Наталья Игнатова - Пыль небес
– Но не хочет. – Тир встал. – Спасибо, господин И’Слэх.
В спальню он не пошел – отдохнул, пока летели. Выспался с запасом. Шутка ли – тридцать часов в одну сторону да восемь (пока не встретились с раиминами) – в другую.
Портьера, занавешивающая вход в столовую, с шорохом опустилась за спиной. Сунув руки в карманы, Тир направился к выходу. Он сутулился, рассеянно поддавал носком ботинка подвернувшуюся под ноги длинную пробку от винной бутылки и ничуть не походил на того себя, самоуверенного и обаятельного, какого успешно изображал для Казимира уже в течение трех дней.
Надоело! Сколько, в самом деле, можно притворяться? Сегодняшняя встряска – прыжок с «Хаттыя» вниз головой, в какой-то несерьезный куст – вымотала донельзя.
Тир поднялся на стену, уселся между зубцами, спиной упершись в один, ногами – в другой. Подумал равнодушно, что для полноты картины недостает ему сейчас флейты или лютни и берета с пером белой цапли. Всего пара деталей, и готово полотно «Грустящий трубадур».
Трубадура этого можно пристрелить, даже не целясь. Но болиды дадут знать о себе раньше, чем подлетят на расстояние выстрела. А снизу никто не подберется, внизу шумит и плещется море. Только голову повернуть, и вот они – серые волны без конца, и стекает в них фиолетовое небо.
Черный? Ну и пусть. Сейчас – все равно. Отец Грэй прав: стоит подождать утра, хотя бы одну ночь прожить спокойно. Не убегая и никого не боясь.
Озирока блестящей лентой скользнул сверху и застыл в отдалении. В пасти змей сжимал летучую мышь. Глядел на Тира. А Тир – на него. Помедлив, Озирока двинул челюстями, сглотнул мышь и несколькими судорожными телодвижениями протолкнул ее в желудок.
Тир поневоле улыбнулся. С одной стороны, змей странным образом напомнил ему кормящегося страуса, с другой – Озирока был слишком красив, чтобы казаться смешным.
– Возможно ли предположить, – произнес отец Грэй, указывая на неподвижно застывшего змея, – что такое красивое существо создано было, чтобы убивать?
Тир умудрился не вздрогнуть, не вывалился из бойницы и вообще сумел сделать вид, что давно услышал приближение отца Грэя, а посему в его появлении на стене нет ничего неожиданного.
– А ведь таких, как Озирока, выводили специально для войны, – продолжил священник, – ничуть не задумываясь о том, что истинное назначение этих прекраснейших созданий – радовать взгляд и душу своим совершенством. Вы нигде не найдете убежища, Тир. Я взвесил все варианты… Господин Мелецкий мог бы скрыться в Саронте: на землю герцогства не ступит нога ни единого сатаниста, но, к сожалению, к таким, как вы, Тир, это тоже относится. Герцог Саронтский – чистокровный халха, а халха называют подобных вам «грязью» и относятся соответственно. Грязи не должно быть. Все другие города недостаточно надежны. Против совокупной мощи колдунов-раиминов – нет. Остается Лонгви, почти верная смерть, если только… – фосфоресцирующие глаза священника вновь остановились на Озироке, – если только барон не разглядит в вас света.
Интересно, это он о чем? Какой еще свет? Черный есть Черный, и весь разговор.
– Все же я задел вас, хоть и всей душой не желал этого. – Отец Грэй развел руками. – Простите, я должен был понять, что вы не привыкли к подобному отношению. К тому, что вас считают нечистым. Я должен сказать вам еще кое-что, и, мне кажется, князю Мелецкому слышать это ни к чему. Какой бы черной ни была ваша душа, вы несете в себе нечто большее, чем чистое зло. Тот самый свет, который ослепил меня, когда я смотрел, как летит над скалами ваш шлиссдарк. Как я уже сказал: это тема для долгих размышлений. Однако барона Лонгвийского я постараюсь убедить. Он… тяжелый человек, но иногда прислушивается ко мне.
Рано утром отец Грэй вывел из высокого каменного сарая – то ли конюшни в прошлом, то ли еще какой хозяйственной постройки – спарку нескромной бело-золотой расцветки. Озирока нырнул в кабину, не дожидаясь приглашения. Уверенно свернул кольца в пассажирском кресле, а хвост расположил почти во всем салоне, оставив ровно столько места, чтобы втиснуться его немаленькому хозяину.
– Я надеюсь вернуться к вечеру, – сообщил отец Грэй Тиру, зачарованно взирающему на машину, – но если даже и задержусь, это не повод для беспокойства. В Лонгви, увы, даже для смиренного отшельника находится много дел. А вы чувствуйте себя как дома. И господину Мелецкому, когда он проснется, передайте, что замок, в том числе и часовня, в полном его распоряжении. Всего доброго, Тир.
– До свидания.
