Рагрин Николай - Искусство ката
– Понятно, – сказал Томарсин.
Хотя ничего понятно не было. Сильно болел живот после удара отшельника. Он плохо представлял, как живот будет сам себя защищать от ударов, потому что был уверен, что ещё один такой же удар он просто не переживёт.
Отшельник прекрасно видел состояние Томарсина, читал сомнение в глазах и чувствовал боль, но ничем не выдал себя.
«Когда-то надо взрослеть, сынок, – подумал он, – пришло время твоё». А вслух сказал:
– Терпение – в этом залог успеха. Терпение – постоянный спутник на твоём пути, много тебе его понадобится. Возьми мазь от ушибов, ты знаешь где, вотри в живот там, где болит. Да много не бери, не для тебя делалась, – уже ворчливо закончил отшельник.
Наступили для Томарсина «черные» дни. Бегать по деревьям, ходить колесом по поляне или на кулаках кверху ногами давно для него стало удовольствием, а не нагрузкой. Впрочем, как и многие другие упражнения, выполнить которые любой житель деревни и в мыслях не мог бы себе позволить. Скажи любому нормальному человеку, что можно отжиматься, стоя на кулаке одной руки ногами вверх, он никогда не поверит. А это не самое трудное, что ежедневно приходилось делать Томарсину, и что давно переросло для него из нагрузки в удовольствие.
Но теперь не только он отрабатывал удары на мешке с песком или на стволах вековых деревьев, но и его тело стало предметом получения их. Только теперь понял Томарсин, для чего отшельник старательно не один день вырезал своеобразную колотушку, или дубинку. Из сухого берёзового полена толщиной с руку и с его же руку длиной, дубинка имела удобную рукоятку с одной стороны, а с другой, на торце, отшельник искусно вырезал кулак. Это его своеобразное оружие сначала стало орудием пытки для Томарсина. Поставит его отшельник в боевую стойку и бьёт дубинкой наотмашь по корпусу и по ногам, приговаривая: «Держи удар, напрягай мышцы навстречу, не давай проникнуть внутрь, терпи, боль уйдёт, броня останется». Томарсин терпел. А что ему оставалось делать?
Справедливости ради надо сказать, что удары отшельника были не настолько сильны, чтобы привести к серьёзным травмам. А если и приводили к небольшим ушибам и синякам, то впоследствии он по больному месту старался не бить, пока не заживёт.
И действительно, не сразу, постепенно, боль начала уходить, хотя сила ударов возрастала. Томарсин был удивлён, когда осознал это. Он-то думал, что боль будет всегда. Как можно получить удар дубинкой и не почувствовать боль? А слова отшельника о том, что боль уйдёт, он понимал так, что привыкнет к боли, перестанет обращать на неё внимание. Но боль действительно начала уходить. Более того. Зарождалось другое чувство, осознав которое, он ещё больше был удивлён.
Томарсин начал испытывать удовольствие от ударов. Сначала это было скорее психологическое, нежели физическое чувство. Удовольствие от осознания того, что может держать такие сильные удары. А затем это чувство стало просто физическим. Вот только много времени, терпения и труда понадобилось на это.
А пока, как только Томарсин более-менее научился держать удар в неподвижной стойке, отшельник усложнил задачу. Сначала заставил его самого наносить удары в воздух и при этом держать удар. А затем и двигаться, работая руками, и опять же держать удар. Вместе с этими упражнениями на экзекуцию отводился час в день. И вначале не каждый день. Сначала набивочным был каждый пятый день, и так в течение месяца. Потом – каждый четвёртый. Опять же месяц. Потом – каждый третий. И так далее.
И только через четыре месяца отшельник стал каждый день охаживать дубинкой тело и ноги Томарсина. Вот тогда начала уходить боль, а на смену пришло чувство удовлетворения, а затем и удовольствия от ударов. Всё это время Томаршин получал удары цилиндрической частью дубинки. И когда окончательно перестал бояться её, то осмелился спросить отшельника о том, зачем тот вырезал на торце дубинки кулак.
– Скоро узнаешь, – услышал он окрашенный весёлой иронией ответ, – я ждал, когда ты спросишь об этом, значит, пришло время и для этого моего изобретения.
Впоследствии Томарсин не раз пожалел о том, что своим вопросом поторопил события.
А однажды он вспомнил, насколько наивным был, когда в самом начале экзекуций спросил отшельника, почему они начали набивать его тело только сейчас, а не с первого дня тренировок. Начни они раньше, он бы раньше привык терпеть боль. Да и в детстве он меньше обращал внимания на ушибы, и даже падая с деревьев, практически не получал травм и не мог вспомнить, чтобы испытывал сильную боль от них.
