Рэй Олдридж - Император всего
– Да, – сказал Мольнех. – У Фломеля всегда были ловкие пальцы. Мне очень жаль, что из-за него мы потеряли оружие, Руиз Ав.
– Ладно, вот его поводок, Мольнех. Я пристегну его к шее Фломеля. Вот второй конец поводка и ключ от него. Если тебе придется оставить его где-нибудь, продень поводок в щель или оберни вокруг какого-нибудь крепкого столба, который невозможно выдрать из основания, и застегни его с помощью ключа. Понял?
– Я буду сторож ему, Руиз Ав, – к Мольнеху, очевидно, вернулось его обычное настроение веселого и жизнерадостного ожидания грядущих событий.
– Отлично. Вот что, еды у нас не осталось, но у нас все еще целы наши фляги с водой, а пустые животы в течение пары дней нас не убьют. Самое главное вот в чем: мы с каждой минутой все дальше от Кореаны, что, на мой взгляд, лучше всякой еды.
Только Мольнех, казалось, на миг усомнился в справедливости такого взгляда на жизнь.
Руиз рассказал остальным про свои открытия и находки, про свои догадки относительно прочих пассажиров. Он приказал Мольнеху и Дольмаэро ждать в выстланной коврами нише, где они, если хотят, могут поудобнее устроить Фломеля. Он встал и взял Низу за руку.
– Будьте начеку, – сказал он мужчинам. – Позовите меня, если увидите что-нибудь странное.
Низа хихикнула, и Руиз проследил направление ее взгляда, устремленного на огромный фаллос, который простирался по всей длине баржи.
– Ладно, понял, – поправился он. – Если увидите что-нибудь странное и опасное.
– Мне и это кажется весьма опасным, – сказала она. – Что за народ поклоняется таким странным идолам?
– Не знаю, – признался он. – Я думаю, мы это скоро обнаружим, но, надеюсь, не прежде чем как следует удалимся прочь от Кореаны.
Потом он привел ее на наблюдательное возвышение, где они сидели вместе, тесно прижавшись друг к другу, в молчании, пока солнце не упало в воду и не сгустились сумерки.
6
С приходом полной темноты баржа озарилась миллионами крохотных огоньков. Бусинки мягко светящегося разноцветного огня тесно прижимались друг к другу на каждом борту, на каждом боку статуй. Руизу пришло в голову, что баржи, должно быть, представляют из себя замечательное зрелище, если любоваться ими со стороны канала. Он подумал, что интересно было бы знать, смотрит ли на них кто-нибудь.
Низа зарылась лицом в его плечо.
– Мне трудно заставить себя поверить в это, – прошептала она. – А ты? Ты уверен, что это не какой-нибудь лихорадочный бред? Или, может быть, мы с тобой свалились в одну из сказок про гоблинов, какие няня мне в детстве рассказывала? Такие сказки няни рассказывают детям, чтобы их напугать.
– Ты так думаешь? – спросил он.
– Может быть.
– Если это сказка про гоблинов, то что нам делать?
– Я никогда не была плохой, – сказала она и рассмеялась. – Ну ладно, была, только иногда и редко. В любом случае, герой всегда точно знает, что нужно делать. Он никогда не беспокоит принцессу дурацкими вопросами на этот счет. По крайней мере, он ее не спрашивает, ту, которую он спасает, что, по ее мнению, им надо делать.
Руиз вздохнул.
– Из этого следует, что я не слишком уж хороший герой.
– О нет, – ответила она и коснулась его лица. – Ты замечательный герой.
Она подняла к нему лицо и нежно его поцеловала. Ее губы были такими мягкими и так нежно прижимались к его губам, словно спелый сочный плод, липкий от сладости, но в то же время полный жизни и энергии. Его рот потом покалывало иголочками там, где она его поцеловала.
Руиз только сейчас осознал, что они теперь в большей уединенности, чем за все прошедшие дни. Он снова поцеловал ее, более настойчиво, и почувствовал, как ее язык скользит по его губам. Он задышал тяжелее, и сердце его застучало.
Она оттолкнула его, медленно и плавно, и он отпустил. Глаза ее, казалось, стали немного ошеломленными, губы припухли. Она долго смотрела на него неподвижным взглядом, потом, все еще глядя ему в глаза, она легла на скамью на спину.
Он подумал, не опасно ли ему так забываться именно теперь. Он решил, что ему все равно, хотя какая-то древняя его часть в ужасе скорчилась от такой беззаботности.
Он легко коснулся ее колена дрожащими пальцами. Лицо ее расслабилось, и она возвела взгляд вверх, к звездам. Он медленно, восхищаясь красотой ее кожи, поднял край ее рубахи, гладя сильные мышцы ее ног. Он расстегнул подвязку, которая прижимала к ее бедру кинжал, и уронил его на палубу.
