Туллио Аволедо - Корни небес
Три светящиеся фигуры двигаются около меня, как эктоплазма, выделяясь из зеленого тумана, в который прибор ночного видения преобразует темноту. В таком виде они еще ужаснее. Живые мертвецы, как в кино. Они передвигаются медленно, но их движения неожиданны, животны, несмотря на то, что они не могут быть животными. Это человеческие существа, это должны быть человеческие существа, хоть и ужасно мутировавшие. Я чувствую запах гнилого мяса даже через противогаз.
Ни один из них не вооружен. Они двигаются осторожно. Они боятся меня. Моего ножа. Они каким-то образом знают, что я вооружен. Они ходят вокруг меня, рассматривают меня. Они видят в темноте.
Как будто прочитав мои мысли, один из них кидается вперед, пытаясь застать врасплох. Его рука — его коготь — ранит мое плечо. Острая, жгучая боль. Другие руки двигаются, ищут меня, ранят меня. Я инстинктивно реагирую. Нож летит вперед, пронзает плоть. Это рука. Кровь растекается, как пятна света на застывшей фигуре. Я наношу еще один удар. И еще один. Я двигаюсь вперед, дважды ударяя в пустоту, после чего снова попадаю по чему-то живому. Одна из фигур падает на землю, извиваясь, как комок змей. Что-то царапает мою шею сквозь одежду. Я рублю с плеча. Рык, падение. Теперь охотник — я. Последний стоящий на ногах монстр отступает, двигаясь прыжками. Не отдавая себе отчета в том, что я делаю, я размахиваю руками в снегу, рычу, как медведь, бегу за ним, валю его на землю. Я пронзаю его спину ножом, трижды, охваченный ужасом от раздающегося дикого крика, пока наконец не понимаю, что этот животный рев — мой.
Я оборачиваюсь, готовый к новым ударам. Одно из созданий двигается, катаясь по земле. Я наношу ему удар по голове. Еще один. Раздается звук чего-то раскалывающегося, и тварь больше не двигается.
Крепко держа нож в правой руке, я сгибаюсь, тяжело дыша. Я дышу в противогаз, поэтому очки моментально запотевают. Все становится расплывчатым. Я срываю с лица прибор ночного видения, и правильно делаю, так как внезапно множество полос света спускается сверху, освещая дно ямы. Я смотрю вверх. В мерцании падающего снега я вижу лучи шести мощных ручных фонарей. Все кажется мне волшебным, как когда в детстве просыпаешься от кошмара и одну за другой опознаешь вещи, которые тебя испугали.
От крови снег стал розовым, как клубничное мороженое. Три темных тела лежат в беспорядочных позах. Одно из них еще шевелится. Дергает ногой, рукой. Приходит в себя. С высоты раздается выстрел, и голова монстра взрывается. Две, три фигуры спрыгивают на дно ямы.
— Давай, священник! Вылезай!
Рука Буна протягивается ко мне.
— Ты прошел испытание, священник. Давай, ты же не хочешь остаться там в компании этих гнойных мешков?
Я ошарашенно смотрю на три тела. Распухшие лица в гнойниках и язвах. Ногти, длинные и острые, как когти.
— Что… Что это? — мямлю я.
Бун пожимает плечами.
— Они не такие, как зомби из кино. Они живые. Люди, живущие в руинах. Мародеры, по самые яйца пропитанные радиацией. Посмотри на лица. И это еще довольно свеженькие. Видел бы ты по-настоящему гнилых. Вот те действительно похожи на живых мертвецов.
Он тянет меня за плечо в сторону металлической лесенки, висящей на двухметровой высоте на стене, выложенной ужасно грязным голубым кафелем. Без видимого труда подсаживает меня, и я вскарабкиваюсь по лесенке. Четыре руки помогают мне перелезть через бортик.
Я оборачиваюсь.
Бун вернулся назад, к противоположному краю ямы. Храпя, как лошадь, он разбегается. Его ноги мелькают с бешеной скоростью, перемалывая утрамбованный на дне снег. За полтора метра до края он делает прыжок и хватается за нижнюю перекладину лесенки. Вскарабкавшись ловко, как обезьяна, он усаживается передо мной, широко расставив ноги и состроив гримасу.
— Битка! — кричит он. — Проверь, не наделал ли святой отец в штаны.
Связист ухмыляется, но остается на месте.
Бун протягивает мне мой прибор ночного видения, а потом дает пощечину.
— Знаешь, сколько стоят эти очки, священник?
— Это бассейн! — кричу я. — Что делали эти мертвецы на дне бассейна? Зачем ты меня туда сбросил?
— Это я ему приказал, — отвечает за Буна капитан Дюран, вставая передо мной в расслабленной позе, выражающей молчаливую угрозу. Его руки сложены за спиной, как будто он ни капли не боится моей реакции.
