Александр Бушков - Анастасия
Пейзаж вокруг был омерзительным. Капитан почему-то называл его лунным, хотя никогда не был на Луне. Голые холмы, слишком резких и разнообразных очертаний, чтобы быть сотворенными природой. Огромные ямы, где уместился бы со шпилем самый высокий храм – рваные раны в теле земли. Какие-то исполинские протяженные развалины непонятного предназначения. Груды ржавчины, все, что осталось от древних загадочных сооружений. Гигантские металлические обломки чего-то замысловатого, не поддавшегося ржавчине, но все равно не выдержавшего натиска Времени. Покосившиеся ажурные вышки, нескончаемым рядом уходившие за горизонт. Скелеты самобеглых повозок – иногда сотнями сбившиеся на узком пространстве, так что приходилось далеко эти скопища объезжать. Земля, залитая твердым, потрескавшимся. В других местах – мутно-зелено-серые волны вспенились некогда и застыли навсегда, похожие на языки костра, зачарованного волшебником. Копыта коней скользили на этих волнах, дробили их в вонючую пыль. Полурассыпавшиеся основания широченных кирпичных труб, словно кухонные печи подземных злых духов – целехонькие, они, должно быть, достигали громадной высоты. Озера вонючей грязи, где лениво вздувались тяжелые пузыри, долго-долго набухали, лопались с чмокающими хлопками; где что-то клокотало и дымило, перехватывая дыхание волной удушливого смрада. Бесконечные двойные линии, проржавевшие и покривившиеся полосы металла – «рельсы». Остовы «тепловозов» – массивные лобастые громады на толстых колесах, по оси ушедших в землю. И нигде – ни травинки, ни зверюшки. Мертвая земля, человеком убитая. Собаки не отставали ни на шаг, у них и мысли не появилось отбегать вдаль. Лошади устали, но шли рысью, стараясь побыстрее миновать это мертвое царство надругательства над землей – а конца и края ему не было.
– Я этого никак не могу понять, – пожаловалась Анастасия. – Вы были так могущественны, почти боги, но неужели не думали, что делаете? Земля вам отомстила, похоже... Капитан сказал со злой беспомощностью:
– Если б нас, Настенька, почаще спрашивали... Анастасия уже как-то привыкла, что он называет ее этим чудным именем, как-то незаметно пошла на маленькие уступки.
– Но вы могли бы возмутиться, что вас не спрашивают?
– Эх, Настасья... – Капитан сунул в рот белую палочку. – Знаешь, когда вокруг сплошной страх, рубят головы на площадях и все такое прочее, даже легче возмутиться, я думаю. А вот когда вместо страха лень, и всем на все чихать... – Он выплюнул палочку, не зажегши. – Сидят люди, жрут водку и с поганым таким любопытством думают: а ну-ка, что будет, когда мы все пропьем да растащим? Интересно даже... А я не герой и не мыслитель, понимаешь? Жил как жил, воевал как воевал. И кто ж знал, что вот так одному за всех отбрехиваться придется...
Боль и тоска звучали в его голосе посреди этого дикого разрушения так, что Анастасии стало пронзительно жаль его, и жаль себя, и жаль чего-то, что она не умела выразить словами. Она обернулась к нему и тихо сказала:
– Прости.
– А, что теперь... Знать бы только, чем все кончилось. Вроде хотели всех нас выводить...
Взлаял Бой, яростно, заливисто, и тут же подхватил Горн. Анастасия знала своих собак и не сомневалась сейчас, что они лают на опасность. На что-то живое. Немыслимо было представить здесь что-то живое, каких-то обитателей, людей ли, зверей. Но Анастасия выхватила меч. Все раздумья о постороннем мгновенно улетучились. Она стала рыцарем, готовым к смертельной схватке. Капитан изготовил автомат к стрельбе.
В той стороне, куда лаяли собаки, виднелось что-то, удивительно вписывавшееся в пейзаж, но тем не менее инородное. Уродливая хижина на вершине голого холма, сколоченная из досок, нержавеющего железа, непонятных обломков неизвестно чего. Невообразимо нелепая, она тем не менее отнюдь не казалась почему-то заброшенной, нежилой. По сторонам ее вбиты высокие колья, и на них – черепа! Человеческие и звериные!
Ехавшая первой Анастасия остановила коня. Задрав головы, они всматривались со страхом и омерзением, ничего не понимая. Надрывались собаки.
– Дикари? – тихо сказала Анастасия, оглянулась на Капитана. Таким его она еще не видела.
– Черепа, значит... – бормотал он. – На кольях... А других домов не видно... Может, рванем отсюда, а? А то я тут все разнесу вдребезги пополам. Кто бы тут ни жил, живет тут явная сволочь...
– Поздно отступать, – сказала Анастасия. – Собаки всю округу переполошили, мертвого поднимут...
– Слушайте! – раздался звенящий от волнения и испуга голос Ольги, с луком наперевес замыкавшей кавалькаду. – А если это Соловей-Разбойник? В точности, как написано...
– А что у вас про него написано? – спросил Капитан, не оборачиваясь.