Когда его руки поднялись выше, она вздохнула, и ее бедра раскрылись. Он встал на колени возле нее и стал целовать ее колено, потом поцелуями проследил линию внутренней поверхности ее бедра, пока она не задышала бурно и прерывисто и не выгнулась ему навстречу, подставляя свои бедра его поцелуям.
Много позже она встала на колени на скамье, нагая, сжимая перила, ее влажные пряди волос спутались на спине, голова была закинута, она постанывала в такт его сильным толчкам. Его руки впились в ее бедра, и он смотрел на ее тонкую талию и округлые ягодицы, которые образовывали перевернутое сердечко, он восхищался ее красотой.
Он стал двигаться быстрее, и она стала двигаться ему навстречу, нежно толкая его бедрами, голос ее стал хриплым и прерывистым.
Как раз перед тем, как они испытали последнее жгучее наслаждение за эту ночь, он взглянул вверх и увидел совершенное лицо статуи на той барже, что следовала за ними. Может быть, это было навеяно лихорадочным восторгом минуты, но в тот миг ему показалось, что статуя наблюдает за их соединением, и что глаза ее сияют ничем не смущенным удовольствием. Словно бы статуя восхищалась жаром страсти между Руизом и Низой. Впечатление было поразительно острым. В этом взгляде статуи было что-то извращенное, и в то же самое время в нем было нечто настолько свирепо эротичное, что Руиз подчинился ему, задрожав всем телом, вжимаясь как можно сильнее в тело Низы, как только можно глубже. Он вливал в нее свои жизненные соки волна за волной невыразимой радости. Она заметалась под ним, беззвучно что-то выкрикивая, протянула назад руки, чтобы впиться в его бедра и прижать его к себе еще теснее.
Потом они лежали на скамье вместе. Руиз прикрыл их сброшенными ими рубахами. Это помогало сохранить то тепло, которое еще источали их тела, и потом он целиком отдался восхитительному чувству, которое он испытывал, лежа с Низой под звездным небом. Он находил почти дух захватывающее удовольствие в том, чтобы чувствовать мельчайшие движения ее влажной плоти рядом с его телом. Он пронзительно чувствовал тонкости ее тела, там, где они соприкасались. Мягкость ее грудей, слегка колкое давление ее сосков на его груди, перистое легкое прикосновение ее волос, более жесткие волосы и скользкое тепло между ног, там, где она сжала бедрами его бедро.
Он сообразил, что в ее любовных порывах появилось нечто новое. Та сдержанность, которую он раньше чувствовал в ней, в тот первый раз в купальном бассейне, та сдержанность, вторая относила их близость к разряду случайных связей, – исчезла.
Она отдавалась ему без ограничений и сдержанности. Он подивился про себя, что же изменилось для нее.
Когда они наконец заговорили, сперва они вели речь о каких-то мелочах. Сладость и мягкость ночного воздуха, красота звезд, которые проскальзывали сквозь проплывающие мимо ветви деревьев, успокаивающее мурлыканье моторов баржи.
Низа оперлась на локоть и рассеянно погладила его грудь.
– Ты знал о том, что женщины на Фараоне рожают детей только когда захотят? Каждый месяц, когда кончается кровотечение, они пьют отвар корня далафреи – а потом, когда они выпили его, до тех пор, пока кровь не придет снова, они могут получать удовольствие безо всяких последствий. Пангалактические женщины делают то же самое?
Руиз не был готов к ее вопросу и заговорил не подумав.
– У них есть другие способы. И у пангалактических мужчин тоже. Но тебе можно не волноваться. Когда тебя взяли в плен, то доктор приживил тебе вот это.
Он дотронулся до кожи на ее левом предплечье, где противозачаточная капсула чуть выступала над кожей еле заметным бугорком.
Она с любопытством пощупала легкую припухлость.
– А-а-а, – сказала она голосом человека, который сделал печальное открытие, – это для того, чтобы рабы оставались в товарном виде?
Он кивнул, ему стало досадно за свою бестактность. Он прижал ее к себе покрепче, и она не стала протестовать.
– Это очень легко убрать, – сказал он. – Это можно сделать в любой момент, когда ты захочешь.
Меж ними воцарилось молчание.
Наконец она заговорила задыхающимся шепотом.
– Я никогда тебя об этом не спрашивала, но я много об этом думала. Там, далеко, на твоих пангалактических мирах, есть женщина, которой сейчас хочется, чтобы ты был там? Есть ли такая, к которой тебе хотелось бы вернуться?
