Сергей Дмитрюк - Чаша огня
— Ты о чем? — не понял я, оглядываясь по сторонам.
— Не испугай моих коз! — наконец, пояснила она, и я услышал в ее голосе легкую насмешку.
Девушка решительно прошла мимо меня, оставив за собой приятный запах незнакомых мне духов, и принялась заботливо осматривать пасущихся животных.
— А они у тебя такие пугливые? — усмехнулся я.
— Не пугливее тебя! — метко парировала моя новая знакомая.
Она повернулась ко мне, озорно блестя глазами. Какие у нее были глаза! Я, словно, заглянул в прозрачный чистый родник с живительной водой.
— Кто ты? — снова спросил я.
— Я? Ганга!
Она доверчиво улыбнулась мне, показав ослепительную белизну ровных зубов, и на мгновение у меня перехватило дыхание. Эта девушка воистину была необычайно красива.
— Ганга? — удивился я.
— Ну, да! Разве не понятно?
Девушка склонила набок голову, насмешливо блестя глазами. Было видно, что ее забавляет моя растерянность.
— Это что же, как река? — снова спросил я.
— Возможно, — пожала она плечами.
— А что ты здесь делаешь одна?
— Разве не видишь? — еще больше удивилась Ганга. — Слежу за заповедником.
— Какой же здесь заповедник? — усмехнулся я.
— Напрасно смеешься! — спокойно сказала она. — Заповедник самый настоящий, по разведению домашних животных. Вот эти козы в наше время большая редкость. А еще здесь обитают овцы и даже буйволы!
— Ага! Теперь ясно.
Я снова окинул ее взглядом. Девушка казалась совсем маленькой и беззащитной на фоне величественных горных отрогов.
— Послушай, Ганга. А что это за странный наряд на тебе?
— Самый обычный наряд, — снова пожала плечами девушка. — Мы все здесь так ходим.
— Ага! Значит ты здешняя? Из поселка? — догадался я.
— Точно. А ты, наверное, издалека, раз удивляешься здесь всему? — в тон мне ответила девушка. Говорила она как-то по - особому, просто и легко, словно ручеек журчал, с легким ударением на слова с санскритскими корнями.
— Вообще-то, я не всегда так хожу, — пояснила она. — Там, в поселке, я одеваюсь в обычные платья… А ты, наверное, подумал, что я из глубокой древности попала сюда? — дернула она подбородком и звонко рассмеялась.
— Признаться, была такая мысль, — сознался я, улыбнувшись ей. — Этот твой наряд, и козы к тому же… В первую минуту я был немало удивлен.
— Видела! — усмехнулась Ганга. — На самом деле все очень просто: я люблю все старинное, поэтому и одеваюсь так. К тому же, этот наряд в здешних местах гораздо удобнее твоего.
— Действительно, — согласился я. — Это я уже успел заметить. Здесь довольно прохладно. Послушай, и часто ты здесь так вот бродишь?
— Почти каждый день, — охотно ответила девушка. — Встаю очень рано, когда солнце еще не взошло. Внизу, в долине, стоит туман, — густой-густой, — а я иду сквозь него, поднимаюсь все выше и выше…
Она повернулась лицом к равнине, лежавшей у подножья гор, подняла руку, делая ей плавные движения, словно описывая морские волны.
— И все это ради этих коз? — искренне удивился я.
Ганга посмотрела на меня так, словно я вдруг оскорбил ее. Фыркнула.
— Почему ради коз? Не только. Вообще-то, я будущий ученый, и собираю здесь материал для своей книги, — пояснила она. Потом добавила: — А козы, это так, любовь к животным.
— А о чем твоя будущая книга? — поинтересовался я.
— О растениях, — охотно ответила Ганга, и быстро достала небольшую матерчатую сумку, которую я вначале даже не заметил у нее. Она аккуратно раскрыла ее.
— Вот, смотри! Шарура, парура, оррура — три самых главных плода против простуды, кашля и лихорадки. — Ганга стала поочередно доставать из своей сумки какие-то плоды похожие на желтую вишню, зеленый каштан и зелено-желтое яблочко, показывая их мне. — На вкус они очень терпкие и полны танина. Вот красная кора аку омбо для исцеления ран. Серьги пруба — от лихорадки, — с ловкостью фокусника, она извлекла на свет гигантский сухой боб, затем какой-то сухой корень и коричневый порошок в прозрачном мешочке. — Шута полезен против опухоли и для горла, а бассак от простуды, — продолжала комментировать она. Вслед за этим появились еще какие-то стебли, коренья и травы, названия которых она вспоминала без всякого труда. — Красный стебель цо дает маженту — красную анилиновую краску, а горькая на вкус пурма когда-то использовалась для курений. Я об этом читала в старинных книгах. Отвар из корней берекура — это против женских болезней. Цветы дангеро — для желудка, также как и цветы красного рододендрона. Лист дисро — для дезинфекции ран. Между прочим, его используют и сейчас в составе СКР[2]! Мемшинг пати когда-то было священным растением в Непале, и им украшали голову на торжествах.
