"Фантастика 2025-61". Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Емец Дмитрий Александрович

Он бодренько встал, проверил, хорошо ли задернуты шторы, и достал из книжного шкафа альбом старых голландских гравюр. Белдо наскоро пролистал его и остановился на изображении толстого, сомнительной наружности, трактирщика, который, согнувшись в поклоне и откинув ручку, приглашал зрителя в свое заведение.

Дионисий Тигранович мило улыбнулся хозяину, обладателю самого сизого в мире носа, и, протянув руку, двумя пальчиками осторожно открыл ящик нарисованного буфета, изображенного чуть выше левого плеча трактирщика. Ящик оказался неожиданно вместительным. Пятое измерение, что ни говори. Белдо упрятал туда укороченную нерпь с гепардом и, задвинув ящик розовым, с белым полукружьем, ноготком, вернул альбом в шкаф.

Глава 16

СНОВА ШНЫРОВО!

Рузя мыслил медленно, но прочно и в правильном направлении. После трехмесячных раздумий он пригласил наконец Насту на свидание, и она неожиданно для себя пошла, потому что в тот день ей было совсем тошняво.

– Поехали в Москву! Моя мама очень хорошо готовит. И еще она мечтает познакомиться с тобой, – сказал Рузя, дергая ворот, точно тот его душил.

Наста подумала, что для первого свидания знакомство с мамой – малость перебор. Даже с хорошо готовящей. К тому же Наста недавно окончательно сбрила брови, а там, где они были прежде, начертила зеленкой две дуги.

– Может, не надо? Твоя мама придет от меня в шок, – предположила она.

Рузя затосковал.

– И как ты меня ей описал? Девушка со щетиной на голове? Почти не курящая и уже не пьющая?.. Не порти маме Новый год! Пойдем лучше в Копытово прошвырнемся.

– А мама?

Наста торжественно пообещала, что, если к лету у нее отрастут волосы, она одолжит у кого-нибудь юбку, насобирает ромашек, прополощет рот одеколоном и тогда уже отправится к маме тестировать ее кулинарные способности.

Рузя вздохнул и уступил. Такая уж у него была привычка. Вначале он говорил: «Ни в коем случае!» – а потом сдавался.

После обеда они пошли в Копытово, которое, как и все Подмосковье, оживленно готовилось к встрече Нового года. По этому случаю в местный магазин привезли десять ящиков водки, двадцать ящиков пива и ящик петард. На железной двери висело объявление, сообщавшее, что: «Мы рады вам ежедневно с 8.00 до 22.00».

Объявление скрыто намекало, что после 22.00 здесь никому уже не рады и, если начнешь ломиться в дверь, тебе могут настучать по печени.

Рузя шагал рядом с Настой, томился, вздыхал и попеременно предлагал Насте то сосисочку, то печенье, то огурчик, то бутерброд с сыром.

Наста смотрела на Рузю и ощущала грусть, что он так мало стыкуется с ее мужским идеалом. Наста вспомнила своего папу, тяжелого на руку сотрудника по охране особо важных объектов. Неизвестно, чем папа занимался на службе, потому что он никогда о ней не рассказывал, но домой всегда приходил уставший и злее волка.

К тому времени, когда он должен был вернуться, опытная мама выставляла на стол горячую картошку, капусту и рюмочку, всегда налитую строго до определенной черты, а сама с маленькой Настой пряталась в комнату. Они стояли у двери и, не дыша, слушали, как папа топает по коридору к своей картошке. Потом надо было выждать минут десять и смело заходить на кухню. Папа становился уже добрым, шутил, хохотал. Но горе, если картошка заканчивалась и вместо нее на стол подавались, допустим, макароны. Папа терпеть не мог пищевого разнообразия.

А тут нежный и всепонимающий Рузя! Нет картошки – и не надо!

– Может, все-таки хочешь чипсов? – с надеждой предложил Рузя.

Пока Наста хрустела чипсами и переводила девичье счастье в пищевой эквивалент, Рузя увидел местного деятеля маршрутных перевозок дядю Толю, менявшего колесо у «Газели». И как истинный шныр кинулся ему помогать и почти сразу сунул ладонь под домкрат.

Громкий визг стал знаком того, что помощь окончена и дальше спасать надо самого Рузю. Наста моментально перестала жалеть себя и переключилась на сотоварища. Поддерживая стонущего поклонника под локоть, она отбуксировала его в фельдшерский пункт.

