Василий Звягинцев - Одиссей покидает Итаку. Бульдоги под ковром
— Утешил. Если они не прорвутся, мы останемся здесь, только и всего. Отрадная перспектива… Может, Алексею нравится, а я свою рожу в зеркале видеть уже не могу.
— Ну, это ты зря. Смирение паче гордости, так, что ли? Вид у тебя очень даже ничего… Бравый.
К этому моменту Новиков сбросил зеленый армейский китель, который с началом войны стал носить вместо надоевшей серой «сталинки», подвернул рукава белой крахмальной рубашки и в узких синих бриджах и щегольских кавалерийских сапогах походил скорее на старорежимного казачьего полковника, чем на всем известные изображения вождя.
— Благодарю, — кивнул Новиков. — Посмотреть бы, что ты скажешь, когда наедине с данным персонажем останешься, когда нас с Лешей здесь не будет… — С обычной прозорливостью он угадал болевую точку Воронцова.
Дмитрий передернул плечами.
— Надеюсь, бог не выдаст, свинья не съест.
Берестин повернул верньер большого «Телефункена», стоявшего на столике в углу. Медленно разгорелся зеленый глазок, через шипение и треск разрядов вдруг отчетливо и чисто прорвалась музыка. Алексей поправил настройку. Комнату заполнили звуки «Сент Луис блюза».
— Надо приказать, чтоб и наши радиостанции почаще приличные концерты передавали… — сказал Новиков, выходя из комнаты. Через минуту он вернулся с толстой красной папкой в руках, из которой торчали края и углы торопливо собранных со стола бумаг. — Тут у меня целая куча неподписанных… — начал он, но Воронцов предостерегающе поднял руку, и Новиков замолчал.
Музыка прервалась, и директор Би-би-си мягким баритоном начал читать сводку последних известий. После сообщения о действиях королевского флота и очередных налетах на Берлин он перешел к новостям с Восточного фронта.
Ссылаясь на германские и нейтральные источники, диктор говорил о том, что Красной Армии, очевидно, удалось приостановить наступление противника на Смоленском направлении. В целом военный обозреватель Би-би-си оценивал обстановку как тяжелую, но не катастрофическую. Особо было отмечено твердое и квалифицированное руководство войсками Западного фронта со стороны его командующего генерала Маркова. При этих словах Новиков одобрительно подмигнул Берестину, а Воронцов перевел столь лестную характеристику, потому что Алексей, со своей школьно-вузовской подготовкой, улавливал в передаче только отдельные слова.
Затем англичане сообщили, что на Балтике резко активизировались действия русского флота. Ударное соединение в составе двух линкоров, двух крейсеров, двух лидеров и десяти эсминцев подвергло бомбардировке Мемель, Пиллау и приморский фланг наступающих на Лиепаю немецких войск. По сообщению шведского радио, советские подводные лодки полностью парализовали морские перевозки между портами Германии и восточного побережья Швеции…
— Вот так, — удовлетворенно сказал Новиков. — Пусть знают, что мы в Маркизовой луже не отсиживаемся. А завтра и Черноморский флот свое слово скажет. Констанцу в щебенку размолотим, Плоештинские нефтепромыслы сожжем… Пусть тогда водой из-под крана свои танки и самолеты заправляют.
— Кстати, поясни, если нетрудно, почему вы тут в темную играть начали? — спросил Берестин, когда последние известия закончились и опять пошла музыка. Из «Серенады солнечной долины». — Мы же договаривались, ты сотню «катюш» обещал и пару армий из резерва.
— А мы тут с людьми посоветовались — неглупыми людьми — и решили не спешить…
— Решили! Вы тут решаете, а немцы через неделю к Смоленску могут прорваться! Ты бы видел, что на фронте творится! Гранатометов, и то не дал, сколько нужно. И новых самолетов. Рычагов каждый день по полсотни машин теряет и на меня, как на последнего трепача, смотрит.
