Илья Бердников - Вояж Проходимца
— Трогайте!!! — заорал я, сбиваясь с дыхания.
Вездеход неторопливо тронулся, позволяя мне его нагнать. Я собрался с силами и запулил тяжеленькой гиверой в дверной проем, искренне желая, чтобы Маня побольнее шмякнулась там обо что-то, но, конечно же, гивера извернулась в полете и мягко приземлилась на четыре лапы. Когда я достиг откинутого трапа, она уже весело наблюдала за моими попытками вскочить в вездеход на ходу. Наконец, после пары неудачных попыток, я просто обогнал трап и плюхнулся задом на его ступеньки. Мои преследователи растянулись по пространству стоянки, но самые настойчивые, или самые спортивные, уже догоняли вездеход, очевидно желая повторить мою героическую посадку.
— Вы удивительный человек, Алексей, — протягивая мне руку, проговорил Шварц. — За такое короткое время стать настолько популярным! Похоже, вы так понравились местным людям, что они попросту не хотят вас отпускать. Поразительно, поразительно!
Я несколько раз судорожно глотнул воздух, немного поправил дыхание, кашлянул и, наконец, произнес сакральные слова:
— Фридрих Францевич… будьте любезны… закройте эту дверь… и пусть водитель прибавит ходу… пожалуйста.
Глава 6
Голубой вагон бежит, качается…
— Вам, наверное, будет интересно побывать в кабине, — равнодушно сказал Шварц и зевнул. — А старому Шварцу не помешает отдохнуть немного: все эти хлопоты, плотные завтраки, бурные провожания…
И толстый человечек шустро устроился на нижней из четырех расположенных в крохотной каюте коек, подразумевая этим, что я обойдусь верхней. Две другие койки на противоположной стороне каюты были определенно заняты. Что ж, я был не против, даже наоборот: при поездках в железнодорожном транспорте верхняя койка всегда означала для меня большую независимость, чем нижняя, которая была доступна для всех пассажиров купе. А на верхнюю залез — и отгородился от всего мира книгой, наушниками… а то и просто спиной. И никто не подсядет к тебе на койку, с целью «перекусить чего Бог послал» за единственным на все купе столиком, не расплещет на тебя пиво или жестко отдающий накипью чай, не наступит, карабкаясь как раз на — да! — именно верхнюю полку.
Так что я быстро обежал взглядом узкую каюту, в интерьере которой обильно выделялись дерево и металл, убедился, что мой рюкзак никуда не затерялся, а доставили его именно сюда, и вышел, пригнувшись, в низкую дверку, чем-то очень напоминающую корабельную. Вот только «задрайки»[4] на ней не наблюдалось, хотя с внутренней стороны имелся довольно внушительный засов.
Перед тем как выйти, я пристально посмотрел на гиверу, раздумывая, как бы наказать или хотя бы каким эпитетом обозвать пушистую гадость, принесшую мне сегодня столько неприятностей. Но когда я открыл было рот, то наткнулся глазами на такой невинный и любящий взгляд, что язык мой безвольно замер, и я, жалкий капитулянт перед несокрушимой силой Маниного запатентованного взгляда, понуро побрел из каюты, внутренне снова дав себе клятву во что бы то ни стало раздобыть для гиверы поводок с ошейником.
Конечно же никакого ошейника, а тем более поводка, могущего противостоять фантастически крепким зубам гиверы, я не найду. В этом я убедился уже давно, но сдаваться не хотелось, и я продолжал надеяться, что все же обрету столь желанный мне атрибут, выполненный, например, из какого-нибудь редкого «космического» сплава.
В кабину, которую мне очень хотелось бы назвать «рубкой», попасть было проще простого: выйдя из каюты, я оказался на небольшой площадке, на которую выходило несколько дверей. Дверка прямо передо мной как раз и вела в кабину. А если бы я шагнул в проем слева, то попал бы на узкую лестничку-трап, что вела вниз, к откидным дверям, через которые мы с Маней и поднялись на борт транспорта. Вообще-то, благодаря интерьеру из дерева и металла, трапам, низким дверям с округлыми углами и редким овальным иллюминаторам, поневоле возникало чувство, что я нахожусь на борту какого-то странного корабля или батискафа. К тому времени, как я вышел из предназначенной мне и Шварцу каюты, транспорт уже двигался, причем делал это на удивление плавно, словно неторопливо скользя по хорошим рельсам. Я ожидал, что шум дизельных двигателей, лязг механических частей, плохая подвеска и проникающий везде запах солярки сделают путешествие крайне неприятным, но ничего такого не было и в помине. И я соврал бы, если б сказал, что такое открытие крайне меня огорчило.
