Анна Фенх - Ружья еретиков
— Да, — охотно согласился Дасаи и продолжил, ухмыляясь, — потому что это…
— Весело? — закончил Еретик за мальчишку, и тот кивнул.
— Да, уверен, что так. Наверное, вы в прошлой жизни были охотником. Вы ведь, наверное, как все разведчики, любите стрелять?
— Не уверен, что все разведчики такие маньяки-стрелки, как ты воображаешь, Ким. Да и я, если откровенно, не сказал бы, что люблю, — ответил Еретик.
— Тогда это и есть лучшее доказательство! — важно кивнул Ким. — Вы ведь всю прошлую жизнь непрестанно стреляли, и стреляли, и стреляли. Разумеется, вам это ужасно надоело.
— И кем же был ты? — поинтересовался лейтенант.
— Наверное, пожарным. Или погорельцем, — предположил со вздохом Ким и пояснил, не дожидаясь вопроса: — Ужасно боюсь огня. Больше всего на свете. Мне иногда даже снится, как я горю в огне, а потом просыпаюсь с тахикардией…
— Все чего-нибудь боятся, — Чейз составил оба стакана на поднос. — Ты отнесешь посуду в столовую, а я пойду сунусь в логово к старшине. Как понял, боец?
— Понял!
— Так точно, господин лейтенант, — поправил парнишку Китт.
— Так точно, господин лейтенант, понял!
Распрощавшись таким образом, они разошлись на перекрестке очередного коридора.
Старшина сидел в своем «логове», пел что-то на незнакомом Чейзу языке, одновременно и звонком и шипящем, и чистил автомат. Еретик уже знал нехитрую философию Хрега: не знаешь, чем заняться, — чисти автомат. Чувствуешь, что пришла пора почистить автомат, — чисти автомат. Сомневаешься, нужно ли чистить автомат, — чисти автомат. Не было на свете ситуации, в которой не потребовалась бы немедленная чистка автомата, разве что разгар боя, прибавление в семействе или, по собственной мифологии старшины, обед.
— Опять чистишь? — сказал лейтенант Китт вместо приветствия. — До дыр протрешь скоро, будет как дуршлаг. Дробовик «Хрег» из серии перспективных видов вооружения. Стреляет во все стороны разом. Выбор уважающего себя смертника.
— Чистика умиротворяет, — невозмутимо ответил Унару. — Почему бы и не почистить, если душа во время этого в свои пазы входит?
Старшина уже отделил возвратный механизм и теперь нежно и аккуратно отделял затворную раму. Все у него выходило неторопливо и ловко, каждая часть механизма ложилась на стол четко и ровно, будто у каждой детали было свое определенное место. Будто на столешнице инструментом для выжигания были нанесены контуры — вот возвратная пружина, вот затвор, вот рама, вот газовая трубка, вот цевье.
— Что ты поешь? — Еретик сел так, чтобы не мешать старшине и не заслонять свет.
— Старая горская песня, — Унару прошелся внимательным взглядом по всем деталям, лежащим на столе, словно пересчитывая, все ли здесь, все ли на месте, ничего ли не расползлось по углам. — Дед научил, часто пел ее, помню. Хорошая песня, я тоже всегда ее пою, когда нужно о чем-то подумать или когда думать ни о чем не хочется.
— На все случаи жизни, значит, — Еретик подал старшине кусок ветоши. — Совсем как чистка твоего автомата.
— Потому они и ходят парой, — ухмыльнулся старшина.
— А перевод у этой песни есть?
— Перевод-то? Массаракш, дай-ка подумать…
Унару пожевал губами, почесал щетину на щеке и проговорил негромко:
Какую бы дверь я ни открыл,
Завтрашний день смотрит мне в глаза,
А вчерашний день дышит в затылок.
И некуда скрыться.
Некуда скрыться от себя самого.
То, что случалось со мной,
Вечно стоит за спиной,
То, что случится со мной,
Ждет меня на пороге и смотрит в глаза,
Какую бы дверь я ни открыл.
Старшина макнул ветошь в масло и принялся омывать все части автомата. Тщательно, аккуратно и любовно, как мальчишки, гордясь и преклоняясь, моют на виду у всего двора свой первый мотоцикл. Как отцы купают новорожденных наследников династии.
— Познакомился с Кимом, — сказал Чейз. — Забавный парнишка.
— Башковитый, — кивнул Хрег. — Одинокий очень. Одними мозгами и живет, семьи не осталось, друзей и не было. Парень вроде как парень — пинал бы мяч, водил машину да с девочек лифчики снимал, а он все детство то под капельницами, то под скальпелем. Да полмолодости по лабораториям. Иммунитет совсем никакой, прямо скажем, массаракш, паршивый иммунитет. Дрянь. Приступы эти… А как приболеет, так ни с какой заразой, считай, не справляется. К нему потому и в медблок не пускают никого, что любая инфекция добьет. Раз чихнешь — и нет мальца. В горы бы его…
Чейз уже приготовился к продолжительной лекции о горских методах лечения всех на свете хворей, но старшина молча продел в отверстие в шомполе кусочек ветоши и, обмотав кончик штыря, принялся чистить ствол.
