Алексей Евтушенко - Отряд
И все же им продолжало везти.
Когда через час окончательно "сдох" второй фонарик и пришлось включить последний, третий, шедший впереди Дитц чуть не разбил себе голову об нависавшую с потолка каменную глыбу. Здесь высота тоннеля резко уменьшалась, и самым высоким в отряде, Малышеву и Дитцу, пришлось метров десять пройти пригнувшись, прежде чем потолок снова ушел вверх. Дитц посветил фонариком, и тут же в торце этого выступа обнаружилась парочка очень удобных, достаточно глубоких и широких трещин, будто специально созданных для закладки в них толовых шашек. Если учесть, что буквально еще через четыре метра тоннель резко поворачивал вправо, то более удобного места для засады и устройства завала и пожелать было нельзя.
– Кто у тебя лучший подрывник сейчас? – спросил Дитц Велгу, шаря лучом фонарика по извилистым трещинам в торце выступа.
– Пожалуй, Онищенко, – чуть подумав, ответил тот. – Петро, справишься?
– Думаю, шо справлюсь, товарищу лейтенант. – Онищенко старался говорить по-русски, так как переводная машинка явно плохо знала украинский язык.
– Хорошо. Останешься здесь. Ты и…
– Рудольф Майер, – подсказал Дитц.
– Ты и Майер. Ваша задача: заминировать этот выступ и, как только противник приблизится, взорвать его. Взорвать желательно так, чтобы завалить врага камнями насмерть. Но это уж как удастся.
– Я думаю, это не очень сложно э-э… товарищ лейтенант, – плотоядно ухмыльнулся Майер. – Скорость горения бикфордова шнура мне известна. Свеча у меня есть. Мы заложим шашки и пройдем вперед. Метров эдак двести. Там сядем и будем ждать и слушать. Акустика тут хорошая, а бесшумных погонь не бывает. Опять же, они выдадут себя светом. Как только мы их обнаружим, быстро вернемся сюда, прикинем расстояние и время… В общем, уверен, справимся.
– Что ж… – Велга внимательно оглядел обоих. – Удачи вам. Эй, у кого тол и шнур?! Отдайте ребятам. Мы отойдем метров на пятьсот – нет нужды рисковать всем. Как только подожжете шнур, быстро, но тихо двигайтесь к нам. Если не получится со взрывом, встретим их иначе.
– Извините, товарищ лейтенант. – Коренастый немец-пулеметчик переступил с ноги на ногу и вдруг посмотрел прямо в глаза Александру. – Я, конечно, солдат и знаю, что такое приказ, но, по-моему, это не очень удачная мысль.
– Рядовой Майер! – рявкнул Дитц.
– Прошу прощения, господин обер-лейтенант! Я только хотел высказать свои соображения. В конце концов, мы в не совсем обычной ситуации…
– Говорите, рядовой, – разрешил Велга.
– Зачем рисковать всем отрядом? Если у нас не выйдет с завалом, то мой "МГ" и автомат Петра задержат погоню, а возможно, и остановят ее. Если же мы удачно взорвем этот проход, то догоним вас, и все вообще будет прекрасно. – Он помолчал и упрямо добавил: – Я так думаю.
– А? – повернулся Александр к Дитцу.
– Солдат прав, – пожат плечами обер-лейтенант. – Тем более что в этом тоннеле мы не можем развернуться по всему фронту. Двоих вполне достаточно, чтобы сдержать хоть роту.
– Если это обычная стрелковая рота, – пробормотал про себя Велга.
– Что?
– Да так… не обращай внимания. Хорошо. Тогда мы отходим на два километра и ждем взрыва. Если после этого услышим стрельбу, значит, будем уходить дальше. Если нет – ждем вас. Такой вариант устраивает, господин рядовой?
– Вполне, – широко улыбнулся Майер и вскинул пальцы к виску. – Р-разрешите выполнять?
Восемь человек ушли во тьму, и Майер с Онищенко еще долго стояли на повороте тоннеля, вглядываясь в слабеющий отблеск фонарика и вслушиваясь в затихающие шаги своих товарищей. Наконец уже ничего нельзя было рассмотреть и ничего расслышать, кроме слабого журчания воды сзади: в этом месте подземный ручей уходил под монолитную скалу, и его дальнейшее течение было скрыто от людских глаз.
– Ну что, Петя, – хлопнул Майер по плечу Онищенко, – займемся делом?
– А то! – откликнулся он, и обоим показалось, что они поняли сказанное друг другом безо всякой переводной машинки.
Слабого света свечи оказалось вполне достаточно для привыкших к темноте глаз, чтобы заложить толовые шашки в две трещины, как можно выше и глубже, для чего более легкому Онищенко пришлось встать на широкие плечи немецкого пулеметчика. Потом они протянули бикфордов шнур за поворот и, погасив свечу, на ощупь двинулись обратно по течению ручья. Отсчитав триста шагов, остановились и сели.
