Евгений Шалашов - Цитадели
— Школа — наша, — принялся объяснять Ярослав. — Должны же дети учиться? А у нас проблемы с педагогами, а ты — дипломированный историк. Тем паче, что должен отрабатывать свое пребывание.
Будучи, в глубине души человеком честным, я согласился с Ярославом. Коль скоро я тут квартирую и столуюсь, то должен за это платить. То, что в постояльцы не просился, ничего не меняло. Посему пожал плечами и спросил:
— А какую историю? Если историю этого мира — так я ее и сам не знаю.
— Будешь преподавать отечественную историю. Стало быть — историю России, — на всякий случай уточнил мой собеседник. — Учебники есть. Программы и все остальное, что нужно, составишь сам. А историю Цитадели будете учить вместе, в процессе. Но попозже…
Так я вернулся к основной профессии. Меня умилило, что мое пребывание стоило два рабочих часа в неделю. Эх, почему наше Министерство образование об этом не знает? Или знает, но молчит?
Детей было двадцать, и они мало чем отличались от ребятишек, которых мне приходится учить в обычной школе. Ну разве что более усидчивые. Были и собственные «разборки», и слезы. Как же без этого? Только вот, не было мелких шкод, «белых ворон», изгоев, на которых дети вымещают обиды, и не приходилось тратить время на наведение дисциплины. Думаю, будь такие дети в обычных школах, то профессия учителя считалась бы самой престижной.
Отечественная история считалась обязательным предметом, но преподавание велось не по классам, а всем сразу. Да и что это было за преподавание? Так, скорее вопросы и ответы. Младшие задавали вопросы попроще, старшие — посложнее. Но готовились ребятишки к урокам так, что к двум учебным часам мне приходилось тратить часа четыре подготовки. Впрочем, может именно так и должно быть?
Начиная подготовку к урокам, я обнаружил, что в Цитадели имеется отличная библиотека, занимавшая несколько подземных этажей. Только истории была отведена целая зала. Тут были первоиздания Татищева и Щербатова, Голикова и Устрялова, Ключевского и Соловьева, Платонова и Костомарова. Имелось Полное собрание русских летописей и все три издания Полного собрания законов Российской империи. Но лучше всего были представлены учебники для школ и вузов: от «Краткой истории для гимназистов» Кречетова до наших Данилова и Косулиной, Зырянова и других. К сожалению, моих собственных книг по истории края обнаружить не удалось… Вообще, как я заметил, имелись только общие работы. Отсутствовали региональные издания и монографии по отдельным проблемам. Возможно, в этом имелся свой резон. Не покидая Цитадели можно получить какую-то базовую, достаточно глубокую подготовку. Но вот специализироваться придется уже вне стен.
Кто являлся библиотекарем, я так и не узнал. Там всегда кто-нибудь торчал. То Гном, то Брясло. Иногда Борис или Ярослав. Иногда — другие обитатели, с которыми я так толком и не сошелся. Очень редко заходила Маша, которая при виде меня ласково улыбалась, здоровалась, но быстро уходила. Каталог был и обычный — картонажный, и электронный. Работать можно было как в хранилище, так и брать книги с собой. Но в этом случае ты должен записать на доске (обычной школьной) свое имя и название книги. Все разумно.
Кроме обычных книг были и электронные. В углах размещались жидкокристаллические мониторы. Посередине зала стояли массивные столы. На них укреплены удобные электрические лампы, лежали карандаши, авторучки. Для любителей (или для интерьера?) имелись чернильницы и перья — от гусиных и до стальных. Опять-таки, имелся достаточный выбор бумаги. Хочешь — записывай в тетрадь.
Я предпочитал читать и делать выписки на месте, а не утаскивать книги с собой. Сказалась привычка частого посетителя областной библиотеки и менее частого (чем хотелось бы) пользователя библиотек Пушкинского Дома, БАН и РНБ. Да и сама атмосфера настраивала именно на научный лад.
В книгохранилище царил полный порядок. Кстати, за него отвечали мои ученики, бывшие тут основными посетителями. Они же следили, чтобы чернил и бумаги было вдоволь. Скоро я обнаглел настолько, что стал проводить уроки в библиотеке. Было удобно — получать вопросы и вместе с детьми копаться в книгах, желая получить ответы, а отсутствие проблемных книг и выхода в Интернет сделало меня бесспорным авторитетом в области истории. Особенно всего, что касалось истории XX века.
По вечерам мы разговаривали с Ярославом. Иногда разговоры шли под чай, кофе, но иной раз выставлялось и кое-что покрепче.