— Спасибо за чай, — сказал Чейз. — Как он тебя провел?
— Не скажу, — старшина ухмылялся в усы. — Хватит с меня одного такого изобретательного за глаза и за уши.
— Я просто так спрашиваю, из любви к искусству, — со всей искренностью проговорил Чейз, и Хрег поднял на него глаза.
— А вот как тебе Эштаву? — спросил вдруг старшина, смакуя вопрос, и даже повторил: — Как наша прекрасная капитан Эштаву тебе?
— Сой? — удивился и почему-то разволновался Еретик. — А тебе-то что до нее? Вы совсем разные, вы как… как на Сфере друг напротив друга стоите, через Мировой Свет не доорешься. Я бы на твоем месте даже не думал бы за ней ухаживать.
— Да, она примерно то же говорила, когда мы разводились, — Хрег снова ухмыльнулся, встопорщив усы, и потер затылок широченной ладонью, не боясь испачкаться в масле. — Что мне, друг мой лейтенант, за ней ухаживать, мы три года женаты были.
— Ты на Сой? — Чейз вытаращился на Унару. — Не подумал бы…
— Массаракш, да я сам все время удивляюсь, — признался Хрег. — Она дамочка с претензиями. Ей бы все культуру в массы нести, все образованием заниматься. Она рассчитывала из меня человека сделать, да. Впрочем, ладно бы если человека, а то ведь так, придаток к себе. Ну, я три года терпел, потом сбежал.
— Ты от нее сбежал? — переспросил Чейз усмехаясь, он уже отошел от первого потрясения. — Я бы решил, что она от тебя свинтила.
— Ну, мы очень удачно разошлись, — захохотал Хрег. — Она от меня в одну сторону, я от нее в другую. Так расстояние между нами мгновенно увеличилось вдвое, так как скорость, с которой мы тикали друг от друга, была одинаковая — во все лопатки!
— Поразительно, — качал головой Чейз. — Нет, правда, Хрег, не в обиду тебе будет сказано, но она такая тонкая, и строгая, и…
— И да, я баламут, раздолбай и неряха. Дюжину раз массаракш, да, я в курсе. Этот разговор я вот к чему затеял, лейтенант. Ты, я вижу, Сой на хвост припасть вздумал. Ухаживать, стало быть. Цветы, стихи, напитки горячительные местного разлива. Стало быть, высшего градуса, из медблока. Не отпирайся, я проницателен, как все горцы, бесполезно разубеждать меня в том, что очевидно, — покачал головой старшина, хотя Еретик и не думал отпираться. — Это не новость и не неожиданность. Массаракш, да тут каждый второй на нее засматривается. Тем более что иные дамы из административного корпуса либо старые, либо страшные, либо старые и страшные разом. Ну, так я тебя предупреждаю — умная она девка, и красивая, и очень такая… отточенная, знаешь. Но откровенно тебе скажу — не суйся. Я для нее иного слова не подберу, кроме как змеища. Как бы она, по-твоему, в этом паучьем гнезде выжила, с этими паучихами безобразными, в A-комплексе? Так и выжила, что она их всех страшнее и безжалостнее. Массаракш, да я на нее не в обиде, ты не думай, и не ревную, и не собираюсь по чужому счастью да в сапожищах топтаться. Мне до нее, знаешь, дела-то нет, сам сказал — далеки, через Мировой Свет не доораться. Я потому говорю, что ты ей по нраву пришелся, значит, скоро когти и зубы в тебя запустит. Она в тебе умственный потенциал видит, ту же отточенность, что у нее самой. Ей власть над тобой нужна, иной любви она, массаракш, не понимает. Так что ты меня послушай, я ее знаю, змеища как есть. Души нет у нее, мозги одни. И совести нет. Ну а уж про честь не говорю, какая честь у бабы. А еще, — Хрег заглянул в глаза Еретику и понизил тон до мрачного и торжественного шепота, — как другу тебе говорю: готовит она, массаракш-и-массаракш, паршиво.
— И ты жил с ней три года? Вот это выдержка!
Старшина ловко собрал затворный механизм и строго глянул на Еретика:
— Среди моих предков были горцы, не забывай. Для таких людей, как мы, нет ничего невозможного! К тому же неподалеку от нашего дома был хороший ресторан, а у меня, массаракш, тогда еще были деньги, чтобы каждый день там ужинать. Неплохие были времена до войны, сытные.
Старшина не зря хвалился своей проницательностью, Еретику стало даже неприятно, что все его мысли как на ладони, — он и впрямь уже несколько дней размышлял, чем бы порадовать прекрасную госпожу капитана. С Сой непреодолимо хотелось быть галантным, хотелось быть изобретательным, хотелось быть остроумным. Хотелось быть ее достойным. Хотелось ее впечатлить, поразить и порадовать разом, хотелось побыть героем — спасти от диких зверей или хонтийцев, от наводнения или пожара, а неплохо бы от всего сразу, для полного и ошеломляющего эффекта.
