"Фантастика 2024-15".Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Респов Андрей

Как ни странно, потеря запасов еды меня почти не расстроила. Скорее, осталась небольшая досада и некое беспокойство насчёт остального содержимого захоронки. Не бог весть что, но спички и перочинные ножи — вещи, имеющие совершенно иную ценность, если ты в лагере.

А ещё не оставляла мысль об увиденном во время транса действии. И ладно был бы это простой сон на грани кошмара! Но пребывание почти двое суток в отключке наводило на мысль, что всё, что мне пришлось пережить, погрузившись во внутреннюю кухню нейротрона, было не меньшей реальностью, чем моё пребывание здесь, в июле сорок второго.

Отвинтив крышку, с удовольствием глотнул тепловатой речной воды. И тут до меня стали доходить слова, сказанные политруком вначале.

— Э-э-э… Фомич, сколько я без сознания был?

— Так вторая ночь на убыль пошла, Петро, скоро уж рассвет. По цепочке передали, как к утру будем на месте. Вокруг уж давно неметчина.

— Твою ж мать! Вот это помедитировал…

— Чего сделал? — поинтересовался Иван. Это он, оказывается, протягивал мне фляжку в темноте.

— Проспал, говорю, Вань, всю обедню.

— А…то да. Может, и хорошо. Я бы тоже так не отказался. Живот подвело так, что, кажись, нутро к спине прилипло.

— Так Матвей же сказал, что вы мои запасы распотрошили? — удивился я его заявлению.

— Товарищ Краснов и мы на общем собрании порешили отдать основные продукты самым слабым и больным.

«Н-да, а фамилия-то у политрука подходящая. Эх, бедолаги, только продукты перевели! Ладно, разве ж я им судья?», — подумалось мне, но вслух спросил: «Консервы одним из моих ножей открывали?»

— Да, потом всё обратно сложили. Ты не переживай, мы только продукты взяли, да половину фляжки по глотку разделили. Остальное в гимнастёрке у тебя в ногах так и лежит, — в голосе однополчанина послышалась ирония, — пришлось даже кверху ногами меня переворачивать, чтобы, значица, добраться-то до всего.

— Разделите и оставшуюся воду, но флягу верните, — протянул я сосуд Ивану, — я уж напился. Потерплю до приезда. В форлаге всё равно будет санобработка и сортировка. Глядишь, и напиться удастся.

Стоявшие рядом бойцы, услышав мои слова, оживились. Я же с удовлетворением подумал, что правильно поступил, не положив мешочек, полученный от ювелира, в общую котомку, а привязал за стягивающий шнурок к петле кальсон. Там же дожидались своего часа и рейхсмарки. Вот и обзавёлся собственной мошной, что чувствительно тёрлась о внутреннюю сторону бедра. Вот чует сердце: этот стратегический запас мне ещё здорово пригодится!

Несмотря на мои расчёты и ожидания измученных дорогой пленных, к перрону вокзала Якобсталь эшелон прибыл лишь к полудню следующего дня. Судя по рассказу Ивана, за всё это время не выпало ни одной капли дождя. Остановок поезд почти не делал, лишь замедлял ход на стрелках, да на узловых станциях. До Дрездена мы так и не доехали, свернув на второстепенный путь. Миновали аккуратную деревушку с коротким мирным названием Риза, знакомую мне по множеству изученных со Сталиной и её подругой фотографий.

Следующей пересекли по железнодорожному мосту реку Эльба и совершили новый поворот: медленно с черепашьей скоростью эшелон втянулся на платформу у небольшого прямоугольного здания с плоской крышей, вывеской и круглыми вокзальными часами.

Территория вокзала была оцеплена и разграничена рогатками с колючей проволокой. Охранников на этот раз было чуть ли не вдесятеро больше, чем в Перемышле. И вновь пришло на ум одно из воспоминаний будущего. Какая ирония! Всего каких-нибудь сорока километрах к северо-западу отсюда менее, чем через три года, встретятся войска 1-й армии США и 1-го Украинского фронта. Помнится, я в школе даже сочинение на эту тему писал. Запомнилось мне и имя первого советского воина, пересёкшего Эльбу. Редкое и необычное: лейтенант Январь Еремеев. «Первый советский воин, пересёкший Эльбу» — покатал я фразу из учебника в голове, горько усмехнувшись, глядя на переполненные военнопленными вагоны эшелона.

