Владимир Ралдугин - Викториум
— Так точно, — щелкнул каблуками я. — Я могу быть свободен?
— Ступайте, ротмистр, — кивнул мне губернатор. — Автомобиль отвезет вас обратно в «Таврию». Разговор у нас тут будет еще долгий, верно, ваше высокопревосходительство? — Это уже Радонежскому.
— По всей видимости, именно так, ваше превосходительство, — в тон ему ответил Радонежский.
Я же поспешил откланяться. И вышел из губернаторского кабинета.
От автомобиля я предпочел отказаться. Времени на сборы достаточно. Мне и собирать-то особенно нечего. Только упрятать в чемодан, прибывший на несколько дней раньше меня в Симферополь, жандармскую парадную форму. И можно отправляться. Ехать я решил в сослужившем мне хорошую службу мундире военного инженера. Повторно сменю костюм уже в Севастополе.
Вечером, когда Зарина с инженерными офицерами вернулись в «Таврию», я устроил так называемую отвальную. Правда, не без помощи поручика Негодяева.
— И не смейте отказываться, ротмистр! — решительно рубанул ладонью воздух поручик. — Я настаиваю на том, чтобы вы приняли мою посильную помощь. Отвальная — это же такое дело! Да еще и отправляетесь вы не куда-нибудь, не в Тмутаракань какую, а в Царьград. Эх, жаль вас не Олегом звать! — усмехнулся он. — Приколотили бы еще один щит на его вратах.
— Зато коней могу не опасаться, — в тон ему ответил я, уже понимая, что отказаться от помощи не выйдет никак. А может, оно и к лучшему. Мои финансы были более чем скромны. У семьи не было денег, чтобы как-то помогать мне, младших сыновей надо поднимать на ноги и дочери приданое готовить. Бывало, что как раз я им нет-нет, да и отправлю денег — рубля по два-три раз в полгода, но хоть какая-то помощь.
В общем-то, все траты взял на себя поручик Негодяев. Он снял часть ресторана «Таврии» для офицеров батальона Вергизова и генерала Радонежского с Бойковым. Почетное место, конечно же, заняла Зарина Акимовна. Наша Заря, как ее называли уже все.
— Сегодня мы провожаем нашего товарища, — поднявшись, произнес генерал Радонежский, — в опасный путь. В Левантийский султанат. Пускай товарищ наш пришел к нам под личиной, но это свойственно людям его профессии. Да и недолюбливают у нас в армии господ жандармов. Так что простим ему это притворство задним числом.
Офицеры одобрительно закивали.
На отвальную я надел жандармский мундир с новенькими погонами штаб-ротмистра. Притворяться и дальше мне совершенно не хотелось.
Радонежский поднял бокал с вином. Все последовали его примеру. Поднялись на ноги. Конечно, кроме Зарины.
— За штаб-ротмистра Евсеичева. Пусть ему сопутствует удача в его нелегком деле!
— За штаб-ротмистра, — повторили все.
Звякнули бокалы. Мы выпили до дна.
— Если она будет сопутствовать, — добавил Радонежский, когда все расселись по местами, — нам не придется снова браться за оружие.
И снова я не понял, насколько он серьезен в своих словах.
На следующее утро я уложил свою жандармскую форму обратно в чемодан и в сильно выцветшем кителе с петлицами инженерного поручика уселся в фельдъегерскую карету. Откинувшись на спинку жесткого сиденья, я прикрыл глаза. Вчера на отвальной мы засиделись сильно за полночь. И спать мне пришлось всего пару часов. Да и то урывками.
Правда, мне можно будет хорошенько отоспаться за все прошедшие дни. Ехать до Севастополя не один день. А делать в фельдъегерской карете и на немногочисленных почтовых станциях, где будут менять лошадей, совершенно нечего. Уже к середине первого дня я готов был практически на стены лезть от скуки. Надо было хоть какую-то книгу прихватить из Симферополя. Но у меня не было опыта одиноких путешествий, а в компании как-то и без чтения можно обходиться.
Первую половину дня я проспал. Однако ближе к вечеру понял, что глаза уже не закрываются. И на первой же остановке выбрался на широкие козлы кареты, уступив свое место внутри сменному кучеру. Тот был только рад такой замене. До темноты я проболтал с фельдъегерем, правившим лошадьми. Он тоже вовсе не возражал против компании. Скука дороги давила и на него.
Тогда-то я порадовался своему решению не надевать до прибытия в Севастополь жандармский мундир. Вряд ли с офицером Третьего отделения фельдъегеря стали бы болтать столь охотно. Даже о пустяках. Ведь пустяков не бывает, когда беседуешь с жандармом.