— Вот завелся… — с сожалением сказал Новиков. У тебя, Алексей, началась профессиональная деформация. Ты слишком уж тесно отождествляешь себя с Марковым. Это для него такие вопросы и настроения естественны, а не для тебя. Тем более в последний день службы…
— Вот именно, что в последний! Мне, знаешь, не безразлично, что тут дальше будет! Я не для пришельцев стараюсь, чтоб им… Я всерьез воюю, хочу, чтоб здесь не двадцать миллионов погибло, а максимум два… — Берестин оборвал себя, нервничая, закурил, сломав две спички. — Глупость какая… — будто с удивлением сказал он. — Что это значит: «хочу, чтоб погибло два миллиона…»? Я хочу, чтоб вообще никто не погибал, хоть и понимаю, что так не бывает…
— Нет, ты точно переутомился. Ну сказал и сказал, мы ж тебя правильно поняли, — сочувственно покачал головой Новиков. — Когда мы с тобой по картам войну планировали, не во всем, оказывается, разобрались как следует. Тебе-то там, на передке, думать на перспективу, конечно, некогда было, а я находил возможность. Хоть и без компьютера. И вот чего надумал. Незачем нам сейчас резервы к тебе направлять и о контрнаступлениях мечтать. Ерунда получится, очень свободно можем все наши преимущества растерять. Как на юге в сорок втором…
— Так, идея ясна, а твои варианты? — Берестин сам не раз думал в этом направлении, но непосредственные заботы фронта и в самом деле не давали ему возможности размышлять о далеких стратегических перспективах.
— А очень просто. Кроме нас троих, здесь присутствующих, все остальные те же, кто и тогда воевал. И рядовые, и генералы… Никто выше себя не прыгнет. Вспомни, как они в тот раз наступали. Если б по-грамотному, и немцев бы от Москвы не на сто-триста километров отбросили бы, а на пятьсот минимум, и потерь бы в два раза меньше понесли.
— Так и то, что сделали, было выше сил человеческих!
— А я разве спорю? И никого не хочу обидеть или принизить. И героизм был, и все прочее. А умения — не хватало. Дальше пойдем — харьковское наступление, крымское… а потом что? Напомнить или сам знаешь? Так и сейчас то же самое выйдет. Сил мы уже собрали достаточно, если по цифрам смотреть. А тактическая подготовка, а стратегия? Обороняться у нас получается, худо-бедно. А наступать — не знаю. Не справимся, снова кровью захлебываться будем, технику зря погробим. Немцы вон даже после Сталинграда и Курской дуги очень даже здорово нам давать умели. Сейчас — тем более. Не так я говорю?
— Так, — нехотя согласился Берестин. Он представлял, как может все получиться. Пусть даст ему Новиков тридцать, даже сорок свежих дивизий. Необстрелянных, не знающих и не умеющих ничего, кроме как ударить в штыки на дистанции прямой видимости. Лобовыми атаками они смогут потеснить немецкие войска, заставить их перейти к обороне, но и только. В удобный момент какой-нибудь Клейст или Манштейн найдет подходящее место, танковым тараном пробьет фронт и снова пойдет гулять по тылам.
Войны немцы ни в каком варианте не выиграют, но лишней крови опять прольется море.
— Хорошо, согласен. И что ты изобрел?
— Да уж изобрел. С учетом того, что нас здесь не будет. Я хоть и не знал, когда нас устранят, но весь месяц последний только к этому и готовился. Смотри… — Он указал на карту Европы. — На твоем фронте остановим немцев и перейдем к позиционной войне. Спешить нам некуда. А все резервы, новые танковые армии, «катюши» и прочее сосредоточиваем на юге. От Винницы до Кишинева. И весной двинем. Через Венгрию, Румынию, Болгарию. Глубокий обход к южной Германии. А потом из Прибалтики через Восточную Пруссию и север Польши… Тогда, глядишь, к сорок третьему и вправду войну можно выиграть без лишних жертв и с совсем другой внешнеполитической ситуацией. А группой «Центр» в самый последний момент займемся, вот где настоящий котел получится, от Смоленска до Варшавы… Все ясно?
— В принципе красиво, — ответил Берестин, — а как на практике получится, думать надо…
— Вот пусть товарищ Марков остается здесь и думает, на то его главковерхом и назначаем… Наброски я подготовил, а на подробную разработку зимы ему хватит.
— Жаль только, что мы не узнаем, как все случится… Годик бы я еще тут посидел, — с сожалением ответил Берестин.
Ему действительно трудно было осознать, что с их уходом исчезнет вся сейчас существующая реальность, и генерал Марков, и новый Сталин, и еще два миллиарда человек, для которых история начала уже меняться, чтобы стать гораздо счастливее и правильнее, без пятидесяти миллионов напрасно погибших людей, без Хиросимы и Нагасаки, без холодной войны, без всего страшного, бессмысленного и жестокого, что однажды состоялось, но чего может и не быть, если все пойдет так, как они задумали и в меру сил пытаются исполнить.
— Кто его знает, а вдруг и удастся посмотреть… — сказал Воронцов, имея в виду возможности Антона и его техники в Замке, а может, и не только это. — Мы уже в такие дебри влезли, что ни за что ручаться нельзя. Лишь бы Иосиф Виссарионович опять все на круги прежние не повернул.
