинете с огромным окном, за которым сиял, казалось, весь город, начал урезонивать гиганта Кантор, – я веду расследование. У меня нет времени ни на что. Быстрее говори, что случилось, и я лечу прочь.
– Сценарий! – грохотал Рен. – С тех пор как Урзус Лангеншейдт нарисовал углем карту на разрушенной стене павшего Ромбурга, не было еще написано ничего более окончательного. Это будет мой лучший фильм. Лучший фильм навсегда!
Он бросил свое тело в кресло, крякнувшее под его массой.
– И что? – понижал тональность сыщик. – Что сценарий?
– Роль для тебя. Шериф на фронтире. Дикие нравы. Месть беглого преступника бывшим соратникам. Напряжение и богатство красок оправдывают всё. Размах. Мощь. Каждый тип – главная роль. Прочти.
Он толкнул по черному зеркальному столу толстую папку.
– Мне нужна реальность деталей, – вскочив, снова ревел гигант, – как вытягивается из кобуры револьвер, как врастает в руку рукоять, как блик играет на барабане, когда он проворачивается при взводе. Как делается засада, и птица садится на расстоянии ладони от оружия затаившегося в зарослях шерифа. Прочти. Пройди от первой буквы до последней точки. Ответь на все мои вопросы. Расскажи, как ходят, как говорят, как впрыгивают в седло. Как стелется пыль за погоней. Ты всё это видел. Ты был там. Ты знаешь. Дай мне мир, написанный в этой папке, как он есть в реальности, и я отпущу тебя с миром. За ценой не постою. Ну?
– Дружище, – наигранно взмолился сыщик, – у меня расследование. Если хочешь, я возьму папку с собой и прочту. Я укажу все неточности, подготовлю рекомендации. Ей же ей, мне приятно слышать о том, что ты хочешь реальных деталей. Не я не могу уделить тебе больше времени, чем имею.
– Да пусть все жулики мира, – взревел Рен, – совершат все преступления, на которые способны в жизни. Пусть сделают это в одночасье! И это не будет стоить ничего, по сравнению с тем, что я намерен создать!
– Я ведь всё сказал, – миролюбиво заметил сыщик, – ты меня знаешь.
Улла Рен замер в позе раздумья, скрестив руки на груди и блуждая глазами. Его щека нервно подергивалась.
– Ты хочешь разлучить меня с моим не рожденным еще миром? – сказал он наконец свирепо. – Пусть так. Мне нужно многое сделать. Разлука пойдет мне на пользу. Бери сценарий. Езжай ловить своих жуликов. Телефонируй, как только будет возможность. Я буду спрашивать.
– Я не буду слишком томить тебя, – заверил Кантор.
И взял сценарий со стола.
– Кстати! – спохватился он. – Вот молодой человек. Известный журналист. Он хотел написать о твоем прошлом.
– В самом деле? – оживился Рен и снова метнул свое тело в кресло, которое испустило предсмертный стон. – О том, как я командовал шайкой бродячих бандитов? Об этом? Ох-хо-хо! Веселые были денечки. Я и сейчас был бы главарем шайки. Мультифотограф сделал меня! А я теперь плачу ему тем же! Делаю мультифотограф! Ох-хо-хо! Да я и сейчас главарь банды! И мы творим разбой и бесчинство. Только силой искусства. Великого искусства мультифотографии! Вот и всё, мистер известный журналист.
Они начали прощаться. Как-то бегло и сумбурно. Когда положенные фразы были произнесены и сыщик с журналистом двинулись к лифтам, Рен открыл боковую дверь кабинета и гаркнул куда-то в глубину комнат, уплотняя могучим басом воздух: «Пипа!»