— Зачем?
— Мы все через это прошли. Считайте это обрядом инициации. Мы должны были убедиться в том, что в случае необходимости вы сможете управляться с оружием. Но прежде всего, мы хотели узнать, способны ли вы пожертвовать чужой жизнью для того, чтобы спасти свою. Или жизнь своего соратника.
— Обряд? Чей обряд? Вас, так называемых швейцарских гвардейцев?
— В некотором смысле. Мы называем его Триер.[34] Не спрашивайте, почему. Как бы то ни было, вы неплохо справились, правда?
— Их было трое. А если бы они меня убили?
— Тогда они бы вас съели. Откуда, вы думаете, на дне бассейна взялись кости?
— Вы хотите сказать, что держите мутантов-каннибалов на дне бассейна, чтобы тренировать своих людей?
— Мы не держим их там постоянно. Только когда нужно. И потом, их еще нужно подготовить. Морить голодом, дразнить. Чтобы приготовить хороший Триер, нужна целая неделя. Обычно мы делаем его с одним зомби. Но в вашем случае нам пришлось немного поимпровизировать. По мнению Буна, один хорошо натасканный противник эквивалентен трем нетренированным зомби. Мне думается, что это не совсем так, но испытание пройдено. Ну! Мы снова друзья?
Я резко отталкиваю протянутую им руку.
— Дерьмовые вы друзья!
— Дерьмовые… — усмехается Бун. — Ну и дела!
— Заткнись, Бун, — приказывает капитан.
Тот затыкается.
— Медицинскую помощь святому отцу. Руку и шею. Продезинфицировать и забинтовать.
Потом, обращаясь к остальным, добавляет:
— Отец Дэниэлс прошел испытание. Теперь мы знаем, что он в состоянии стать членом нашего отряда, с равными правами и обязанностями. Мы знаем, что он готов биться и что он будет прилагать к этому все силы. Поздравьте его и поприветствуйте как члена команды.
Один за другим, они подходят ко мне: Битка, Диоп, Карл…
Они поживают мне руку, тихим голосом произнося несколько слов или, в случае Битки, шутку.
Последним передо мной встает Бун. Он смотрит мне в глаза с этой своей вечной полуулыбкой на лице. Потом протягивает руку.
— Без обид, священник?
Некоторое время я не отвечаю.
Потом жму его руку.
— Без обид.
Поднимается ветер, завывающий, как привидение.
Стрелка дозиметра опасно близка к красной зоне. Я думаю, что если бы она издавала звуки, то это был бы жалобный вой ветра, пытающегося сорвать с нас одежду и мясо.
5
МОНСТРЫ ПОЯВЛЯЮТСЯ
Молча мы снова отправляемся в путь сквозь мелкий снег, с каждой минутой становящийся все гуще. Мне кажется, что в группе изменилось что-то важное. Теперь они говорят громче, как будто до этого у них было, что скрывать. Я как будто бы перестал быть чужим.
Я ускоряю шаг и догоняю Дюрана во главе колонны.
— Капитан!
— Да, святой отец?
— Каких еще сюрпризов стоит мне ожидать на пути в Венецию?
Дюран отвечает, не оборачиваясь. Его голос звучит искаженно из-за противогаза и шума ветра.
— С нашей стороны — никаких. Но я не исключаю, что сюрпризы будут. Вы, наверное, заметили, что снаружи довольно опасно?
— То есть, даже без вашего участия, вы хотите сказать?
Дюран встряхивает головой.
— Ну вы же выпутались из этого дела, не правда ли?
— Уж точно не благодаря вам!
Офицер не отвечает. Он продолжает идти, глядя прямо перед собой.
— Вы бы позволили им убить меня? — спрашиваю я.
— Нет.
— А у бассейна высказали, что да.
— Да, я это сказал.
После этого странного обмена репликами мы идем молча. Тьма вокруг нас не предвещает ничего хорошего.
— За сегодняшний день это уже второе падение, которым я обязан Буну. В первый раз идея была тоже вашей, капитан?
— Нет, это его дела. Я тут ни при чем.
— Я ведь мог умереть на дне этого бассейна.
— Могли, но этого не произошло. Как там говорил этот святой? «Что не убивает меня, то делает меня сильнее»…
— Это написал Фридрих Ницше. Он кто угодно, но только не отец Церкви.
— Да ладно, Ницше? Сколько всего узнаешь, общаясь с вами, священниками!
Улыбаясь, Дюран ускоряет шаг. Спустя несколько минут я отказываюсь от попыток угнаться за ним. Зато самого меня нагоняет Бун.
— Вы все еще злитесь? А я думал, что прощение — это, типа, обязательно для священников, — поддразнивает он меня.