Не скрою — многое из того, что узнал из бесед, было непонятным. Нечистая сила, оборотни. Кто в это поверит? Но как я буду писать отчет для господина полковника? Но об Унгерне я вспоминал чисто для проформы, не уверенный, что у меня будет возможность писать отчеты. Но кроме отчетов было и мое собственное любопытство. Интересовало же меня все. Ну например, почему в деревнях отсутствует молодежь от семнадцати до двадцати лет? Но главное, что смущало, так это то, что уж слишком все походило на феодальные отношения. Есть замок, есть деревни. Об этом мы как-то и поговорили за «рюмкой» чая.
— Ну и что? — равнодушно протянул Ярослав, потянувшись за тарелкой с бутербродами. — Если помнишь марксистско-ленинскую теорию, то вспомнишь и то, что у нас нет эксплуатации человека человеком. Опять-таки, никаких там привилегий и сеньориальных прав — менморта с грильяжем и прочих формальяжей…
— А также права первой ночи, — в тон ему высказался я.
— И не мечтай, — с деланной строгостью отозвался Ярослав. — Ты человек семейный.
— Но все-таки, может, я чего-то недопонимаю, — начал я свой монолог. — Здесь у вас…
— У нас, — поморщившись, поправил меня Ярослав.
— Ну да, у нас, — согласился я. — Итак, у нас сравнительно развитая э-э… база. Водопровод, канализация, компьютеры и прочее. А там — крестьяне пашут землю, собирают урожай. То, что у них компы стоят, ничего не меняет. Ведут они себя так, как будто они живут в средние века.
— А что они должны делать?
Этот вопрос меня несколько обескуражил. Действительно, а что они должны делать?
— Ну может быть, — неуверенно протянул я. — Стремиться к какой-то другой жизни…
— Ну-ну, — подбодрил меня собеседник, разливая остатки водки. — Какой другой?
— Более насыщенной, что ли, — не сумел я подобрать другой, более подходящий термин.
— Ну про «насыщенность», — с легкой издевкой выделил Ярослав, — так лучше и не заикаться. Чего бы хорошего, а этой «насыщенности» у них хватает. И вообще, а чем плоха их жизнь? Работают — потому что не могут не работать. Отдыхают. В конце концов, детей рожают. Что в этом плохого?
— А им не скучно?
— Олежек, не забывай одну вещь. Простую, как вот эта рюмка. Те, кто пашет и сеет, вольны были выбрать тот образ жизни, который им подходит. Ты, чьих детей учишь?
— Думаю, крестьянских, — предположил я.
— Правильно. Дети учатся в школе, потом поступают в вузы. А дальше? Работают в банках, университетах, на заводах, в мэриях всяких. Легче сказать — где их нет… Но большинство возвращаются. Понимаешь, их эта жизнь очень устраивает. Но что еще скажу… Многие из тех, кто крестьянствует сейчас, — ровесники Пушкина.
Я посмотрел на Ярослава и захлопал глазами.
Собеседник, несколько наслаждаясь моим изумлением, хмыкнул:
— А что такого? Кое-кто уходил, когда крепостное право отменили. Потом обратно пришел. И сейчас — кто хочет — пожалуйста. Никто не неволит.
— А эти… Банкиры и прочие?
— А что прочие? Они всё равно — наши. Думаешь, для кого они деньги зарабатывают? Мы же не натуральным хозяйством живем, заметил?
— Еще бы не заметить, — усмехнулся я и спросил: — А бывали случаи, когда уходили и не возвращались?
— Были, — кивнул Ярослав. — Правда, последний раз было… да уж лет семьдесят назад. Во время Великой Отечественной. Ушли почти все. А вот вернулось — меньше половины. Те, кто в живых остался. И я в том числе.
— Ты воевал в Великую Отечественную? — удивленно протянул я.
— А почему я не должен был воевать? — обиделся Ярослав.
— Да нет, что ты! — попытался я сгладить ситуацию. — Просто, думаю, а когда это ты успел?
— С июля сорок первого по сентябрь сорок пятого. Майор, между прочем. Или, — улыбнулся он, — согласно Указу Президента о присвоении званий ветеранам — подполковник в отставке.
— Подожди, сколько же тебе лет?
— Мне восемьдесят семь. А если точнее, то уже восемьдесят семь с половиной.
— Скока-скока? — захлопал я глазами.
— Повторяю для особо глухих, — раздельно и четко произнес Ярослав, не понимая моего недоумения. — Мне — восемьдесят семь лет. А выгляжу… Хм. Никогда не задумывался. А опять забываю, что там, у вас, люди старятся раньше…
— Подожди. Если тебе за восемьдесят, то сколько же лет Борису?
— А кто его знает. Я не интересовался. Может, двести. А может и пятьсот. Спроси.
