Александр Шакилов - Ядерные ангелы
Если Глоссер спасает жизни, то ворвавшийся без приглашения мужчина их отбирает.
– Моему сотруднику срочно нужна медицинская помощь, – приказывает он, безошибочно определив главного, и потому глядя Льву Аркадьевичу в глаза.
– И она обязательно ему будет оказана, – заверяет Глоссер, держа скальпель в руке. Он не опустил инструмент, и это не нравится мужчине. Покосившись на лезвие, тот хмурится. Следующая реплика Льва Аркадьевича его тоже не радует: – Но чуть позже. Видите ли, сейчас у нас операция, и я…
На лице мужчины возникает неприятная – хищная – улыбка. Главврачу кажется, что перед ним не человек, а изготовившийся к прыжку барс. Хоть изрядно разжиревший, но все же очень опасный.
– Вы отложите все свои дела и займетесь им, – слышит Глоссер. – Всякое промедление будет расцениваться как попытка причинить вред представителю Закона и караться соответственно. Надо объяснять, как именно караться?
Мужчина выразительно хлопает себя по оттопыренному сбоку пиджаку, под которым у него что-то в разы крупнее дамского пистолетика.
– Татьяна, я прощу прощения, но… – Лев Аркадьевич разводит руками. Лезвие скальпеля тускнеет.
– Берегите себя. – Едва заметно пациентка кивает Глоссеру, будто ему нужно ее разрешение прервать операцию.
– Всем ждать. Я скоро. – Лев Аркадьевич выходит из операционной вслед за грузным палачом, топающим точно бегемот.
Вскоре они вместе входят в лучшую палату больницы, палату для VIP-клиентов, за сутки в которой надо выложить столько же, сколько за люкс в «Карлтоне». Но для палача все будет бесплатно, конечно. Помимо громадного – в полстены – телевизора и холодильника, в котором поместится пара бычьих туш, тут есть мини-бар в тумбочке у кровати, кожаный диванчик для посетителей и… в общем, тут не хватает лишь джакузи.
На роскошной ореховой кровати, застеленной дорогим шелковым бельем, валяется нечто в грязном плаще. Это нечто с ног до лысой головы перепачкано кровью, грязью и пахнет дымом и еще чем-то мерзким, химическим. Лев Аркадьевич не сразу узнает в новом обитателе палаты Заура, брата девушки, ждущей его на операционном столе. Они недавно виделись, поговорили – и вот молодой человек без сознания и, быть может, серьезно ранен.
Простыню, на которой он лежит, уж точно не воскресить.
Теперь оба – палач со слабым зрением и его рыжая сестра – в полной власти Глоссера. В такую удачу трудно поверить, но факт остается фактом. Судьба сегодня благосклонна к главврачу. А ведь совсем недавно, когда на счет больницы поступила крупная сумма, он решил, что…
– Бинго, – срывается с его губ.
– Вы что-то сказали? – Грузный мужчина смотрит на него с подозрением, нахмурившись.
– Это профессиональное. Не обращайте внимания. – Лев Аркадьевич делает вид, что меряет Зауру пульс. Подобные жесты помогают успокоить родственников пациентов: они видят, что доктор работает, а значит, есть надежда. – Я вынужден попросить вас удалиться из палаты. Во избежание.
– Да-да, конечно. – Вмиг растеряв всю свою властность, мужчина делает шаг к двери, берется за медную ручку.
Глядя на его серую спину, Глоссер больше не может сдержать улыбку – искреннюю, радостную.
Главное теперь – все сделать так, чтобы выглядело естественно. Роковое стечение обстоятельств, бывает.
И тогда ни телевизор, ни холодильник с джакузи молодому палачу уже не понадобятся.
* * *Там, на лесной дороге, у перевернутого автозака, мне было больно.
Очень больно.
Три сломанных ребра, расквашенный и свернутый набок, как у Рыбачки, нос, вывихнутые пальцы, выбитые зубы, ушибы и гематомы по всему телу – все это заставляло меня чувствовать, что я еще жив. Не факт, что долго протяну, но все-таки. А тут…
Придя в себя, еще не открыв глаз, я сразу понял, что Максимка Краевой в порядке, здоров, как семнадцатилетний мальчишка. Стараясь ничем не показать, что я очнулся, – вдруг за мной наблюдают? – я провел кончиком языка по зубам. Все они были на месте! Вот тогда мне стало чуточку муторно. Есть старая шутка: «Если однажды, проснувшись, вы чувствуете, что у вас ничего не болит, значит, вы умерли». Я умер?
Вряд ли.
Иначе я не лежал бы на нижней полке двухъярусной кровати, стойки которой выкрашены белым, а там, где краска облупилась, проступает ржавый металл. Ржавчина видна и на дальней от кровати стене-решетке, будто в «обезьяннике». Хоть и просматривается камера снаружи полностью, зато вентиляция лучше. Это я открыл-таки глаза.
Почему камера? Да потому, что в апартаментах свободных людей обычно не бывает решеток.
