Илья Новак - Демосфера
Шунды тоже ни хрена не понял, вернее, понял крайне мало и, поворотившись на каблуках, глянул в сторону Раппопорта. Белесый зрачок смотрел тоскливо, в нем присутствовало что-то неземное — будто глаз принадлежал какому-то рептилиевидному инопланетянину. В другом состоянии Шунды махнул бы на все это рукой, но психомарево еще действовало, и он попытался разложить услышанное по полочкам.
— Дисперсная система состоит из двух частей — непрерывной… этой… фазы, то есть жидкости, искусственной крови. И пузырьков, плавающих внутри, — прерывистой фазы. Так?
— Пленочки, или ко-о… колбочки, призмочки, пузырьки, — вставил старик.
— Ладно. Но здесь прерывистых фаз две, одна — структурированная, в виде объемной решетки, вторая — беспорядочная. Эта вторая попадает в легкие, и ею можно дышать… Правильно? Ладно, а первая? Которая жесткая, структр… структурированная? Что оно такое? Может, это каркас, который поддерживает… — он неопределенно повел рукой в сторону Машины, — поддерживает ее форму?
— Нет, что-о… что вы, — возразил Раппопорт. — Это же всего лишь… молекулы какие-то, что ли? Они н-ничего поддерживать не могут. Я думаю, это скорее… — он покосился на Шунды правым глазом, — нейронная сеть с распределенной системой вычислений, ра-а… распределенкой.
— А корка… этот гель на поверхности?
— О, у него совершенно необычайные с-свойст-ва. Он одновременно и в-вроде мембраны, пропускающей кислород, и пластичен. Но-о… но способен отражать всякие в-внешние воздействия.
— Для чего?
— Для чего? Ка-а… как для чего? Конечно же, чтобы защитить того, кто в-внутри.
— Так это охранный транспортный биомодуль! — понял наконец Одома. — Что вы мне голову морочите? Так бы и сказали. Типа спецфургона со сканерами и радарами?
— Ну-у… может быть. Да. Хотя… з-знаете, мальчик, по-моему, он разумен. Ко-о… конечно, примитивно, функционально разумен.
— Но мы сможем с его помощью попасть в средад?
— Ну д-да. Для то-о… того его и сделали…
Тут в лабораторию вкатил Магадан.
— Солдат расставил, командир, — доложился он. — Все пучком и в лучшем виде.
Кивнув, Шунды подошел к модулю, пригляделся к розовым складкам… в них было что-то настолько гипертрофированно бесстыдное, что он стесненно хмыкнул и отвел взгляд.
— А как им управлять? — вдруг сообразил он и обернулся к Раппопорту. Рот Шунды неспешно, как в замедленной съемке, кривился уголками книзу, на гладком мальчишеском лбу возникали морщины, и голос менялся — в нем крепчали горячечные, злые нотки. — Там что — рычаги, баранка, педали? Телемонокль?
— Да нет же, мальчик! Я же говорю — вроде нейросети! — От возбуждения старик даже позабыл заикаться. — Вы когда влезаете, вы же прямо внутри нее оказываетесь, да еще и непрерывная фаза у вас в легких, в горле, в носоглотке… Там такое происходит… Эта штука, машина эта, она транслирует изображение в-всего, что вокруг, прямо в-вам в сознание… Вы по-о… попробуйте, не бойтесь — я вот попробовал, и живой!
— Полудохлый, — сказал Шунды, презрительно глядя на старика. — Магадан, если со мной что случится, убьешь его. Жопой на лезвия посадишь, понял?
Колесничий кивнул и ухмыльнулся.
— Ну ладно… — Шунды обеими руками ухватился за складки и медленно развел их в стороны.
— Мальчик, а стикер?! — застонал Раппопорт, простирая вслед руки. — Лепесток м-мне сначала! Стикер приклеить дайте!
— Приклеишь, как обратно выберусь, — глухо донеслось из модуля, после чего розовые губы сомкнулись вокруг Шунды Одомы.
Мягкие стенки сжали его, содрогнулись, будто в оргазме, и втянули внутрь — во что-то теплое и густое, наполненное беспорядочно клубящейся пылью мицелл. Оно казалось темно-красным в мерцающем свете крошечных пузырьков, которые, выстроившись перпендикулярными рядами, образовали симметричную структуру из бесчисленных пустотелых кубов. Шунды задергался, рефлекторно пытаясь вырваться обратно, как упавший в воду, не умеющий плавать человек, но не находя выхода; разинул рот в беззвучном крике — и на несколько мгновений потерял сознание.
