Сергей Переслегин - Война на пороге (гильбертова пустыня)
Qff-lft, rffff{i1fU*4* fjItHA TJtftfMUiM
чердак. Он всегда наблюдал за собой наблюдающим. Точнее, это делал Оппонент. Это не приносило радости, но было забавно. Петенька рассказал, что здесь, на пятом этаже здания, раньше был наркологический центр, но разбогател и выехал в пригородные хоромы, подальше от комиссий и поближе к природе. Девушка Гурия выйдет замуж за Игоря, несмотря на всю нежность Гнома. Она выберет партнера из своего круга. Так бывает всегда.
«Холодная война» шла своим чередом. Они с Редактором уже пару так лет сели на тему и держали силами одного Гнома и еще секретарши Анечки весь поток больших и малых форм. Они меняли стили и тем самым укрепляли бренд в своей редакции. Анечка, если он теперь зависал в книгах, вела его самый одиозный сайт в стране и среди трех сотен психов они стали аналитическим стандартом де-факто. Редактор был гением экспансии в информационное пространство, он ничего не понимал в войне, ни в холодной ни в горячей, но зато плавал в мире прессы как акула и мог выплатить Гному пятисотенный долларовый гонорар за коротенькую заметку, сильно им исправленную и впихнутую в журнал «Плейбой», мог не платить месяцами и орать, что тот пишет невразумительный и ненужный спам. Мог приглашать на коньяк и мило задумываться над гномовскими геополитическими пассажами. Редактор был старше на десять или неважно уже сколько лет. Иное поколение. Гном не знал, есть ли у него семья и кем он приходится многочисленным издателям, журналюгам, культурологам и экспертам всех мастей. Пахло разведкой в прошлом. И не очень удачной. С собой за границу Редактор Гнома не брал. «Арагорн хренов». Даже в «Чушку» Гному пока не удалось выехать, Лидия тянула за шмотками и в аквапарк, пока были женаты, но как-то боязно было ехать с этой психической.
О том, как он сюда попал, о прочих причинно-следствен- ных связях Гном не рассуждал намеренно. Это задача Оппонента. Псих он или нет? Ну, орал, дрался, сорвался, кричал за Россию и немного про заклепки на танках. В общем, рядовой стресс. А что вцепился в рожу этому флегматичному мерзавцу в метро, так мерзавец и был. Кто ж знал, что у этого придурка еще и папа — главный психиатр. Гном ничего не отрицал, сослался на помутнение рассудка. Здесь пока сливал таблетки и наладил работу. Психи ему не мешали. Не психи и были. Ответы на глупости всегда приходят сами собой. У него даже было ощущение, что здесь, за толстыми стенами и охранником в будочке, он в большей безопасности, чем на воле, век бы ее не видать, если бы не такие девушки, как звезды. Мобильник Гурии был отключен.
Приближалась ночь, благословенное время. Санитар Петенька уже устраивался на койке соснуть после длинного медицинского дня. Ноутбук помаргивал зеленым и звал в эпоху неистовых бурь 1946-го года — начало холодной войны.
Черчилль нравился Гному как персонаж, как политик и как мыслитель. А как писатель — нет. Гном считал, что пишет лучше. Жаль, что гонорары утекали раньше, чем он собирался поехать на Туретчину и валяться семь дней под грифом «все включено». Но все как-то. не удавалось подползать к бару по воде, протягивая номерочек на ноге, тут же получать все, что нужно для отдыха. Солнца он не любил. Наверное, поэтому Турция не образовалась, он вообще не любил туризм. Переезжая раз в году с квартиры на квартиру, он прекрасно проживал ощущения тяжести рюкзака на спине и подъема с ним на верхние этажи. Этаж всегда оказывался седьмым без лифта по черной лестнице, зато в центре. Хату он выбирал придирчиво.
Черчилль ненавидел коммунистов. Его личной ненависти хватило, чтоб завести холодную войну. Рузвельт остался «хорошим». Недавно показывали фильм о том, что Черчилль мечтал поразить ядерными бомбами все крупные города России, а Рузвельт, вот умница, его остановил. Поколения детишек теперь назовут Черчилля выродком рода человеческого, с ним падет в их представлениях Англия, а америкосы останутся такими хорошими-хорошими с резиновыми улыбками до ушей. В Англии на его, Гномов, взгляд что-то было достойное, там было искусство и искренность, там была аристократия духа, которая теперь осталась разве в узкоглазом государстве Восходящего Солнца, даром, что тоже остров.
Ot+A&u TJtfCCAMM* Елшл Tft+tCAMM**.