Четверть часа спустя обнадеженный Рузя с забинтованной рукой и Наста возвращались в ШНыр. На душе у Насты больше не скребли кошки. Вся ее тоска переработалась в заботу о Рузе, которого она обнимала за плечи, чтобы он не упал. Рузя морщился – не столько от боли, сколько от удовольствия.

– Хочешь шоколадку? Ну, может, котлетку? – предлагал он голосом тяжелораненого.

Случайно Наста взглянула на свою левую руку. Фигурки на нерпи, заряженной сегодня утром, сияли с обычной яркостью. Все, кроме одной.

– У меня погас сирин! Странно! Я же вроде не… – удивилась она и потребовала у Рузи: – Ну-ка, покажи свою нерпь!

Рузя послушался.

– И у тебя не горит! Ты сегодня сирином пользовался?

– Нет, – сказал Рузя.

– Скверно! Бежим! – сказала Наста и сосредоточенно рванула к ШНыру.

В ШНыре Насту встретило снежное облако, катившееся к ним от деревьев. Когда облако увеличилось, Наста разглядела, что это круглолицая Окса. Гикая и колотя пятками громадного Аскольда, она гнала его по глубокому снегу. Аскольд скакал грузной рысью: для галопа он был слишком массивен. В ШНыре поездки на Аскольде называли «покататься на тракторе».

– У тебя сирин горит? – издали крикнула Наста.

Окса перестала понукать Аскольда, и трехлеток с величайшей готовностью остановился. Окса посмотрела на нерпь. Сирин погас и у нее.

Толстячок покосился на Оксу и быстро улизнул: не хотел, чтобы его видели с Настой. Рузя был скромен и не любил внутришныровских сплетен.

– О мать моя, Анастасия! Попала ты, несчастная! – запричитала Окса созерцая трусливо удаляющуюся спину Рузи. – К сердцу женскому твоему Рузя ключ нашел! Теперь он будет вечно ломать себе конечности, обжигаться кислотой, путать стиральный порошок с солью – и так до тех пор, пока у вас не станет девятеро детей! О мать моя! Плачет сердце мое, на тебя глядючи!

Наста прищурилась:

– Ты сегодня того… Финта не трогала? На ослике не каталась?

– А то как же! Почистила его с утра! Вечно он зачуханный!.. О где, скажите, совесть в этом мире! Люблю негодяя! Младость мою с ослами провожу! В навоз их мои слезы капают!

Наста хмыкнула. Вовчика она терпеть не могла. Он казался ей похожим на собачку. Освоил один способ ухаживания и всякий раз его прокручивает. Разве что хвостиком не виляет, роковой мужчина! И как Оксе не надоест? Кажется, будто двух человек заклинило на одной игре: один вечно смотрит на сторону, другая бегает за ним и страдает, получая удовольствие от того, что любит негодяя.

Оставив Оксу и дальше излагать свои муки белым стихом, Наста кинулась в ШНыр. Через пять минут она убедилась, что сирины погасли вообще у всех. Попытки зарядиться от главной закладки в Зеленом Лабиринте ни к чему не привели. Остальные фигурки пылали, яркими вспышками сбрасывая излишний заряд, сирины же оставались тусклыми.

Ночь может считаться ночью при двух условиях: когда темно и когда не орут. В ШНыре орали всегда долго. Озверелый Кузепыч метался по этажу и наказывал всех дежурствами, но и это не помогало. Все бегали, не могли улечься, путали комнаты. То Макар прятался у девчонок под кроватью, чтобы в полночь всех перепугать. То Даня в половину второго вспоминал, что ему нужен конспект по истории ШНыра, то Лара решала помыть голову, ломала кран и устраивала в коридоре запруду.

Те, кто должен был с утра нырять, вопили, что им мешают отдохнуть. Другие кричали, что им тоже мешали, поэтому нечего качать права. Кто хочет спать – бери спальник и мотай в пегасню.

Ближе к утру все заснули. Одна Рина сидела с ноутбуком и все никак не могла выпутаться из паутины Интернета. Когда же, наконец, получилось, в дверь забарабанили. Некоторое время Рина прождала, не проснется ли кто-нибудь еще. Как бы не так! Все дрыхли как суслики.