Сергей Шемякин - Освободите тело для спецназа
Впрочем, в растерянности он был недолго. «О чём тут собственно думать! — встрепенулся сержант. — Хирургия, то — на третьем!» И начал стремительно подниматься вверх, на третий этаж.
— Пусть он подавится своим вестибюлем, псих недоделанный, — ворчал сержант, заглядывая по очереди во все операционные боксы.
Те были пусты и безлюдны. Лишь холодный блеск хрома и строгая неприветливая тишина.
«Этого, собственно, и следовало ожидать, с досадой подумал Глеб. — Кто сюда в такую рань заявится! Хотя стоп! Это по Москве — восемь, а по-местному уже десять! Должно, должно пофартить!»
Он резко взмыл вверх и взял направление на Клиническую больницу. Потратив несколько минут, чтобы отыскать нужный корпус, он и здесь, к своему огорчению встретил ту же неприветливую тишину. Операций явно не предвиделось, и только нянечка в коридоре брякала ведром и шлепала мокрой тряпкой, протирая влажный линолеум.
«Ладно, Дейтон, так Дейтон! — взял себя в руки сержант. — Бог троицу любит!»
Он напрягся, вспоминая фотографию больницы Святой Терезы, которую показывал в путеводителе по городу Козырев, пока возникший в памяти образ, не стал ясным и четким…
Г л а в а 2
Две лярвы крутились над операционным столом, что-то выжидая. Они были отвратительны.
От одной веяло ненавистью, желанием убивать, она жаждала крови. Кровь питала её, давая драгоценную жизненную силу. И сейчас она непомерно разбухла, напитываясь этой силой все три часа, пока шла операция. В тёмном облаке, размером с футбольный мяч, проступало что-то звериное, жестокое и плотоядное. Сознание не улавливало мгновенно происходящих трансформаций в этом чёрном пятне, но оттуда скалилось ничем неприкрытое зло, и было страшно.
От второй исходили волны чувственности. Она не выглядела столь пугающе, как первая, да и размером была всего с кулак, однако и к ней Глеб чувствовал отвращение и неприязнь.
«Я спокоен, спокоен, спокоен. Я уверен в себе. Я всё могу!» — мысленно произнёс сержант мантру аутотренинга, укрепляя свою волю и дух. И тут же отметил, как лярвы, потянувшиеся было к нему, отпрянув, опять зависли над столом. Он вдруг отчетливо осознал, для чего эти твари здесь. Они тоже хотели материализоваться, не желая растворяться в астрале. Им нужен был ослабевший астросом[7], чтобы продлить своё мерзкое существование.
И Глеб не завидовал тому человеку, в которого вселятся эти два злобных астральных сгустка, сделав из слабовольного бедняги патентованного сумасшедшего, убийцу и насильника. Мало ли в больницу привозят людей в бессознательном состоянии, чей астросом и дух не могут дать достойный отпор.[8] Для лярв — это шанс. Оставшись без хозяина, чьи нервные силы породили и питали их, им остаётся только одно: или угаснуть, или внедриться в другого человека. А ослабевший астросом — вполне заманчивая добыча!
«Ну, в этого парня вы вряд ли вселитесь! Да и я, очевидно, тоже!» — подумал Глеб, услышав, как хирург дал команду зашивать рану.
«Что же теперь делать-то?!… Разве что местный морг навестить?»
Он живо представил замороженное, скрюченное тело с заиндевевшей кожей и инеем на ресницах, лежащее в окружении таких же посиневших покойников, и ему, от всплывшей картинки, стало не по себе. Да и вряд ли удастся оживить труп, у которого лишь в клеточках крови осталось немного жизни, достаточной разве для того, чтобы отросли ногти и волосы, но никак не для воскрешения. Для этого надо очень много жизненной силы, а её то у Глеба как раз не было. Он чувствовал, что там, в горах, его простреленное снайпером тело всё слабеет и слабеет, и нить, связывающая оба тела в неразрывное едино, становится всё тоньше и тоньше.
Задумавшегося сержанта, отвлёкшегося от того, что происходило в операционной, встряхнул резкий голос реаниматора:
— Артериальное давление падает… — Тридцать… — Двадцать… Остановка сердца…
Над телом парня, которому делали операцию, появился шлейф из переплетённых розово-голубых струй и потянулся к потолку в левый угол.
Через мгновенье Глеб уже видел его отделившийся астросом. Аура у бедняги была светлой, и он почувствовал к нему расположение. «Хороший видно человек был, добрый», — подумал он.
Американец с минуту висел в углу, рассматривая сверху своё тело, пока его не подхватил астральный вихрь. Заодно он засосал и маленькую лярву, неосторожно приблизившуюся к элементёру.