Впереди, у самого края платформы выделялись две группы по несколько человек в советской военной форме со споротыми петлицами. Отличала их от пленных собранность, чистота и добротность обмундирования, до блеска начищенные яловые сапоги и белые повязки на рукавах. На головах некоторых из них были надеты будёновки, что для меня выглядело диковато, пока я не вспомнил изображения на нескольких лагерных фотографиях из архива Сталины. На туго затянутых солдатских ремнях висели дубинки с обмотанными тряпками рукоятями.

Загорелые, а местами и вовсе обгорелые от солнца лица местных полицаев были полны сосредоточенности и делового превосходства. Многие улыбались, но выражения нескольких лиц зацепили особенно. Двое из группы, что оказалась ближе к нашему вагону: низкорослые, коренастые со скуластыми восточными лицами и наголо бритыми головами, они поглядывали на нас так, как смотрят голодные псы в ожидании команды «Фас!»

Паровоз, наконец, полностью затормозил, стравливая клубы белого, медленно тающего в знойном воздухе пара. И немедленно над перроном раздались звуки бравурного марша. Качество звучания оставляло желать лучшего. В репродукторах что-то хрипело и щёлкало.

На перроне стоял немецкий офицер со скучающим рябым лицом и брезгливо выпяченной нижней губой. Рядом, держа в согнутой руке жестяной рупор, замер низенький полицай в куртке фельдграу с кубанкой, сдвинутой на бритой голове почти на затылок. Всем своим видом он почему-то напомнил убитого мной в Перемышле шуцмана Савченко. На ум пришла вспомнившаяся надпись на немецком, что прочёл на нашивке шуцмана. «Treu, Tapfer, Gehorsam» — «Верный, Храбрый, Послушный».

Словно подслушав мои мысли, полицай в кубанке вытянулся на носочках и заорал в рупор, пытаясь перекричать звуки марша.

— Ахтунг! Внимание, слушать всем! Вы прибыли на территорию великой Германии. Приближается день великой победы рейха под руководством великого фюрера… — полицай распинался добрых десять минут.

Вся суть речи заключалась в призыве к пленным быть послушными и работать на благо великой Германии. За что, естественно, мы не будем расстреляны и получим еду и крышу над головой. Дальше нам объяснялся порядок действий. Сначала организованно мы покидаем вагоны и строимся в колонну. Далее следуем в форлаг на территорию за станцией — промежуточный лагерь, где будут проводить санобработку одежды, медицинский осмотр, а также проводить прививки от оспы и тифа. Затем регистрация и постановка на довольствие.

Новости о выдаче питания привели пленных в некоторое оживление. Офицер что-то сказал маленькому полицаю, скривившись при этом, будто сжевал лимон.

— Сохранять порядок и дисциплину! За попытку уклониться от санобработки — расстрел на месте! За попытку побега — расстрел! За… — дальше я уже не слушал, соображая, как мне половчее приспособить своё барахло, дабы сохранить его в целости. Полагаю, фляжку у меня не изымут, а вот с перочинными ножами и мошной нужно что-то делать. Судя по архивным фотографиям, какое-то время придётся тусоваться в костюме Адама, пока штаны, гимнастёрка и ботинки проходят обработку. Да и учитывая объявленную вакцинацию, фрицы вряд ли озаботятся использованием индивидуальных игл для каждого в отдельности.

— …расстрел! Внимание! Ахтунг! Начать выгрузку!!! Хайль, Геринг!!! — мелкий полицай потешно, но очень серьёзно вскинул руку в фашистском приветствии.

Ухо резануло непривычное «Хайль, Геринг!». Что поделаешь, сам виноват, Миротворец. Лишил эту реальность Алоизыча, теперь уж придётся привыкать к имени нового фюрера. Хотя, где я, и где тот фюрер?

— Э! Давай, давай бегом, не задерживай, качык уллары! — те самые двое из ларца, одинаково скуластых с лица, вооружившись дубинками, подгоняли сбегающих по сходням пленных нашего вагона, норовя поддать довольно чувствительно своими палками кому по спине, а кому и по чему попадётся.

— Рус эте! — услышал я слева резкий окрик, вслед за которым довольно чувствительно мне прилетело по плечу.