Александр Шакилов - Полигон
Вдруг я поймал себя на том, что бодрствую уже какое-то время, но вставать не спешу, лежу себе просто и покусываю нижнюю губу.
Я тут же прекратил себя обгладывать.
Но вскоре понял, что непроизвольно отбиваю ритм ладонью, покрытой сетью рваных шрамов, тихо постукиваю по корпусу трофейного мобильника. Полная луна – огромная, серебристая – бередила душу не только зверью, с надрывом вывшему и по-шакальи хохотавшему неподалеку.
Мне будто за шиворот родниковой воды плеснули.
Сердце тревожно забухало в груди. Тело почувствовало опасность быстрее, чем я осознал: что-то не так. Тихонько, чтобы не разбудить Милену, – мало ли, а вдруг просто нервы разыгрались? – я разобрал баррикаду из бидонов и выскользнул за дверь. Чуть пригнувшись, осторожно двинул вдоль здания.
До утра всего ничего осталось. Было неожиданно зябко, пар шел изо рта. Демаскируя, при каждом шаге шуршала ткань обмоток на ногах.
Свернув за угол, я перестал дышать.
Неподалеку от входа, раскинув руки, лежал человек.
Луна освещала его бледное безжизненное лицо. Точнее – ту часть лица, которую не прикрывали маска респиратора и очки-гогглы. Молодой совсем парнишка, не старше двадцати, как мне показалось. На шее две веревки непонятного назначения. Удавки, что ли?..
Я осторожно двинул к нему, продолжая разглядывать.
В каждом ухе у парня по два кольца, сделанных из арматурных прутков. Как только мочки не оторвало?.. На голове с помощью сложной системы ремешков удерживаются рога то ли коровы, то ли антилопы.
Ага, ну мне уже все ясно. Это боец клана «Африка». Неясно только, как он оказался на Полигоне? И что забыл конкретно здесь, на ферме? Да еще… Кто его убил?
Все тело мертвеца – лицо тоже – в белых пятнах и полосах, будто его вываляли в муке. Если б кожа у него была черной, это выглядело бы… не устрашающе, но хотя бы контрастно. Увы, «африканец» был мужчиной скандинавского типа – ну чистый викинг, призванный в Киев-град на службу ратную. И вся эта экзотическая дребедень смотрелась на нем… нет, не комично. Трудно и опасно было считать клоуном того, кто вооружен автоматом Калашникова такой древней модели, что приклад деревянный. На прикладе, кстати, какие-то значки намалеваны. Я подсветил их мобильником. Обереги от злых духов, осечек и неполного запирания ствола?..
Логичным завершением портрета парня были бы босые пятки и набедренная повязка, а то и просто неприкрытые гениталии. Но настолько он не смог победить в себе европейское воспитание: чресла его прикрывали добротные спортивные шорты по колено, а на ногах он носил баскетбольные кроссовки известной марки.
Чувствуя слабость, я подошел к телу. Возле «африканца» лежали плотной набитый сидор и какая-то хреновина, похожая на армейскую флягу, но не фляга.
Ни ран на нем, ни крови, ничего такого. Странные бугры со шрамами по всему телу не в счет. Это небось мода была такая в той стране, где срочную отслужил, – уродовать себя. В Африке вообще своеобразно понимают красоту.
В груди кольнуло. А что, если это ловушка?! Типа я заинтересуюсь трупом, а в это время… Я глянул по сторонам, прислушался. И присел у тела. Почувствовав запах – рыбой почему-то пахло, – коснулся пальцами горла «африканца» и с удивлением нащупал пульс.
Парень был жив, он просто дрых! Посапывал даже, чуть ли не плямкал губами во сне. Хоть бы подстелил что, а то прямо на землю плюхнулся, еще простудится… Я поймал себя на том, что самому хочется растянуться рядом, сунуть под голову руку с мобильником и… И пофиг, что мы посреди Полигона, кишащего мутантами! Вообще все пофиг…
Я зевнул так, что едва не вывихнул челюсть, и, конфисковав АК, с трудом заставил себя подняться, после легонько пнул соню в ребра:
– Вставай!
И едва успел отпрыгнуть, избежав ответного удара, ибо парень не только вмиг проснулся, но и тут же контратаковал.
– Охренел совсем?! – вскочив, он с кулаками кинулся на меня. Растрепанные светлые волосы его в свете полной луны казались седыми. Да и рога эти коровьи на башке… Забодает еще, минотавр доморощенный.
Но отступать я и не подумал – хорошенько двинул его прикладом в грудь. Он аж хекнул, отлетев от меня на пару метров.
И тут за спиной у меня скрипнули петли – это порывом ветра распахнуло дверь фермы.
Я и «африканец», как по команде, повернули головы на звук. Еще недавно, когда я обходил ферму перед ночевкой, дверь была закрыта за замок…
Кто-то проник внутрь.