От распластанного на столе тела, вокруг которого энергично суетились врачи, вслед уносящемуся по астральному коридору американцу, тянулась тонкая флюидная нить, мерцавшая серебром. Она на глазах стала таять, меняя оттенки от серебряного до прозрачно-голубого и скоро лопнула совсем. И тогда Глеб понял, что с парнем — всё! В мир живых американец больше не вернется!
В следующий момент Ткач, не теряя ни секунды, устремился к укрытой белым чепцом макушке.
***В чужое тело он входил медленно и осторожно. Оно было ему узко. Глеб понял это сразу, ощутив, что в плечах и груди он будет сантиметров на пять пошире американца. Зато рост оказался подходящим. Минуту или две, отключившись от всего постороннего, сержант пытался нащупать ритм колебаний чужого тела. Ему показалось, что он начал уже его ощущать, когда тело вдруг неожиданно дёрнулось, выгнувшись стремительной дугой, так, что затрещали кости, а затем опять рухнуло на стол, сведя все старания Глеба на нет.
— Заряд! — уловил он очередную команду хирурга, и опять тело бешено рванулось вверх, подброшенное разрядом в полторы тысячи вольт.
— Изменений нет! — донёсся откуда-то сбоку женский голос.
Трижды Эберс повторял команду, но кардиограф упрямо пищал, как надоедливый комар (вызывая зубную боль) и чертил на экране прямую.
— Адреналин в сердце! — распорядился врач. — Прямой массаж!
Глеб почувствовал, как в его астросом проникает стальная игла, и еле ощутимо начинает двигаться рука врача, плавно сжимая чужое сердце.
Сообразив, что больше ему мешать не будут, он начал повторно вживаться в тело.
— Сколько прошло? — отметил он краем сознания вопрос, заданный где-то рядом.
— Шесть минут!
— Кажется, мы его потеряли…
Дальнейшего разговора Глеб уже не слышал, полностью погрузившись в свои ощущения.
Вторая попытка оказалась успешней. По проторенной тропе идти всегда легче, да и электрошок оказался не бесполезным — он заметно добавил сил. Уже через минуту Глеб понял, что может, может управлять этим телом. Он чувствовал его! Каждый нерв и каждую клеточку! Каждый кровеносный сосудик, будь то артерия или маленький каппиляр. Человек ведь никогда не задумывается, почему он ест, пьёт, дышит. Почему стучит сердце или выделяется желудочный сок. Всей органической жизнью внутри тела ведает астросом. Он управляет дыханием, кровообращением, желудочными процессами, заменяет испорченные клетки, восстанавливает ткани и уничтожает микробов.
Забыв об этой простой истине, сержант попробовал запустить чужое сердце силой воли. Но у него ничего не получилось. И не могло получиться! Уж очень различны дух и материя, и лишь астросом способен связать их в единое целое.
«Ерунда какая-то… я же чувствую его. Ну, давай же сжимайся!» — сделал Глеб ещё одну попытку. Но сердце американца по-прежнему молчало. «Что же делать! Что делать-то!» — металась лихорадочно мысль в поисках выхода. С каждым мгновеньем положение становилось всё отчаяннее. Кровь не циркулировала. Он чувствовал, как не получая живительного кислорода, испуская щемяще-тревожную волну, начали задыхаться клетки чужого мозга. Как сузились сосуды, а через кожу начала уходить энергия — видимо тело остывало.
«Ещё минута, две, и… конец!» — понял Глеб.
«Я спокоен, спокоен, спокоен! Я всё могу!» — взял он себя в руки с твердой уверенностью, что справится. Для этого не хватало лишь какой-то малости.
«Ну, конечно же! — через несколько секунд сообразил он. — Мой астросом — это мой астросом! И закодирован на моё тело! На черта ему ещё чужим заниматься?! Он и не будет, если его не заставить»…
Глеб сосредоточился. «Это моё тело, моё!» — внушал он сам себе, всё прочнее вживаясь в тело американца. — «Я весь растворился здесь. Это я! Это Я! Это моё тело. Моё! Я оживаю! Оживаю! Оживаю! Я всё могу! Я оживаю!»
И дело пошло. Сердце бухнуло один раз, потом другой и начало ритмично сокращаться. Лёгкие сделали, наконец-то, первый вздох, и тревожная волна, испускаемая мозгом, пошла на убыль.
Астральное тело сопротивлялось. Ну не могло оно взять такой перегруз. Оно отчаянно пульсировало резко опавшей аурой, пожарной мигалкой предупреждая об опасности. Ощущений было не передать. Навалившаяся раздвоенность пугала. Два тела, две головы, два мозга, слитые в небывалом симбиозе — есть от чего прийти в ужас. «Это моё тело, моё! — беспрестанно подстёгивал он себя, не давая возможности астросому покинуть тело умершего американца — Я здесь! Это я! Я в своём теле!»
