Алексей Колентьев - Тени чёрного пламени
Какая она легкая, тело словно бы совсем ничего не весит!.. Короткие волосы падают на лицо, я трясущейся рукой силюсь их убрать, кровь капает с пальцев ей на ресницы, глаза открываются.
– Мы… встретились, я же говорила.
Изо всех сил я вглядываюсь в начинающие тускнеть серые глаза. Так долго не видеть этого лица, этой улыбки. Но смерть крадет все краски, губы начинают синеть, из горла девушки вырывается хрип.
– Я убью их всех. Обещаю тебе, никто не уйдет!..
Бледная, в царапинах и ссадинах рука ее тянется к моему лицу. Ладонь тоже в крови, Даша зажимала рану. Кажется, она не слышит, все ее усилия направлены на то, чтобы удержать сознание, еще раз посмотреть, дотронуться.
– Кровь… У тебя кровь на лице.
И кровь на моих губах, ее кровь. В последнее мгновение она замирает, я ловлю ускользающую ладонь своими пальцами и слышу, как по телу девушки проходит судорога. Изо всех сил я сжимаю обмякшее тело, сердце рвет неизбывная дикая боль и ярость. В голове бьется и пульсирует только одна мысль: «Я убью вас всех, никто не уйдет! Всех!..»
Из грезы, больше похожей на кошмар, меня вырывает звук шагов на лестнице. Сон ушел так же внезапно, как и возник. Воистину в странном месте мне довелось очутиться, раз сны вновь возвращаются. Те сорок минут, которые я так называю, никогда не приносят видений, только темноту и небытие. Почему память так избирательна и возвращает именно в тот самый горький момент, который и так саднит каждую свободную секунду? Ноющая боль и одуряющая пустота, оставленные в душе смертью ставших родными людей… даже существа, вообще находящегося за гранью представлений людей об эволюции. До недавнего времени в реальности удерживало это самое чувство летящего без тормозов грузовика, осознание того факта, что следом идут друзья. Беречь то, что осталось. Не дать Зоне перемолоть тех немногих, кто все еще верит в меня. Сняв перчатку, вытягиваю перед собой руку и, сжимая кулак, снова смотрю на проступающие белые шрамы. Кожа вокруг них задубелая, как и раньше, чтобы и они потемнели, обросли загрубелой коркой, тоже нужно время. Нельзя сомневаться, надо просто идти дальше.
В дверях возник силуэт, это был Гуревич. Приглядываясь к теням, очертившим зал, он, заметив меня возле стены, быстро подошел и присел напротив, уперев приклад пулемета в пол.
– Семен все еще в отключке, эта хмарь на горизонте его до печенок доскребла.
Альфовец смотрел выжидательно, в его глазах я читал некую просьбу. Однако как же будет непросто сейчас объяснить, что чудеса – это не моя специальность. Обозу практически хана, это мы оба понимаем.
И все же я поинтересовался:
– Что думаешь делать?
Гуревич отшатнулся, будто бы ему плюнули в лицо. Не таких слов ожидал от меня этот парень после недавних событий, явно не таких.
Однако, быстро взяв себя в руки, ответил:
– Нужно поворачивать назад, неизвестно, что это за хрень впереди.
С одной стороны, парень прав. Если сейчас повернуть обратно, то со временем эта штука впереди, может быть, и пропадет. Вышлют разведку, проложат новый маршрут, и снова до следующего… гм, феномена. Но как быть с тем фактом, что сияние, может быть, не исчезнет никогда? Гроза пришла из ниоткуда и будет торчать тут еще черт знает сколько времени.
Я лишь помотал головой и осторожно предложил:
– Сержант, ты отвечаешь за людей и имущество, это я не оспариваю, и все такое. Но ситуация сложилась непростая, нужно посоветоваться с остальными. Эти двое парней, Стах и Анджей, ходили с Семеном давно, так?
Гуревич отрицательно покачал головой, тяжело вздыхая.
Тон его стал снисходительным, трепет пропал окончательно:
– Понимаю, к чему вы клоните, но тут не все ровно. Ходить-то ходили, но Семен один все приметы знал.
И тут я его подловил, хотя, само собой, такой задачи не ставилось. Просто сейчас нужно показать, что у медали, как обычно, две стороны и талия.
– Ты можешь поручиться, что после свистопляски, которую мы видели, обратная дорога осталась неизменной? Семен-то, может быть, и разобрался бы, а вот нам может не так сильно свезти, нет?
Аргумент заставил альфовца пару мгновений только пыхтеть и переваривать сказанное. Слыша, как ворочаются мысли в его голове, я даже позволил себе снова посмотреть в сторону, на неутихающее зарево.
– Хорошо, тогда как же, по-вашему, нам следует поступить?
Парень не полез в бутылку, не стал употреблять власть, это мне понравилось. Однако шансов на выживание это нам не сильно прибавит. Но что тут поделаешь, если простых решений никогда не случается?
