Игорь Черный - Никого над нами
Все то же самое. Яма. Кости. Золото. Див попался какой-то мелкий, примученный, словно не пошла ему впрок выманенная крестьянская скотина. Газыри Кима опустели окончательно.
Однако в заветной бутылочке, что на груди, бьются, разрывая бесплотные рты в немом вопле, плененные им души болотников.
…Вместе с Корбулоном они выбрались на торный тракт. Кентавр радовался предстоящему возвращению, словно ребенок, и потому болтал без умолку. Ким молчал, не снимая ладони со склянницы-тюрьмы.
Двое. Двое болотников. А нужно двенадцать. И Корбулон… Действительно бесчестно таскать бедолагу по этим местам.
Но баллада — или пьеса — и в самом деле получится.
Испытано на себе.
Осталось только поискуснее переврать все пережитое. Включив сюда и слух о готовом вот-вот появиться черном единороге и его знаменитой наезднице.
Они остановились в первом попавшемся трактире. Ким ел принесенное, не разбирая вкуса.
Из головы не шел рассказ деревенского старшины.
Был вечер. Ким вышел на крыльцо, застыл, запрокинув голову, задумчиво глядя на звезды. Они видят и помнят все — и твою подлость они запомнили тоже. Ничего нельзя исправить, ничего нельзя переделать — это словно медленно действующий яд.
Что-то горячо толкнуло в грудь, заставляя поднять голову. И — замереть, до боли стиснув кулаки.
Презрительно игнорируя кинувшихся к нему конюхов, через двор горделиво шествовал черный, как ночь, скакун — настолько плавно и настолько бесшумно, что казался призраком, а не живым существом из плоти и крови. Грация его движений выглядела иномировой, он даже не шел, он струился сквозь ночь, темнее самого непроглядного мрака, и глаза сияли словно две ярко-алые рубиновые звездочки.
— Брат-в-духе… — потрясенно пробормотал Корбулон, с трудом обретая дар речи. — Это же… это же… — Самонадеянный кентавр казался сейчас потрясенным до глубины души.
— Черный единорог, — докончил за него чародей тоже дрогнувшим голосом.
— Она здесь. — Корбулон попятился. — Она нашла тебя!..
— Нет. — Киму хватило сил по крайней мере казаться равнодушным. — Не мы. Болотники.
— С которыми ты что-то сделал! — взвизгнул Корбулон. — Ох, брат, брат-в-духе, говорил же я тебе, что…
Перед животным, пронзая плоть темноты, плыл острый витой рог, свитый из алого и золотого пламени. По рогу то и дело прокатывались огненные волны, не дававшие, однако, никакого света.
Могучая магия разливалась вокруг, и ее ощутили все, от мала до велика. Взвыли цепные псы, поджимая хвосты и пятясь от страшного пришельца, коты с яростным шипением метнулись прочь, норовя забраться повыше; заволновались, заржали кони в обширных стойлах, и последними отступили люди, поддаваясь завораживающему видению — черный единорог казался глашатаем неведомых бедствий, предвестником орды голодных демонов, по всеобщему поверью, только и ждущих момента для прорыва в привычный людям мир.
На спине единорога, в высоком седле по-мужски сидела девушка, словно облитая иссиня-черным шелком. И как белое пламя, по плечам ее рассыпались светлые, очень светлые волосы. Острый подбородок, мягкая линия скул, большие глаза, что, казалось, светятся изнутри. На левом бедре висела легкая изящная сабля-котур, справа — игольчатый кинжал, и рукоятка еще одного торчала из-за голенища высокого сапога.
— Небеса и драконы… — бормотал кентавр. — Посмотри только на ее перстень. Четыре карата, не меньше, и это конечно же из Светящихся Стрекоз, восемьсот гранов чистого золота каждый, а эфес, эфес, ты только глянь, смарагды, и я никогда не видел ничего подобной чистоты… Брат, брат, мне нужно…
Зло кося алым глазом, черный единорог остановился прямо против Кима и Корбулона. Кентавр тотчас попятился.
Ким примирительно развел руки. Глядеть в глаза наезднице он избегал.
— У меня есть к вам несколько вопросов. — Девушка говорила холодно и равнодушно. — Благоугодно ли будет вам ответить на них добровольно?
— Д-да, конечно, — хрипло ответил Ким. — Спрашивай…те.
Наездница не спешивалась.
— По слову моего Совета я прибыла в эти места, дабы положить конец расползанию болотников. — Девушка холодно смотрела поверх головы Кима, цедила обкатанные, мертвые слова, гладкие, словно ледышки. — Заметив чужое вмешательство во мне порученное дело, обязана была произвести расследование, как и сообщить о том факте предмету оного.
— Готов ответить посланнице Совета, — формальной фразой ответил и Ким, прячась за ней, словно за последним щитом.
