Олег Верещагин - Я иду искать. История первая
Я проснулся в полу-свесившемся с кровати состоянии — головой почти на ковре. Она (голова) дико болела. Во рту стоял омерзительный вкус позднего пробуждения, и мне понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, где я нахожусь и что звонок надрывается не у меня в голове, а в телефоне, стоявшем на шкафу.
Я упал с кровати окончательно. Потряхивая головой и издавая противоестественные звуки, которые должны были обозначать, как мне плохо, я с трудом принял вертикальное положение (голова закружилась, я вцепился в шкаф, как в спасательный круг) и снял трубку:
— Да?
— Олег, ты? — голос отца.
— Я, а что случилось?! — почему-то забеспокоился я.
— Да ничего, — спокойно ответил отец, — просто звоню узнать, как ты там. — Вадим с тобой?
— Да, — неизвестно зачем соврал я.
— Поздно легли?
— Вроде того, — я покосился на часы. Ужас!!! Первый час!!! Правда, я лёг в седьмом часу утра... — Так чего звонишь-то?
— Ничего, — повторил отец. — Всё в порядке?
— В полном, — подтвердил я. Если бы ещё голова так не болела...
— Ну ладно, не скучай. Завтра утром приедем, — информировал он меня и отключился.
... После холодного душа голова прошла, и я, стоя на пороге ванной и ожесточённо вытираясь полотенцем, вдруг понял, что хочу есть. Очень хочу, что не удивительно — вчера-то я весь день проголодал!
Я уже почти вошёл в кухню, держа в руке почти свежие трусы — но остановился. Прислушался.
На меня упала тишина. Огромная и бесконечная. Я стоял и слушал её, глядя, как медленно и плавно ползёт вдоль стены по полу косой солнечный четырёхугольник с танцующей над ним пылью.
Был яркий солнечный день. И тишина в пустом доме — такая, что распадалась на несуществующие, осторожные звуки.
Нервы. Это просто нервы, нервы, нервы, новое место... Постукивает в тишине беда — не беда, а так, что-то напряжённое и странное, хрустят осколки разбитого спокойствия под чьими-то шагами. Тяжело ступает неизвестность, подходит ближе, ближе, останавливается за плечом. Стоит и смотрит спокойным, пристальным взглядом. Если обернуться — можно увидеть её лицо со знакомыми чертами... Чьими? Деда? Вчерашнего посетителя? Людей с фотографий в кабинете?!
Весь в поту, я обернулся, чтобы увидеть пустой коридор, лестницу наверх, дверь ванной.
— Это всё бред, — громко сказал я в пустоту.
А ведь уезжать надо. Не есть садиться, а подняться к себе, одеться, сунуть в карман деньги, ключи, запереть этот дом — и на станцию. И больше никогда — НИКОГДА!!! — не оставаться тут одному.
Потому что если я не уеду, случится что-то... что-то страшное. Вот прямо сейчас. Не ночью, а днём, днём...
Это не я. Это дедовы дела, дедовы счёты, а он мёртв. Я тут ни при чём. Не трогайте меня!!!
— Не трогайте меня!!!
Я вдруг понял, что бормочу это вслух. Мне неожиданно стало стыдно до жара в щеках, и я, заставив себя перевести дыхание, громко спросил:
— Олег, ты здесь? — после чего сам себе ответил: — Здесь.
Этому дурацкому на первый взгляд фокусу обучил меня наш Игорь Степанович, тренер по фехтованию. Помогает, надо сказать — и на этот раз беспричинный страх начал откатываться прочь, как почти зримая волна. Конечно, это я сам себя накачал. Нет, клык даю, дед занимался какими-то странными вещами, но это совсем не значит, что на меня немедленно должны обрушиться тридцать три несчастья. Я влез наконец в трусы и отправился на кухню — инспектировать холодильник.
Тишина в доме меня больше не пугала.
* * *
До вечера я успел привести в порядок тот бардак, который устроил в дедовом кабинете, а потом, прихватив удочку, отправился через заднюю дверь и по тропинке к реке, протекавшей внизу сада, разбитого на склоне холма. Но переключиться мне не удалось — может, ещё и поэтому рыба не клевала, совершенно игнорировала мою удочку. В конце концов я просто положил дурной кусок пластика на берег и устроился поудобнее, обхватив руками коленки, да отмахиваясь по временам от комарья.
На воде колебалась дорожка света от полной луны. Комарьё над этой блестящей зубчатой лесенкой толклось тёмным облачком, и я вспомнил, что это означает наступающий тёплый день. Потом ниже по течению плеснула рыба, я досадливо поёжился, но тут же снова застыл — уж очень тихой и красивой была ночь возле реки. Где-то за деревьями, на-верху, ещё догорал закат, но тут темнота полностью вступила в свои права.
Над рекой, приплясывая в воздухе, пронеслись несколько летучих мышей, я услышал писк и словно очнулся. Комары успели-таки нагрызть мне руки, и я, подхватив удочку, зашагал сквозь чёрную тишину сада вверх, к дому.
На берегу я чувствовал себя вполне комфортно. А вот в саду стало вновь жутковато — не по себе идти мимо тёмных силуэтов деревьев. Луна еле просвечивала сквозь кроны, от полос её бледного света, рассекавших темноту, та казалась только непроглядней под кустами и деревьями. Я специально не ускорял шаги, чтобы не дать страху разрастись — вполне обычному страху перед ночной темнотой; казалось, что кто-то смотрит в спину тяжёлым, неприятным взглядом. С таким страхом я научился справляться ещё в первых турпоходах.
На верхней ступеньке я остановился, посмотрел через плечо в сад, в его тёмную пустоту. Взглянул и вошёл в дом.
Вчерашние страхи меня оставили совсем. Убрав удочку в чуланчик, уже приспособленный отцом под рыбачье-охотничье снаряжение, я решил, что поднимусь наверх и ещё раз поищу ключ от сейфа. Дедова тайна не давала мне покоя... а вам, спрашиваю, дала бы?! Конечно, можно просто отвернуться, зажать уши и сделать вид, что ничего не происходило. А на дверь мансарды повесить новый замок — побольше и попрочнее, если удастся такой найти. Но мне было слишком интересно, чтобы отказаться от поисков разгадки.
Собственно, отмечу ещё раз, разгадку я знал. Просто слишком уж дикой она была, чтобы вот так сразу поверить, не попытавшись найти ещё доказательства. Не знал я другого — что мне делать ВООБЩЕ с этой разгадкой. От предчувствия какой-то опасности временами дрожь пробегала по телу, честно. А ещё от самой мысли, что такое — возможно наяву, в жизни, а не в книге. Вернее всего будет посоветоваться с отцом... но не раньше, чем я сам — САМ — распотрошу эту «тайну загородного особняка».
Размышляя так, я проник в коридор между чёрным и парадным ходом. Свет тут не горел, в стеклянных окошках по обе стороны парадной двери я видел тропинку между деревьев, ведущую к воротам. Луна её здорово освещала... Тропинка местами искрилась — посвёркивали крупинки кварца в песке.
У меня всё-таки хорошо развито шестое чувство. Это генетическое, наверное — от отца, да и от того же деда. Я уже совсем собрался подняться наверх, но почему-то медлил, не уходил, а потом — неожиданно для себя! — подошёл к двери и, распахнув её, на два шага вышел в ночь. Прислушался.