Когда колпак кабины захлопнулся, Озирока, нетерпеливо дергающий кончиком хвоста, весь подобрался и даже пасть приоткрыл в ожидании взлета. Зубы впечатляли, и Тир от души позавидовал. Не зубам, разумеется. Просто он и сам много дал бы, чтоб хоть попробовать, каково это – летать на легкой машине, оснащенной антигравитационными установками.
Болид стремительно и бесшумно взмыл в светлое, в утренней дымке, небо.
Казимир, проснувшись, изволил выразить сдержанное недовольство:
– Я что-то не понимаю нашего дорогого хозяина: то он говорит, что в Лонгви нельзя, то выясняется, что только туда и можно. А тебя я не понимаю вдвойне. С твоей-то профессией можно ли верить совершенно незнакомому человеку? У тебя есть гарантии, что он не направился в ближайший офис раиминов, чтобы выдать нас за скромное вознаграждение?
Гарантий не было. Выбора не было тоже. К тому же не настолько плохо знал Тир людей, чтобы не понимать: Казимир недоволен скорее тем, что впереди много часов бездействия. Опасность же предательства со стороны отца Грэя была не более чем предлогом, хоть сколько-нибудь приемлемым с точки зрения логики поводом заявить о своем недовольстве.
Есть над чем подумать.
Тир оставил светлого князя и направился в ангар – посмотреть, в каких условиях обитают болиды в этом престранном мире.
Люди такие разные, вот и с Казимиром все непонятно или слишком понятно. Слишком просто для такого, как он. Незамысловатый коктейль, действительно незамысловатый. Но ведь это же неправильно. Казимир просто обязан быть сложнее. Как получилось, что сверхъестественный боец не умеет терпеливо и спокойно ждать, ждать, получая удовлетворение от каждой секунды покоя? Куда он спешит? Каких таких приключений ищет на свою задницу, неужели мало того, что уже наскреб?
Вчерашнее уважение к светлому князю смешивалось сейчас с вежливым удивлением. Целый день впереди, минимум двенадцать часов относительной безопасности, когда можно ослабить натянутые струны осторожности и положиться на обычные внимательность и чуткость. Радоваться надо такой передышке. Особенно, после вчерашнего прыжка.
Хотя для Казимира прыжок как раз таки прошел незаметно.
А в ангаре и точно была когда-то конюшня, правда, давно уже переоборудованная и перестроенная изнутри до полной неузнаваемости. Запах за много лет выветрился почти полностью, но чуткие ноздри Тира уловили резковатый осадок. Кроме запаха были выбоины от подков на каменном полу. И труднообъяснимое ощущение, какое всегда бывает в месте, где содержится или содержалось много животных. В цирковом ли зверинце, в зоопарке или вот в большой конюшне.
Еще псарни бывают. Но туда не дай бог забрести.
Никаких специальных приспособлений для обслуживания и мелкого ремонта машин Тир в ангаре не обнаружил. Не было там даже обычного набора инструментов, тех, что от века не менялись на Земле, становясь разве что чуть более удобными. Ничего не было, что ожидаешь увидеть в ангаре ли, гараже да даже в обычной кладовой у любого мужика. Только стойка для болида типа «козлы», выполненная в несколько неожиданной для столь простого приспособления манере: в цвет машины, со вкусом украшенная позолоченными накладками.
«Мастерские Юлиуса Цуммера. Лонгви», – прочел Тир на маленькой медной табличке.
Красиво. У работников Юлиуса Цуммера, по всему видно, и руки откуда надо растут, и чувство прекрасного наличествует.
ГЛАВА 7
Великое искусство – выжидать.
Кто может в нем со мною состязаться?
Ведь я умею только убивать,
Я совершенно не умею драться.
Светлана ПокатиловаБарон де Лонгви изволил гневаться. Он принял отца Грэя в своей резиденции, в одной из непарадных гостиных, что было признаком особой баронской милости, но на этом милость и закончилась. Выслушав просьбу священника, барон удивленно взрыкнул и уточнил:
– Вы это всерьез?
– Разумеется, ваша милость. – Отец Грэй смело встретил взгляд правителя. – Этим молодым людям нужна защита, предоставить которую может только Лонгви.
– Черному здесь не место, – отрезал барон, раскатисто грассируя «р». – Я убью его, как только он сюда явится. И сделаю это с большим удовольствием.
– Не убивайте его, ваша милость.
Сидеть на низком креслице, по сути, на нескольких толстых подушках, было очень неудобно. Но ради возможности неофициально побеседовать с Лонгвийцем неудобство приходилось терпеть. В резиденции предостаточно было помещений, обставленных нормальной мебелью, однако в той части дворца, которая считалась личными покоями барона, царил экзотический стиль то ли Великой Степи, то ли Измита. Сюда бы Озироку, из его колец получается отличное кресло, но змей отправился проведать свою сестрицу Саути, живущую в Лонгви, и вряд ли вернется засветло.