– Нужно поговорить с людьми, посоветоваться со всеми. Сейчас отдохнем пару часов. А потом собирай всех обозников внизу, чтобы раненые не слышали. Им и так не сладко, а про то, что трындец уже близко, знать пока не нужно. Соберемся, померкуем… может быть, чего и нарисуем совместно.
Во взгляде Гуревича читалось сильное сомнение, но, помолчав минуту и прикинув все аргументы, сержант согласно кивнул и снова отправился вниз. Я же, не меняя позы, снова стал рассматривать зарево. Может быть, слишком долго и пристально смотрел, может быть, мозг стал выдавать желаемое за действительное, но зарницы стали мелькать реже. Через какое-то время на этаж поднялся Анджей и принес мне алюминиевую закопченную миску дымящейся гречневой каши с тушенкой. Вынув из бокового кармана штанов завернутую в тряпицу ложку, я машинально поел и, кивнув на прощание сменщику, тоже спустился вниз. Дом призывал из глубин памяти неприятные воспоминания, поэтому, выйдя из подъезда, я стал обходить вокруг здания, отходя с каждым кругом все дальше. Более всего тут не хватало ощущения ветра на лице, запахов степи и просто свежего воздуха. Все это время меня не покидало чувство, будто бы все мы заперты в старый пронафталиненный сундук с никому не нужным барахлом.
– Антон Константиныч!.. Где вы?
Это Гуревич, голос его звучал явно бодрее. Видимо, подкинутая мной идея о совместном принятии решения все же оказалась не так уж и плоха.
– Я периметр обхожу, сейчас буду.
– Хорошо, собрание будет перед входом, у фургонов. Ждем.
Собрались все, кроме Джея, который все еще сидел на фишке, и фельдшерицы, она осталась с ранеными. Наши лошадники вывели животных из дома, что было не так-то просто сделать, учитывая схлынувший адреналин. Сейчас все четыре коняги мерно хрустели овсом в торбах, привязанных к мордам, и на людей внимания не обращали. Никола, мужик неопределенного возраста, сидя на козлах своей повозки, правил какую-то упряжь, а его коллега что-то крутил у левого заднего колеса. От остальных наш главный извозчик отличался тем, что оружия не носил совсем, а лицом более всего напоминал запойного пьяницу, хотя ни запаха, ни характерных ухваток алконавта со стажем я за ним не замечал. Стах, притащивший откуда-то пустой тарный ящик, сидел тут же, прислонившись к борту фургона.
Сержант Гуревич взмахом руки привлек всеобщее внимание и начал излагать:
– Значит, вот что получается, граждане. Впереди появилась неизвестная аномалия, и идти туда не просто опасно, а преступно глупо. Семен повредился умом, Галя сказала, что дня два еще не оклемается. А может быть, и насовсем крыша улетела. Я считаю, что рисковать нельзя, надо возвращаться назад.
В принципе мысль эта витала в воздухе, Гуревич только ее словесно оформил. На лицах собравшихся я читал только озабоченность, всерьез спорить с сержантом никто не хотел. Тем более что в моменты крайней нужды все смотрят на того, кто назначен главным, кто ведет и в конечном итоге за все отвечает. Но о том, что власть тоже состоит из людей, делающих ошибки, люди думают уже потом, если вдруг что-то идет не так.
Никола, подняв глаза от упряжи и поскребывая тыльной стороной ладони седую щетину на щеке, вполголоса бросил:
– Овса коням на пять дён осталось. Ежели заплутаем, землю и сухостой оне жрать не стануть. Человек что? Он без жратвы куда хошь идтить будет, пока силов хватит. Поворачивать надо… но я как все. Пущай обчество решает.
Словоохотливый до сего момента Стах только пожал плечами, но, видя, как выжидательно на него смотрят остальные, тоже высказался за возвращение:
– Сеня один дорогу хорошо знал, я эти его приметы плохо разумею. Вот шел себе и шел, иногда так и вообще наобум. Выпьет старки своей пару глотков, и вот на тебе – видит дорогу. Я бы не повел, мутота одна.
Петря вообще только сплюнул в сторону и снова принялся крутить какие-то гайки. Я уже совсем собрался повторить аргументы, изложенные сержанту часом раньше, но в этот самый момент из дверей вылетел Анджей. Низкорослый поляк именно что вылетел как пробка из бутылки, до того торопился сообщить нечто важное, будто и нет у него рации.
Подбежав к сержанту, он схватил Гуревича за рукав, но обращался ко всем сразу:
– Зарево погасло! Пошли, вы все должны посмотреть!.. Только что сияло, сияло, и на тебе – хлоп и погасло!..
Известие поразило всех настолько, что люди нестройной толпой ринулись к провалу, чтобы оттуда посмотреть на случившееся. Я тоже пошел следом и в открывшемся пространстве увидел абсолютную темноту. Снаружи опять царила ночь, чего из-за ярких зарниц не было видно. Вынув монокуляр, я силился что-то рассмотреть, но тщетно. Прибор по-прежнему отказывался выдавать расстояние, а приближение в пять раз оказалось бессильно перед завесой темноты, из которой состояло все пространство за границами аномального поля.