Но ведь все тюрьмы в нашей стране закрыли много лет назад. Значит, я за границей? Или?..
Так-с, что у нас тут еще… Дальняк, он же толчок, отделен от прочего помещения загородкой из гипсокартона. Надо же, какие удобства! В моем героическом прошлом ничего подобного не было. Рядом с загородкой – рукомойник, чтобы сиделец мог сразу помыть руки, не дай боже не коснувшись чего раньше, тем самым вещь или человека зафоршмачив. Радиатор отопления в специальном углублении в стене как бы намекал, что зимой тут топят, есть шанс не замерзнуть насмерть во сне. Пол – из досок, коричневых от въевшейся в них краски. Щели между досками – мизинец просунуть можно. Удобно, если надо что-то припрятать от вертухаев. Левее рукомойника небольшой стол, на столе электрочайник, над столом – розетка. Над розеткой – небольшой телевизор. Плазма. Да я просто в номер люкс попал! Ко мне, наверное, сейчас заглянет горничная, чтобы прибраться… Окошко вон даже есть, металлопластиковое. Причем металла, как по мне, переизбыток: хорошую такую, внушительную решетку можно было и не ставить.
Но все это – телевизор, чайник и окно – ерунда, в общем. Окончательно же я офигел, когда увидел у кровати половичок. Аккуратный такой, не пыльный ничуть половичок. С надписью «WELCOME HOME!»
– Нет уж, нет уж, лучше вы к нам… – пробормотал я, приподнявшись на локтях.
Хотя, конечно, на камеру грех жаловаться. Это не чулан, не тройник и уж точно не общая хата. Это камера-мечта, камера образцового содержания. Душевой кабинки только не хватает, полки с десятком-другим толстых томов, и холодильника еще, но это было бы фантастикой или бредом сумасшедшего, а я вроде пока что с реальностью на «ты».
И потому теперь, проведя рекогносцировку, хочу вспомнить, как я сюда попал.
Палачи окружили «Вепрями» тачку Заура. Открыли огонь. Картинка: пули пробивают лобовуху, от каждого столкновения с ними тело Рыбачки дергается, будто его сотрясает сильнейшая икота, а потом… Рыбачка погиб! Как же так, а?! До боли сжав кулаки, я заставил себя успокоиться. Наслаждаться горечью утраты я буду потом, когда выберусь отсюда живым и – по возможности – невредимым. Сердце кольнуло, но я запретил себе раскисать, ведь Гордея уже не вернуть, а я еще жив… Так, Рыбачки не стало, потом меня сунули в автозак, потом удар, фургон перевернулся, я и Заур из него выбрались и…
И все.
Дальше как обрезало.
Вообще-то странно, что я еще жив. Палачи должны были меня в том лесочке грохнуть. Тянут время, помучить хотят перед казнью, как и обещали? Что ж, я не подарю им такого удовольствия.
– Эй, сволочи, вы где?!
Тишина в ответ.
– Заур, дружище?!
Я набрал побольше воздуха, чтобы крикнуть погромче. И тут сердце кольнуло еще раз. Подумалось, что при всей своей сволочности ни один палач не смог бы вставить мне зубы и срастить ребра. Да и зачем вообще ремонтировать того, кто приговорен? Не то чтобы меня расстраивало мое отличное самочувствие, но… Как бы то ни было, кричать я передумал. Творилось что-то странное. Нужно выяснить что – и пресечь. А заодно – бежать отсюда.
Опустив ноги на «WELCOME HOME!», я встал с кровати.
На второй полке пусто, постель аккуратно застелена, за перегородкой у очка тоже никого.
Я подошел к стене-решетке. И застыл в двух шагах от нее.
Странно. Ни замка, ни засова. А ведь я хотел с ходу взломать замок… Увы, не все так просто. Глупо уставившись на решетку – ну точно как тот баран у новых ворот, – я никак не мог понять, каким образом камера открывается. По периметру решетку вмуровали в бетон. На всякий случай я толкнул ее плечом, потом тряхнул. Основательно все, без люфтов. Как я вообще тогда в камеру попал? Через окно? Через квадратную решетку поверх стекла и металлопластика, мирно так, славненько прикрытые шторкой? Нет, исключено. Окно – не тот путь, по которому я…
Стоп.
Мне будто за шиворот кинули колотого льда.
Не было шторки!
Продрав глаза и осмотревшись, никакой занавески я не заметил. Ну не было ее, мамой клянусь!
Откуда же тогда?.. Прикипев взглядом к артефакту, я медленно приблизился. Вроде обычный кусок розовой ткани с фиолетовыми уродливыми цветочками. Я где-то уже видел такой. Прям дежавю… Вспомнил! Когда еще Харьков не называли Вавилоном, а я был совсем пацаном, у меня в комнате висела точно такая же шторка. Причем слева я как-то посадил жирное пятно, мать потом ругала, пятно не отстирывалось, заморская химия его не брала…