— Что вы взяли в логове болотника?
— Ни… — Ким запнулся, сжал кулаки. — Взял. Но не материальное. То, что нельзя продать. Меня нельзя обвинить в присвоении клада.
— Никто и не собирается. — Черный единорог переступил копытами, заставив Кима попятиться. — Что с душой болотника?! Где она, а?! Ей положено девять дней крутиться вокруг разоренного гнезда. А ее нет и в помине. Мой кристалл ничего не видит. И я — ничего не чувствую. А ужу меня, поверьте, нюх на этих бестий… выработанный. Где ж она? Ничего не подскажете, господин сочинитель, внезапно сменивший профессию?
Сочинитель вздохнул, распустил завязки грубой кожаной куртки.
Всадница с шипением выдохнула сквозь зубы, едва завидев оплетенную бутылочку.
— Не удивляюсь. Даже не спрашиваю, как это удалось, о сем осведомятся другие. Но вы, господин сочинитель, неужели не понимаете, чем рискуете? Что, если он вырвется на свободу?
— Не вырвется, — по-мальчишески насупился Ким.
— Один раз, — сухо сказала воительница, — я имела глупость вам поверить, господин сочинитель. Второй раз не выйдет.
— Я…
— И не надо называть меня по имени, — резко перебила она.
— Хорошо, — покорно ответил маг. — Он действительно не вырвется. Я все-таки не только сочинитель. Во всяком случае, учился. Алхимия. Начинал как составитель эликсиров. Некогда болотники распространились чуть ли не до самой столицы, заплели все паутиной, так что выжигать пришлось всем магическим гильдиям вместе. И чародеев все равно не хватало. Требовалось оружие, которым даже неграмотный пейзанин смог бы защитить себя. Такие эликсиры в свое время и были разработаны. Я лишь поднял старые рецепты.
— В том числе и для удержания души болотника в заточении?
— В том числе и… — кивнул Ким.
— И для чего же? Какой с них прок, кроме опасности упустить со всеми вытекающими?
— Прок? Никакого прока. На полку поставить. Пусть рожи корчат. Заслужили.
— Не будем говорить, кто и чего заслуживает, — оборвала его наездница. — Держать души болотников дома на полочке — несусветная глупость.
— Вы хотите отнять их у меня?
— Я не надзирательница. — Лицо всадницы дрогнуло от обиды. — Я истребляю нечисть. Отбирать — предназначение совсем иных.
— Тогда чем еще я могу помочь высокому Совету?
— Честным — хотя бы раз — честным ответом на прямой вопрос. — Глаза оставались презрительно сощурены.
— Честный ответ вам или Совету?
— Совету. И мне. Не стоит нас разделять.
Ким вздохнул:
— Хорошо, я отвечу. Болотники… это, собственно, могли бы быть даже и не болотники, какая-то другая нечисть…
— Только не надо врать, — перебила воительница.
— Я… виноват, — Ким опустил голову, развел руками. — Я знаю, что не должен…
— Раз не должны, то и не говорите. — Воительница оставалась прежней, холодной и неприступной. — Ответьте на вопрос.
— Мы так и будем говорить здесь? На виду у всех?
— Мне здесь нравится больше. Как и моему единорогу.
— Хорошо. — Маг развел руками. — Я… не хочу врать. Иду к Поэтическому Меду.
Наездница откинулась в седле, тонкие пальцы сжались на изумрудном эфесе.
— К Поэтическому Меду… — процедила она сквозь зубы. — Как же, наслышана. Легенда старая, красивая, нечего сказать. Живет где-то в горах некий великан, имя его в разных версиях варьируется. В тайной кладовой хранит он Мед Поэзии, и кто сумеет добраться до него и сделать хоть глоток — тот станет величайшим из поэтов. Гм… в вашем случае — понимаю, вполне понимаю. Бездарность — она всегда бездарность. Вы пишете очень плохие книги, господин сочинитель. Те, что «любовь-морковь», для труппы Сакки.
Ким глубоко вдохнул и выдохнул.
— Те, что для «знатоков и ценителей» — не лучше, — безжалостно продолжала воительница, — что ставит баронесса Шатиньи.
Маг ответил не сразу.
— Да, есть неудачные, — выдохнув, признался он, стараясь не выказать обиды. — Или, скажем лучше, неважные. Зато удается сделать кое-что другое. «Переломанные кости», например. Или «Смерть считать не умеет». На сцене не ставились, к постановке не предлагались. Распространяются в списках. Ценимы многими искушенными читателями. Да и вы тоже…
— Этого мы касаться не станем, — отрезала всадница. — Значит, собрались за Поэтическим Медом… что ж, уложения Совета сему не препятствуют. Однако хранение души оного болотника… кстати, он там один?