Вежливо постучав по переборке (сама дверь была открыта настежь и зафиксирована защелкой), я вошел в кабину и остановился, пожирая глазами ее антураж.
Как ни странно, в кабине не было ничего сверхэкзотичного: узкое помещение с небольшими лобовыми стеклами и овальными боковыми, глубокое кресло с высокой спинкой. Рядом с ним — второе, поскромнее. Никаких многочисленных непонятных агрегатов, котлов, манометров, прыгающих по разноцветным шкалам стрелок. Простое рулевое колесо, напоминающее руль троллейбуса, пара-тройка рычагов, торчащих из металлической коробки справа от него, несколько труб, змеящихся по потолку и стенам, и странный медный раструб слева. Еще возле рулевой колонки была прикреплена явно пластиковая белая коробочка с парой клавиш, до боли напоминавшая накладной выключатель от люстры. От коробочки, усиливая ассоциацию с временной электропроводкой, тянулись три двойных провода: два уходили куда-то вниз, а третий поднимался к потолку, где нырял в отверстие рядом со странной рукояткой, напоминавшей больше всего ручку старой мясорубки.
Металлические, выкрашенные серой, невыразительной краской стены навевали глубочайшую скуку, и кабина запросто могла сойти за рубку какого-нибудь военного судна, если бы не была так мала. Только вот даже рубка военного судна, наверное, смотрится повеселее. Унылую серость разбавляла только темно-зеленая кожа кресла водителя, да закрепленный под одним из боковых окошек термос ярко-алым пятном врезался в скудную на разнообразие цветовую палитру.
Мне даже показалось вначале, что кабина пустует, но я тут же исправил свое мнение: из-за высокой, обтянутой толстой кожей спинки кресла показалась волосатая кисть, передвинула немного один из рычагов и спряталась обратно, в зону недоступную моим глазам.
— Вы не против будете, если мы поприсутствуем? — осторожно спросил я за себя и за Маню, обращаясь к спинке кресла.
В ответ мне прозвучало нечленораздельное ворчание, сопровождаемое свистом носа.
— Спасибо, — на всякий случай поблагодарил я и уселся на откидное сиденье у одного из бортов.
Увязавшаяся за мной гивера тут же начала шастать по небольшому пространству кабины и особо настойчиво лезть куда-то за нижнюю часть водительского кресла. Там, по идее, должны были располагаться педали и, соответственно, водительские ноги. Манино вторжение было прокомментировано новым всплеском ворчания, в котором можно было даже различить некоторые членораздельные слова.
— Не обращайте внимания на нашего водителя, — раздался голос от дверей.
Я обернулся и увидел Жюльена Лебо, улыбающегося мне уголками тонких губ.
— Пласт у нас — эгоист и брюзга, так что ничего хорошего из общения с ним вы не вынесете, — продолжил Жюльен. — Если хотите что-то узнать, лучше обращайтесь ко мне. Или к Луке, когда мы с ним встретимся.
— Позер да костоправ! Вот кто вы с Лукой, — пробурчал из-за спинки кресла Пласт.
Лебо пожал плечами, словно говоря: «Вот видите?!»
— Да я, пожалуй, лучше с водителем побеседую, — осмелился сказать я. — Он-то уж точно лучше других транспорт знает, а я как раз им интересуюсь…
Лебо снова пожал плечами, подразумевая что-то вроде: «Ну это ваше дело. Не говорите потом, что я вас не предупреждал!» — и вышел из кабины.
Я молча смотрел в овальное боковое окошко, за которым мелькали деревья. Лучи солнца, пробиваясь через лиственную стену, заставляли меня жмуриться, словно кота на мартовском припеке. Положительно ничто не могло испортить мое хорошее настроение: ни выспренность Лебо, ни брюзжание Пласта. Просто приятно было вот так ехать, ни о чем сложном не думая, смотреть в окно на пробегающий мимо пейзаж и позевывать, ощущая обильный завтрак в желудке. Все это так было похоже на поездку в плацкартном вагоне, так умиротворяло. Запах металла, смазочных материалов… еле различимые оттенки… э-э-э… — дизельного топлива? — исходящие скорее от висящей в кабине куртки Пласта, еще больше дополняли эту иллюзию. Только вот перестук колесных пар на стыках рельс отсутствовал полностью: идеально гладкое грязно-оранжевое полотно Дороги способствовало тому, что транспорт двигался практически без раскачивания и посторонних звуков. Даже шум двигателя доносился в кабину очень приглушенно: видимо, звукоизоляция была на высоте.