Тьма и камень окружали их со всех сторон. Разговаривать было нельзя, да и как разговаривать, не зная языка друг друга, и солдаты обратились в слух и зрение, пытаясь уловить малейший шум или свет погони.
Время ползло.
Чертовски хотелось курить.
Петр Онищенко и сам не заметил, как его глаза закрылись… и вот он уже сидит на пологом левом бережку родной речки Жерев, что в Житомирской области. Желтоватая от прибрежного леса вода Жерева успокаивающе журчит, журчит… голова Петро клонится к рукам на коленях… В его руках удочка, за спиной – летний веселый лес, полный птичьего гомона, сладких запахов, грибов и ягод. Рыба не клюет. Петро вскидывает голову, обводит затуманенным взором обрывистый правый берег и ясно-синее небо с пушистыми облаками над ним. Голова его опять неумолимо клонится вниз… Что-то толкает в бок, и рядовой Онищенко распахивает глаза.
– Не спи, разведка! – шепчет смутно видимая фигура справа.
Странно… Слова явно не русские, но он их, кажется, понял. И он… Петр внимательно вгляделся в фигуру Майера. И он видит! Пусть нечетко, но различает и сидящего рядом немца (чудеса все-таки: он и мирный немец рядышком!), и каменный свод тоннеля над ним. Он видит свои руки, автомат "ППШ" на груди, две гранаты с длинными ручками на ремне Майера.
– Слухай, – говорит он тихо немцу, – я бачу! Я вижу! – И показывает рукой на свои глаза.
– Да, – отвечает тот шепотом, – я тоже. Зрение приспособилось.
Не все, конечно, но общий смысл сказанного они понимают.
– Boт так дела, – бормочет Майер. – Сам не заметил, как выучил русский.
Далеко-далеко слева мигнул, погас, опять мигнул и медленно разгорелся тусклый огонек. Оба бойца как по команде улеглись на животы, до рези в глазах всматриваясь в черную бесконечность каменного коридора.
Впрочем, бесконечность уже не была черной. Там, в глубине, огонек становился ярче и ярче, и уже было видно, что это не просто огонек, а луч мощного фонаря…
– Это они, – шевельнул вмиг пересохшими губами Майер. – Метров шестьсот ходу. Назад!
Опыт – великое дело.
Грохот и яростный свет раскололи подземную тьму и скалу вместе с тьмой.
Прикрыв руками головы, разведчики некоторое время лежа выжидали, а после осторожно двинулись в сторону завала – уж очень хотелось полюбоваться на дело рук своих, да и убедиться в том, что враг уничтожен или хотя бы отрезан, было необходимо.
Завал получился отменным. Уже метров за пятьдесят в воздухе чувствовалась толовая вонь, и пыль от взорванного камня лезла в нос и глотку.
Майер зажег свечу, и в желтоватом ее свете они с удовольствием оглядели великолепную кучу скальных обломков различной величины, засыпавших тоннель под самый потолок.
– Чистая работа! – восхитился немец.
– Да, – согласился Петр. – Мышь и та… Э! А цэ шо?!
Возле стены, подвернув под себя руки, ничком лежал человек.
Точнее, сварог.
Некоторое время разведчики молча разглядывали неподвижную фигуру в переливчатом комбинезоне и круглом чудном шлеме на голове. Наконец Майер передал свечу Онищенко, наклонился и одним ловким движением перевернул сварога на спину… Слабый свет упал на густые ресницы, чувственный рот и длинные черные пряди волос, выбивающихся из-под шлема. Правой рукой Майер подхватил оказавшийся под фигурой излучатель, а левой неуверенно дотронулся до нежной щеки сварога.
– Тю! – сказал стоящий над ним Онищенко. – Кажись, баба!
Далекий звук взрыва докатился до отряда именно в тот момент, когда они заметили впереди слабый намек на свет.
– Наши взорвали тоннель! – крикнул ефрейтор Карл Хейниц.
– Впереди выход!! – радостно завопил Валерка Стихарь.
Уже через пятнадцать минут солдаты стояли на неширокой каменной террасе и, прикрыв ладонями слезящиеся от яркого дневного света глаза, оглядывали окрестности.
Собственно, оглядывать особенно было нечего – тоннель выходил в глубокое и узкое горное ущелье. Терраса, на которой они сейчас находились, практически отвесно обрывалась вниз метров эдак на пятьдесят прямо в белую от пены реку, несущуюся по ущелью. Выше вздымались все те же отвесные скалы, и только полоса голубого неба над головами и солнце, как раз в этот час заглянувшее в ущелье, убеждали людей в том, что они выбрались-таки наружу из каменного чрева гор.
– Ни фига себе вышли. – Валерка Стихарь наклонился над обрывом и сплюнул в далекую реку. – Как же тут спуститься? Или подняться? – Он задрал вверх вихрастую голову, осматривая скалы.