– Он владеет Наследием Великого Бре, – невольно понизила голос Анастасия. – А это страшные заклятья, способные пригвоздить к земле любого... Это смерть.
– Какие, к черту, заклятья? – Капитан почти кричал. – Какие могли быть заклятья? Сисемасисески...
Кусок железа, служивший дверью, откинулся, звонко ударившись о стену хижины.
Оттуда, по-утиному переваливаясь на коротких ножках, вылез уродливый толстяк, блестящий, бело-розовый. Толстыми руками он поддерживал огромное брюхо. Голый, только вокруг бедер обмотана какая-то тряпка. Череп абсолютно лысый. Три подбородка, щеки висят, как флаги в безветренный день. Глаза выпуклые, огромные, черные, без белков и зрачков, сплошные черные шары. И нос, как шарик, до половины вдавленный в тесто.. Губы толстенные, рот широкий. Ушей, кажется, нет совсем. Страшным он не казался ничуть – скорее, ужасно смешным. Он стоял и смотрел на всадников, из-под ног его к ним катились мелкие камешки. Собаки залились пуще.
– Белые в деревне есть, папаша? – вдруг крикнул Капитан и добавил быстрым шепотом, не оборачиваясь: – Ольга, ты вокруг, вокруг посматривай, и назад...
Толстяк отозвался неожиданно густым и сильным голосом, лениво, даже равнодушно:
– Людей сколько, скотины сколько... Вон ту черную клячу я сразу съем, мне жрать охота. Потом еще кого-нибудь съем, а синеглазую пока оставлю, с ней и побаловаться можно. Вон тот усатый ни на что не годится, даже воду таскать не сумеет, ишь, как зыркает. Лучше сразу черепушку на кол насадить, красиво будет. Интерьер соблюдется.
– Дяденька, а вам не кажется, что ваше место возле параши? – крикнул Капитан в ответ.
Толстяк, словно не слыша, тянул свое:
– А собак я, может, тоже сразу съем...
– Чучело какое-то, – сказала Анастасия почти весело.
– Я вот его сейчас... – пообещал Капитан.
– Подожди, – сказала Анастасия. – А вдруг это сумасшедший? Откуда нам знать, какие племена здесь живут? На такой земле только сумасшедший жить и станет...
– Настенька, черепа эти мне не нравятся...
– Он их мог насобирать где-нибудь.
– Экономика должна быть экономной! – вдруг прогремел толстяк, и у Анастасии возникло странное ощущение – словно под череп ей, со стороны затылка, входил тупой гвоздь – не больно, но вызывает зудящее неудобство.
Капитан, наоборот, даже повеселел чуточку. Он привстал в седле и крикнул вверх:
– Папаша, только без волюнтаризма! Генсек нынче я, так что исключить могу!
Не обращая на его слова никакого внимания, толстяк очень проворно и ловко спустился до середины склона, уселся там на бревно, скорее всего для этого там и лежавшее, поудобнее упер ноги в землю, уместил брюхо на толстых коленях. Разинул огромный рот, показавшийся черным провалом, окаймленным белыми острыми клыками. Над мертвой землей, над кучами ржавчины и невообразимого хлама, над нежитью и запустением загремело:
– Наша экономическая политика должна обеспечить дальнейшее развитие социалистической промышленности, и в особенности ее наиболее прогрессивных отраслей; всестороннюю электрификацию и химизацию народного хозяйства; ускоренное развитие сельского хозяйства и рост его доходов; расширение производства предметов потребления и улучшение всестороннего обслуживания населения...
Вновь под череп Анастасии мягко вошел гвоздь, и от него распространилось дурманящее, парализующее тепло. Невидимые волны подхватили ее, стали баюкать. Росинант вдруг оступился под ней, словно невидимая страшная тяжесть пригибала его к земле. Смолк лай собак, они растопырили ноги, повесили головы, качаясь вправо-влево в такт звукам таинственных заклинаний. Сквозь смыкавшиеся вокруг Анастасии спокойные пологи дремы острым лезвием проник голос Капитана:
– Настенька, ты что? Да очнись ты! Но Голос набрал силу, громогласный и в то же время бархатный, нежнейше проникавший в каждую клеточку тела:
– Некоторые из этих проблем возникли объективно. Не баловали нас в последние два года и климатические условия. Убытки, которые мы понесли из-за капризов погоды и стихийных бедствий, весьма значительны...
Анастасия разжала ватные, как у куклы, пальцы, и меч воткнулся в землю у копыт коня. Она уже не понимала, Росинант ли это качается, клонится, или ее так шатает в седле. Собаки уже лежали без движения. Лежала и лошадь Капитана, он стоял с ней рядом и лихорадочно тащил что-то из кармана на груди. Сознание мутилось, гасло, последним усилием воли Анастасия разлепила глаза, словно склеенные тягучей патокой. Увидела, как блеснули в решительном оскале зубы Капитана, как он взмахнул рукой крича: «Лови, партайгеноссе!», и граната, железное рубчатое яйцо, вертясь, оставляя тоненькую струйку дыма, летит вверх к Соловью-Разбойнику.