— Это ты тоже прочитала в старинных книгах? — слегка усмехнулся я, но она не заметила моей легкой иронии, продолжая увлеченно рассказывать о своих находках.
— Ты представляешь, сколько без конца полезных растений открывает нам этот удивительный край?! И все они буквально ждут от нас лучшего применения и изучения! Вот, например, листы травы ауа дути «размягчают» камни, так же как и снежные лягушки в Гималаях. Если ты когда-нибудь увидишь на камне отпечаток копыта оленя или лапы зверя, значит, они или ели, или касались этой чудесной травы. А еще существует легенда, будто на путях к Канченджанге растет драгоценное растение — черный аконит. В этой легенде говорится, что цветок этого растения может светиться ночью и именно по этому свету, и отыскивают такое редкое растение!
— Зачем тебе все это? — удивился я. — Сейчас же совершенно иной подход к лечению болезней. Наши врачи, прежде всего, оперируют с энергетикой человека, о чем раньше даже и не догадывались… Да и люди теперь практически не болеют!
Ганга хмыкнула.
— По-твоему, древние были глупее нас? Они всегда ценили силу природы!
— Ну, хорошо, — улыбнулся я, и лукаво прищурившись, спросил: — А от сердца у тебя есть трава?
— Конечно! — воскликнула девушка и, быстро отыскав какой-то корешок, протянула его мне. — Вот.
— Да нет же! — остановил я ее руку. — Когда не просто болит, а болит так, что нечем заглушить эту боль!
Она опустила глаза и смущенно улыбнулась. Щеки ее слегка покраснели.
— От этого не бывает лекарства…
— Вот видишь! — обрадовался я.
— Послушай! — после некоторой паузы, оживилась она. — А куда это ты идешь?
— На транспортную станцию.
— Тогда нам с тобой почти по пути, — еще больше оживилась она и посмотрела на меня своими лучистыми, внимательными и добрыми глазами.
— Может быть, ты проводишь меня немного? В качестве проводника, — предложил я. — А то здешние места мне плохо знакомы. Боюсь заблудиться.
— От чего же не проводить? — охотно согласилась Ганга, поправляя свой платок.
— Вот только, как же твои козы? — Я с сомнением посмотрел на ее животных, мирно пасшихся на склоне холма.
— А что козы? — не поняла девушка.
— Да заняты они в основном едой, и передвигаются очень медленно. Боюсь, если мы с тобой будем ждать их, то на это уйдет половина дня.
— Ты спешишь? — беззаботно поинтересовалась она.
— Вообще-то, я собирался прокатиться еще в одно место… Хотелось бы успеть до того, как стемнеет.
— Успеешь, — уверенно сказала девушка.
— Ты думаешь?
Я постарался скрыть улыбку, но все же она не ускользнула от Ганги.
— Напрасно смеешься! — заметила она.
— Я не смеюсь.
— Тогда пошли?
— Пошли.
Мы миновали цветущий сад и стали взбираться на невысокий холм, поросший высокотравьем. Холмы эти тянулись длинной грядой вдоль неширокой, но полноводной и бурной речушки. Ганга не особо следила за своими четвероногими друзьями, а они, к моему удивлению, и не думали разбредаться, послушно следуя за нами, успевая при этом поедать сочную траву.
Девушка шла легко и свободно. Иногда я даже отставал от нее. Сейчас я стал замечать, что мы почему-то не спускаемся в долину, а наоборот все выше и выше поднимаемся по пологому склону горбатого холма. Горы здесь подступили вплотную — они стояли справа и слева, были ниже нас и поднимались к самому небу, загораживая далекий горизонт. Можно было охватить взглядом всю их панораму, и, казалось, стоит протянуть руку, и коснешься ближайшего склона. Синяя дымка поднималась снизу, где у подножий сгущалась фиолетовая мгла, к ослепительно сверкающим на солнце снеговым шапкам пурпурных и зеленоватых скал. Травы вокруг золотились, как богатые ковры. От этого близкого соседства гор меня охватило непривычное волнение, и в тоже время горные красоты пробуждали в душе радостное, восторженное ликование.
Ганга беспрестанно лепетала на всевозможные темы, показывая себя широко эрудированным человеком. Ее голос звенел в стоящей вокруг тишине хрустальным колокольчиком. А я старался всячески поддерживать беседу, но дорога, которую она выбрала, все больше казалась мне странной. О чем я не преминул сказать ей.