В общем, дорога прошла куда интересней, чем мне казалось в самом начале путешествия.
Забрав чемодан, я достаточно тепло распрощался с фельдъегерями.
Передо мной лежал Севастополь — главная база Черноморского флота.
Глава 2
Черный дым от многочисленных труб затягивал почти все небо. Заводы, обслуживающие Севастопольский порт и Черноморский флот, почти не останавливались. Тем более сейчас, накануне возможной войны с султанатом. На вокзале поезда свистели паром. Бригады рабочих трудились не покладая рук, разгружая сотни вагонов.
Грузовые перроны были оцеплены военными. Во-первых: из-за военного назначения грузов; но главным было второе обстоятельство. Рабочие были недовольны дополнительными сменами, ведь за них им никто не платил. Это считалось исполнением патриотического долга. А среди растущего недовольства, конечно же, ничего хорошего не зрело. Мгновенно активизировались политические элементы всех мастей. Нигилисты, анархисты, особенно усердствовали социалисты.
Тысячами печатали листовки, которые гуляли среди рабочих. И если раньше за одну такую листовку рабочего выпороли бы, а то и на недельку под арест отправили, то сейчас из-за нехватки рук подобные меры воздействия предпринять никак не удавалось. А никакие другие на людей, работающих едва ли не от зари до зари, да еще и практически бесплатно, попросту не могли принести результатов.
Все это мне поведал жандармский поручик, сопровождавший меня в порт. Тот был оцеплен, как и вокзал. Ведь обстановка в порту мало отличалась от железнодорожной. Те же недовольные тяжким трудом рабочий и шурующие среди них активисты разнообразных партий.
— Тяжело работать, ротмистр, — качал головой поручик. — Очень тяжело. И нет чтобы заплатить рабочим — всего-то дел. Но нет. По ведомству Лорис-Меликова пришел циркуляр об этом патриотическом долге, будь он неладен. А потому ни копейки не выделили под, так сказать, финансовую стимуляцию. Вот скажите мне, ротмистр, возможно ли что-то подобное в коалиции? Конечно, у азиатов в их альянсе — вполне. Там до сих пор используется практически рабский труд. Но мы-то на Европы глядим, не так ли? А чуть что — загоняем мужика под ярмо. Да еще и удивляемся, отчего он не испытывает острого патриотизма и не заходится от любви к родному отечеству.
— Не рублем же все на свете мерить, — философски заметил я, разведя руками. На самом деле, просто не знал, как мне вести себя с этим поручиком, ведущим столь либеральные разговоры. Быть может, это какая-то провокация или проверка перед отправкой за границу.
— Вы меня уже в провокаторы записали, — рассмеялся поручик, имени которого я не запомнил. — Я у нас в управлении числюсь записным вольнодумцем. Прямо-таки вольтерьянцем. Начальство меня терпит, но регулярно вызывает на ковер. Устраивает обструкцию по полной программе. Но выгонять меня, в общем, и не за что. Так что ограничиваются снятием тонкой стружки.
— И при этом отправляют встречать людей, которых отправляют за границу? — быстро спросил его я. — Да еще и в составе посольства к Левантийскому престолу.
Мы несколько мгновений глядели друг другу в глаза. А потом поручик взмахнул руками, как будто хочет улететь из пролетки, в которой мы сидели.
— Поймали вы меня, ротмистр. В самую точку попали. Вот только не думаете ли вы, что в сложившейся обстановке менее либерально настроенных по отношению к рабочим жандарма и отправили встречать вас. Проверенные люди как раз занимаются делом. И от этого дела их начальство не отвлекает.
Резон был просто железный. Поспорить тут я не мог никак.
— Вы, ротмистр, вот что, — откинулся обратно на сиденье пролетки поручик, — отцепите-ка лучше шашку. Мешает она.
— Чему это мешает? — не понял я.
— Дай-то бог, ротмистр, вам этого не узнать.
Работать в Севастополе было тяжело. Все же база Черноморского флота. Жандармы — просто звери. Но Альбатрос не боялся трудностей. Нет. Он их просто любил. Жизнь без трудностей для него была словно еда без соли и перца. А соль и перец Альбатрос очень любил.
Он собрал несколько верных людей и за две недели развил в Севастополе бурную деятельность. Благо царские сатрапы накануне войны только помогали ему, подливая масла в огонь рабочего недовольства. Но от листовок пора было переходить к реальным действиям. Показать зубы царским сатрапам. И пускай птицам — а Альбатрос предпочитал клички именно от их названий — зубов не положено вроде природой, это не останавливало отважного борца с режимом. Людей он подобрал себе под стать. Не боящихся ни черта, ни бога. Многие прошли с Альбатросом огни и воды, и царскую каторгу заодно.