Он очнулся, вися, подогнув ноги, в густой взвеси непрерывной фазы, с разинутым ртом — грудь тяжело двигалась, мышцы сдвигали и раздвигали ребра, но теперь легкие наполняло то же самое, что было снаружи, и это оказалось неприятно, странно и необычно… но не смертельно, лишь сердце стучало глуше и тяжелее, чем всегда. Шунды Одома не вдыхал — но он дышал.
По нейронной сети пришел вопрос:
Кто ты?
Темно-красная среда всколыхнулась, разошлась двумя занавесами, открыв картину: стена мастерской, угол фрезерного станка, изогнутый манипулятор — все это слегка искаженное, будто смотришь через очень большую, но слабую линзу.
Кто ты?
Голос звучал в мозгу… хотя сейчас Одома не чувствовал своего тела, ни рук, ни ног, ни головы, где этот мозг находился. Шунды висел, свернувшись, будто зародыш в теплых густых водах.
Ты будешь двигать меня?
Двигать? — подумал в ответ Шунды.
Ты можешь двигать меня. Вперед. Назад. Влево. Вправо. Наискось. С разной скоростью.
Теперь Шунды видел всю мастерскую — для его взгляда покрывающая модуль корка стала мутно-прозрачной, хотя он был уверен, что старик и Магадан, как и прежде, не видят того, что внутри. Они стояли у стены и смотрели на модуль. Шунды различил и проход, то есть шлюз модуля слева от себя: две протянувшиеся вертикально узкие темные полосы.
Вперед, — подумал он. — Медленно.
Картина дрогнула и стала меняться, все поползло в одном направлении.
Стена, — сказал голос модуля в голове. — Что с ней сделать?
А что ты можешь сделать?
Могу остановиться. Могу повернуть. Могу сдвинуть ее. Сдвинуть? Что это значит?
Значит, — сказал голос. — Значит… Разрушить. Уничтожить. Разбить. Поломать. Расплавить. Снести.
Стой.
Модуль остановился. Шунды Одома, размышляя, замер посреди сети из пузырьков.
* * *Куда более сложная сеть — ее называли Геовэб, или Геосеть, — лишь недавно освоенная, окутывала планету незримым легчайшим одеялом биомагнитного поля. Устаревшее название ее было эхо-сеть, потому что считалось, что она подпитывается эхом всех мировых гроз: резонансом Шумана. Двигаясь со скоростью света, резонанс кольцевой волной беспрерывно катился по планете, восемь раз в секунду ярко высвечивая на своем пути ленивые магнитные завихрения и расплывчатые пятна статического атмосферного электричества, более густые в теплых местах и разряженные в холодных; позади резонансного вала они тускнели, чуть расплываясь, а когда он в очередной раз достигал их, вновь разгорались красками. Интернет был заключен в проводах и оптоволоконных кабелях, информация хранилась на винчестерах — в жестком дискретном мире. Знаменитый протокол 7/83 позволил вложить Сеть прямиком в поле Максвелла. Здесь программы могли как существовать на отдельных серверах, так и становиться децентрализованными приложениями: распределенные по значительным областям Геосети, они меняли занимаемую ими площадь, модифицируя самих себя в бесконечном поиске идеальных решений, перестраивались и самоорганизовывались, протягивали друг к другу автономные подсети для решения схожих задач, разрушали их, перерождались или умирали; вечный беззвучный шум, призрачный шелест миллиардов терабайтов, единиц и нулей, стоял над планетой, и тысячи клиентов входили в Геовэб посредством внешнего харда или телесных пользовательских интерфейсов.
Планетарная Сеть — штука динамическая, подвижная. Подчиняясь легчайшим, мягким течениям — флоу, — непринужденному скольжению битов, легкому дыханию вечности в атмосфере цифрового кода, следуя незадокументированным, лишенным строгой математической логики эстетическим принципам, она сама себя налаживает, выстраивая фрактальные узоры, красота которых кое-кого сподвигнула на то, чтобы признать ее разумной. Геосеть сексуальна и прекрасна, как Афродита из пены, свежа и настойчива, как весенний бриз. Флоу — это естественная самонастройка динамических конфигураций, универсальная навигация, легкость перемещения от файла к файлу, от программы к программе, прозрачность интерфейса, отправляющая сознание пользователя в бесконечное путешествие через глобальную архитектуру Геосети, когда поиск даже самой утилитарной информации — это творческий акт, а ее обнаружение и постижение — оргазм художественного переживания.
Хотя ума у Геосети все же нет: она разумна не в большей степени, чем накатывающий на пустынный песчаный берег океанский прибой, чем дуги водяных рифелей или морозные узоры кристаллизующейся на стекле влаги. Но оптимальные маршруты прохождения данных вычисляются словно сами собой, и потому связь с частным партнером Континентпола Михаилом Раппопортом была отличной.