Гному всегда мерещилась битва за Англию, поэтому его можно было считать законченным психом. Про высадку он знал все. По иронии судьбы нужно было писать про «холодную войну», про то, что случилось после, а не до. Никак было не объяснить этой высокоанглоязычной молодежи, которая вечно торчала в Америке на стажировках и сытых работах в университетах, что война никуда не делась и что по-прежнему русские и нерусские дерутся и отступают, а «кто-то подумал — совсем не осталось врагов». Несколько раз им с Редактором приписывали паранойю, мол, «разжигают национальную рознь» и «нечего тут!». Гном ничего не хотел разжигать, просто все его прогнозы об исходе торговых и политических сражений сбывались. Конечно, он играл за Россию, как за любимую фиолетовую фишку в детстве. Но когда Русый из 14-го дома хотел ее присвоить себе, маленький Гном встал и понял, что он в свои семь сейчас убьет этого девятилетнего здорового Русого, который и ходил к ним только затем, чтоб мать покормила супом, а вовсе не играть в фишки. Фишка отступала. Все меньше оставалось решений, а когда сужается выбор — нужно выходить в позицию Бога, иначе ни к черту не разглядишь продвижений войск. Бога Гном не любил. Он в него верил, но ни разу не чувствовал от этого никакой радости. В церкви и на похоронах он крестился машинально. Лидия бегала в церковь и даже картинно падала на колени перед иконой. Ей очень шло черное. Когда Гном любил ее, ему казалось, что Бог, наверное, заигрывает с ней, когда он, Гном, спит. Последнее время Лидии не везло. Спрос на фурий упал. Раньше Лидия ненавидела компьютер, холодную войну и Англию. Про фишку он ей не говорил. Странно, что она ни разу не заметила, как он носит ее с собой. Потом, когда появилась флешка, два объекта подружились, и ритуал защиты от демонов был завершен. Если становилось смутно, Гном проверял, на месте ли артефакты. Когда Лидия ушла к своему суффию, Гном за четыре месяца написал «Десант». Редактор рукопись не взял и косился еще некоторое время. Пару лет Гном побился в другие издательские тусовки. У него взяли все, что он написал раньше, он купил себе старенький фольксваген и раздал долги. «Десант» жил на флешке и более нигде. Альтернативная высадка немцев в Англии в тоскливом ноябре 1941 года никому была не нужна. Улыбка без кота. Про тоскливый ноябрь Желязны написал смешной роман от имени кошки - нежный — как смерть. Гном выложил «Десант» на сайт, равнодушно принял критику и уточнения от своих, терпеливо снес восторги молодежи и забил на это. По- чему-то здесь, в психушке, опять полезла Англия. Костистой лапкой старого Лорда — забыл, мол,что ли, за тобой должок!
Камень влетел в окно, стекла с треском посыпались, удар в шкаф, и вроде все.кончилось. Петенька вскочил, Гном сложил ноут и убрал его в ящик: «Одевайся, пошли посмотрим, что там!» - Гном был решителен. Петенька ничего такого не хотел, особенно в свое дежурство, и идти куда-то боялся. «Мало ли кто? Охранник давно ушел». Это не распространялось, но служащие знали, что охрана работает до 22.00, а потом сливается, так было заведено еще в наркушке, говорят, начмед «сам» так велел. Начмедом была тетка, изворотливая, как угорь, и наглая, как танк. В единственное неза- решетчатое окно, вот это разбитое, тогда шел прием товара. «Людям тоже жить надо», — говорила начмед. Она умерла в прошлом году, не выдержав нового помещения и необходимости новой логистики трафика. Говорят, наркоманы любили ее, как мать родную. Хоронить пришли такие красавцы, что на кладбище вызвали милицию. Все это рассказывал Петенька, который крутился в санитарах с четырнадцати лет, потому что жизнь его не избаловала родителями, доходами и прочими полезными обстоятельствами. Наркотики его обошли. Что было странно. Гном это уважал.
Они спустились вниз. Там действительно стояла кучка народцу и, похоже, никуда уходить не собиралась.
- Здравствуй, братишка! - протянул Гному руку высокий, отделившись от кучки парней.
- Родители не доложили о братьях, но будьте здоровы все равно... Зачем пожаловали? — спросил Гном, чуть растягивая слова, невольно подражая этому хлыщу неведомо зачем.
«Струсил, что ли?» — проснулся внутри Оппонент. «Не-е-т, это не меня, а Петьку трясет. Столько всего попережил за жизнь безродную и надо же — трус».
— Иди, Петька! Это ко мне, — кивнул он санитару, и тот рысью скрылся в дверях, затарабанил башмаками по лестнице вверх.
Оборот был плох, как и все в жизни Гнома. Он не знал никого из этих. И нигде, кроме как в сети, да и никого, кроме сгинувших полководцев прежних войн, он не трогал. Факт. Вот только дяденьку в метро побил однажды за отсутствие патриотического чувства.
— Стекло поменять придется, — угрюмо сказал он просто так, потому что накатило безразличие от творящейся вокруг чужой жизни, в которой он ни при чем и нигде, так — специалист по «Люфтваффе» и еще по многому такому, чего не проходят в школе и что не продается на рынках по- литтехнологий.
