Андрей Ерпылев - Один в поле
Он сделал паузу, и в наступившей тишине звук хрустнувшего у кого-то под ботинком камушка прозвучал как выстрел Какая-то радостная волна поднималась из глубины души каждого, стоящего на плацу, заставляла сердца биться в такт. Как и остальные солдаты, жадно внимающие своему кумиру, Рой чувствовал, что он не просто уважает и любит капитана Фогуту, — он просто боготворит его!
— Мы выдвигаемся на Столицу, солдаты! — торжественно гремел голос командира. — Довольно терпеть издевательства и унижения! Это позорно для солдата — сидеть и ждать, как жертвенной овце, когда придут мясники и перережут глотку! Поддержанные другими частями, верными данной раз и навсегда присяге, мы железной метлой сметем окопавшихся в столицах выродков и их пособников!..
Солдаты больше не могли сдерживаться. Над четкими рядами вооруженных людей грянул гимн…
* * *Колонна машин с размещенными там солдатами бригады ушла вниз, в предгорья, к городку со странным, режущим слух названием, как и все горские названия. Доррумобарруи. Гарнизон его полностью поддержал восставших, разоружил несогласных офицеров и примкнул к горно-егерской бригаде, уже названной Армией Возмездия. В опустевшем городке оставался только взвод Роя.
— Для вас, желторотики, особое задание, — пресек недовольство солдат в зародыше фельдфебель Набигобу.
Через несколько минут хмурые егеря уже выводили из обшарпанного домика с решеткой в единственном подслеповатом окошке — гарнизонной гауптвахты — разоруженных проверяющих без ремней и головных уборов и запихивали их поочередно в пыльный грузовик. Большинство шли сами, нехотя, но покорно, понимая, что они все и так обречены, а с проявившими неповиновение возиться не станут — слишком уж решительно были настроены те, кого они еще утром собирались смешать с грязью. Тащить под руки пришлось одного лишь генерала, упирающегося изо всех сил, то лепечущего про больную жену и дочерей, то просто рыдающего. Он прекратил сопротивляться, только когда Набигобу, плюнув на политесы, достал из кобуры пистолет — еще более устрашающий, чем «герцог», старомодный «маршал Ког» — и пригрозил «шлепнуть гниду на месте».
Грузовик, взрыкивая, укатил по дороге в горы, а оставшийся у опустевшей гауптвахты Рой спросил:
— Их расстреляют, господин Набигобу?
— Вот еще! — фыркнул старый вояка. — Руки марать такими слизняками. Отвезут подальше в горы, прикажут разуться, раздеться, поставят где-нибудь спиной к обрыву, затворами клацнут… Лейтенант зачитает приговор, чтобы, значит, полные штаны наложили, да пальнут поверх голов залпом. По крайней мере, капитан Фогуту именно так и распорядился. У кого сердчишко не сдюжит — вестимо, копыта отбросит. Тут уж ничего не попишешь. Слаб человек. Но не думаю — здоровенные жеребцы. Особенно генерал этот жирный. Я бы этого борова лично в расход пустил, да запретил господин капитан категорически. Благородство, вишь ли, проявил.
— А потом?
— Что потом? Пугнут да отпустят на все четыре стороны. Босиком, по камням до своих когда еще доберутся…
— А горцы?
— Что горцы? Если горцы их повяжут-порешат, мы тут ни при чем. Слыхал, как они их тут защищали? Мы, мол, звери, геноцид творим над мирным горским населением! Пусть теперь на своей шкуре испытают, какие их разлюбезные горцы белые да пушистые.
— Господин Набигобу, — замялся Рой, — а нельзя было… вообще без этого обойтись?
— Без чего? — прищурился фельдфебель. — Ты, капрал, ври, да не завирайся. Ты еще не родился, даже в планах у родителей своих не стоял, а я уже с винтовкой под колючей проволокой ползал, штыком чучела соломенные пырял. Это война, понял? Мы ее первые залпы проморгали, думали, в покое нас оставят, дадут, как прежде, за страну кровь спокойно проливать, жизнь свою не жалеть. Ан, нет — добрались и до нас. Лишние мы этой власти, чужие. Хуже пасынков. Вот Отцы — да. Они сами нашей кости были, понимали, что солдату нужно…
— Излучение по два раза в день, чтобы гимны лучше пелись?
Фельдфебель, отвернувшись, докурил в два затяга сигарету, аккуратно затоптал тлеющий окурок и только после этого повернулся к Рою.
— Смотрю я на тебя, капрал, — вроде наш в доску. Из простой семьи, не из интеллигентов каких, на заводе танки клепал, повоевать успел, нюхнул пороха, кровянку пролил… А все равно — не такой какой-то. Будто не наш. Задумываешься все о чем-то… Гимны тебе не нравятся? Врешь. Сам видел, как ты орал со всеми, надсаживался. Скажешь, нет?