Отшельник, как всегда, серьёзно выслушал Томарсина и постарался достаточно ясно ответить на вопрос:
– Дети, как правило, меньше чувствуют боль, нежели взрослые. Особенно если ребёнок увлечён чем-то, например игрой, он не обратит внимание на падение или удар, от которых взрослый человек запросто может получить серьёзное увечье. Об этом ты говоришь, это помнишь. А бой – удел взрослых, а не детей. Поэтому взрослому человеку, а не ребёнку, необходимо уметь держать удар. При этом не забывай, что набиваются мышцы, а для этого их, как минимум, надо иметь. И не просто мышцы. А достаточно тренированные, упругие и эластичные одновременно. К набивке надо быть хорошо подготовленным, и не только физически. Надо ещё и уметь терпеть, и не только боль, и быть готовым к этому. Да и потом, детское тело ещё не сформировано, и сильные удары ему противопоказаны. Детям – детские игры, а взрослым – взрослые, так уж устроен мир, и не нам с тобой его менять. Мне и так пришлось претерпеть большие сомнения, начинать тебе набивку или нет. И я сейчас ещё не до конца избавился от них.
При очередной ежедневной работе с мешком, Томарсин наконец испытал на себе изобретение отшельника. Он самозабвенно колотил мешок руками и ногами. Кстати, ударам ногами юношу никто не учил. В своё время, не умея сильно ударить рукой, он усвоил, что пинок ногой в нижнюю часть живота, если ударить быстро и неожиданно, очень хорошо помогал в уличной драке. И сейчас, когда отшельник научил его правильно применять кулаки, Томарсин не отказался от ног, чередуя удары руками и ногами. Отшельник молчал, не запрещая ему этого, но и не показывая одобрения. Томарсин работал, а отшельник встал по другую сторону мешка, вооружившись своей дубинкой. Во время очередного удара по мешку он ткнул Томарсина торцом дубинки в живот. На торце, как известно, был вырезан кулак. От неожиданного и довольно сильного удара Томарсин оказался на полу, скуля от боли.
– За что, учитель? – с трудом выдавил он из себя.
– Я сколько раз говорил тебе, зачем тебе ноги, зачем тебе тело. Так ты меня слушаешь?!
Отшельник говорил спокойно, тихим голосом, но Томарсину показалось, что он слышит рокочущие раскаты грома из грозовой тучи, появившейся у него над головой, и ему захотелось втянуть голову в плечи.
– Ты лежишь, один удар вышиб из тебя дух. Четыре с половиной года впустую, и из них почти полгода набивки туда же. И всё потому, что мои слова прошли мимо твоих ушей. Я разве не говорил тебе, что ноги – это твоя основа, фундамент. Работая руками, никогда не выпрямляй колен и не отрывай пяток, стопа плотно прижата к полу, бёдра напряжены и держат удар. Нет основы – нет силы в ударе. А тело, помимо того, ещё и должно быть тебе защитой, держать и твой и чужой удар. Почему ты лежишь? Ноги не удержали моего лёгкого толчка. Почему ты дышишь с трудом? Тело не удержало моего лёгкого тычка. А что ты будешь делать в бою? Много ещё тебе нужно работать, и чем раньше ты поймёшь это, тем лучше.
– Я всё понял, учитель! – воскликнул Томарсин, вскакивая на ноги.
– А это мы ещё посмотрим.
Мешок, с которым работал Томарсин, был достаточно тяжёл. Он висел на толстой ветке векового дуба на достаточном расстоянии от ствола.
К тому времени пятнадцатилетний отрок ростом не уступал отшельнику. А что касается физического развития, то все жители деревни были уверены, что Томарсин не слабее местного кузнеца, признанного силача в округе. И не только внешний вид атлетически сложенного парня вызывал эту уверенность. Что-то было в глазах его такое, что напрочь отбивало желание меряться с ним силой. Что-то сродни непоколебимости гранитного утёса таилось в них. А уж до чего был весёлым человеком кузнец, любивший пошутить. Донесут ему злые языки, что кто-то хвастался своей силой. Встретит хвастуна в людном месте кузнец и замкнёт на его шее заранее приготовленное кольцо из металлического прутка дюймового диаметра. Так и ходит потом «силач» с ошейником на шее, пока не смилостивится над ним кузнец.
Понятное дело, что у Томарсина было достаточное количество «доброжелателей», помнящих былые обиды. Кто словом, а кто и деньгами, пытались они уговорить кузнеца сыграть над Томарсином свою любимую шутку. Да и ошейник давно лежал без дела. Желающих хвастаться силой давно не было. В общем, уломали кузнеца. Тем более что плохо вязалось смиренное, почти монашеское выражение лица Томарсина с мощной фигурой атлета. Может быть, именно это смирение, а не уговоры, в итоге и сыграло основную роль в его решении. Имея буйную натуру, кузнец не понимал и не любил смирения.