А там Милена – одна, спит, ни о чем не подозревая!
Оттолкнув «африканца», – а не надо стоять на пути! – я ворвался в пахнущее скошенной травой и навозом помещение, встал у самого порога – и обомлел.
* * *Патрик сразу понял: это игра такая.
Ну игра же! И отлично, это весело!
Сначала мама оставила его с бабушкой. Это первое задание: приспособиться к новой обстановке. Потом бабушка стала нехорошей, прямо Баба Яга настоящая. Это второе задание: разобраться с ней, не позволить ей сделать Патрику плохо. Затем Баба Яга отобрала у Патрика кошечку и вывела его на темную-претемную улицу. Глядя на ее ноги – которая из них костяная? – Патрик сказал, что так неправильно, уже поздно играть, ночью детки должны спать. А она сказала, что Патрик не детка, а чудовище и потому он ничего не должен.
Тогда Патрик задумался: какое же он чудовище? У него когтей нет, зубов длинных тоже… Но раз такие правила игры, то он не против. А потом приехала машина, и Патрик думать перестал.
Машина была странная. Будто ящик. Там, куда сели Баба Яга и Патрик, даже окошки не прорезали. В такой машине скучно играть и ехать тоже скучно, потому что смотреть не на что. И пахло внутри плохо.
Зевнув, Патрик спросил у Бабы Яги:
– Мы едем к маме?
– Да, к маме.
Чуть подумав, Патрик опять спросил:
– Или мы едем к папе?
– Да, к папе, – ответила Баба Яга.
– А вот и нет! – рассмеялся Патрик. – Ничего вы не знаете! У папы дела, к нему нельзя. Он даже маме не разрешил с ним пойти!
Баба Яга сказала Патрику, чтоб он заткнулся и что у нее и так от него голова уже болит.
– При детях нельзя ругаться. – Патрик на нее обиделся и решил с ней больше не разговаривать и не играть. Развернув на голове бейсболку козырьком назад, он вытащил из кармана машинку – любимую красную гонку – и начал катать ее по сиденью…
А потом он проснулся. Оказалось, что они приехали, машина уже остановилась. Баба Яга велела ему перестать тереть глаза и выйти уже.
Он вышел возле большого дома, похожего на школу. Дом и двор были обнесены забором. По двору ходили мужчины с собаками на поводках. Патрик спросил у Бабы Яги, почему мужчины так поздно выгуливают собачек, но она не ответила, только больно взяла за руку и потащила за собой. У него чуть слезы не потекли. А ведь папа говорил, что мужчины не плачут, а он, Патрик, о-го-го какой мужчина. Поэтому Патрик не расплакался, только шмыгнул носом. Наверное, бабушка, когда грубит и злится, просто так играет – ну очень хочет быть похожа на Бабу Ягу.
Они вошли в дом.
На первом этаже было просторно и красиво. Со стены светило нарисованное солнышко, под ним стоял нарисованный домик, а рядом с домиком играли нарисованные пухленькие детки. Пахло как детском саду: едой и малышами. Патрику тут сразу понравилось.
Их вышли встречать две бабушки: одна толстая и низенькая, а вторая высокая и худая. Они поздоровались с Бабой Ягой и стали разглядывать Патрика.
– Оформляйте, – сказала Баба Яга. – На меня оформляйте.
– Как зовут? – спросила толстая и низенькая бабушка.
Баба Яга пожала плечами:
– Это сын моей якобы племянницы. Она, кукушка драная, сама мне его подбросила.
– Мою маму зовут Милена, она хорошая, а папу – Максим, – сообщил Патрик. – И он самый лучший папа, я его очень люблю. И маму люблю. Меня Патрик зовут, мне скоро шесть лет, я скоро в школу пойду.
И тут высокая худая бабушка стала ругать Бабу Ягу. Она говорила, что так нельзя, что через Бабу Ягу родители ребенка могут выйти – и обязательно выйдут! – на их заведение. Патрик хотел спросить, что такое «заведение», но передумал. А потом, когда высокая худая замолчала, вместо нее заругалась низкая толстая, она еще сказала, что хозяин скоро будет и проблем сейчас никому не надо, клиенты вот-вот приедут. Тогда Баба Яга не выдержала, злая совсем стала и сказала, что никаких проблем не будет, она все решит, у нее есть средства для этого, и хватит уже, она не девочка, она – опытный сотрудник, столько раз это проделывала, оформляйте уже.
– Ты не девочка! Ты точно не девочка! – рассмеялся Патрик, показывая пальцем на Бабу Ягу, а потом вспомнил, что неприлично показывать на людей пальцем, так мама говорила, и перестал показывать.
– Как, говоришь, твоя фамилия? – толстая была такой низенькой, что ей не пришлось сильно наклоняться к Патрику.
– Патрик Краевой, мне скоро шесть лет, я скоро пойду… – Патрик замолчал, заметив, что бабушки его не слушают.