— Не скажу, — насупился Рой. — Но все равно, как-то…
— Ты думаешь, почему я тебя с ними не отправил? — мотнул фельдфебель головой в сторону дороги, над которой еще не осела пыль, поднятая колесами грузовика. — Конституцию твою душевную тонкую пожалел? Что там жалеть? В спектакле этом любой поучаствовать сможет — поверх голов пулять, это не самому под пулю становиться. Нет, капрал Гаал. Тебе другое предстоит.
Рой открыл рот, чтобы спросить, но не успел: из-за домов с ревом выскочил открытый автомобиль со скалящим зубы капитаном Фогуту за рулем.
— Едва вырвался, — отер он рукавом пыль с лица. — Гарнизон наш, колонна движется дальше. У нас от силы полчаса, чтобы решить все проблемы, а потом надо догонять. Как там наша расстрельная команда?
— Молодцом держались, — похвалил солдат Набигобу. — Никто и виду не подал. А столичные хлыщи раскисли. Генерала этого паркетного едва не по кускам в кузов затаскивали.
Где-то далеко-далеко, совсем нестрашно, треснул нестройный залп.
— Ну, вот и все, — потер руки капитан. — Думаю, они сюда заезжать не будут — сразу на Доррумобарруи рванут. Поторопимся.
Фельдфебель с капралом зашли в здание гауптвахты, где в отдельной камере, вольготно расположившись на нарах, полулежал давешний горец. Руки его были скованы наручниками, но они смотрелись игрушкой на толстенных — в голень Роя толщиной — запястьях великана. Казалось, стоит ему только шевельнуть руками, и стальные дужки, глубоко врезавшиеся в коричневую кожу, лопнут, будто гнилые бечевки. Несмотря на рост и стать, он показался Гаалу мальчишкой, охотно включившимся в новую для себя игру и не собирающимся пока нарушать не им установленных правил. Вот только, похоже, в этой игре нельзя будет крикнуть: «Чур, нещетово!» и прекратить ее, когда захочется…
Да он и был, по сути, мальчишкой: Рой только сейчас, вблизи, увидел, насколько тот молод, — едва ли не моложе его самого. Еще, наверное, и не брился никогда, если эти горцы вообще бреются.
Он наткнулся на прямой открытый взгляд глаз — не золотистых, как у того горца, а ярко-голубых, как виденное мельком (или привидевшееся) небо чужого мира, — и ему захотелось уйти, убежать отсюда. Хоть куда, но только чтобы эта затянувшаяся игра завершалась без него.
— Выходите, арестованный, — отпер решетчатую дверь фельдфебель…
* * *Автомобиль капитана остановился в паре километров от городка, в распадке между двух невысоких сопок. Могучему Зартаку уже не хватало здесь мощи вздыбить каменные волны на километровую высоту, и они постепенно понижались, чтобы в нескольких десятках километров влиться в огромную равнину. Когда-то здесь добывали камень, и четверть одной из сопок была стесана до белоснежной сердцевины, истерзанной бурами, клиньями и пилами, с помощью которых от основного монолита отделяли ровные, словно кубики рафинада, каменные параллелепипеды, часть из которых так и валялась здесь. Помпезный «имперский» стиль канул в вечность вместе с монархией, а функциональной архитектуре «эпохи Отцов» почти не требовался натуральный камень — строители легко обходились железобетоном и кирпичом.
Вел вездеход сам Фогуту, а Рой с фельдфебелем на заднем сиденье стискивали плечами арестованного. Или делали вид, что стискивают, сами вжатые в дверцы могучими бицепсами. Капралу все время казалось, что пленник пытается сжаться, сделаться поуже, не из-за неуверенности или страха — великану было стыдно, что он своими габаритами доставляет неудобство соседям. Он несколько раз по дороге пытался заговорить, но Набигобу только свирепо цыкал на него, и это дитя природы послушно замолкало, будто взаправдашний малыш, ненароком затесавшийся во взрослую компанию.
«Я больше так не могу! — в панике думал Рой, до боли в руках сжимая автомат. — Пусть этот кошмар поскорее кончится!..»
Он пытался себя убедить, что это — все та же самая комедия. Что огромного подростка только «пугнут, чтобы наложил в штаны» и отпустят с миром. Но сам не верил себе…
— Все, приехали, — капитан легко соскочил в белоснежную пыль и взял с пассажирского сиденья автомат. — Вылезайте.
Вся троица неуклюже выбралась из вездехода, причем горец пытался помочь обоим своим конвоирам.
— Набигобу! Остаешься здесь и охраняешь машину.
Фельдфебель неуверенно глянул на Роя.
