Андрей Орлов - Сибирь 2028. Армагеддон
– Простите, что перебиваю, Лев Михайлович, – кашлянул я. – Не хотелось бы подвергать ваши слова критике… но позвольте спросить, где вы набрались этой пошлости? Вам бы фантастические романы писать. Чудеса в наше время бывают только в решете…
– И в перьях, я знаю. – Печальная ухмылка Пьеро исказила шелушащееся лицо. – Относись к моим словам как угодно, Карнаш. Посмейся над ними, потом напейся, а как протрезвеешь, завернись в простыню и ползи на ближайшее кладбище. Это самое уместное решение для пессимиста. Во-первых, милый друг, человечеству нужно во что-то верить, чтобы окончательно не загнуться от безысходности, а во-вторых… прислушайся к моим словам: слухи о справедливом мироустройстве на территории отдельно взятого жилого массива не лишены оснований. Я не знаю конкретно, что там происходит сейчас, но чувствую, что там намного лучше, чем здесь или в Новосибирске. Знаком с законом сохранения материи? В одном месте отнимают – в другом обязательно восполнится. И это место – Снегири, помяни мое слово.
Я знал лишь закон сохранения пакости. Закон простой: пакость сохраняется ВСЕГДА.
– Не всем дано туда добраться, не всем известно об этом уголке благополучия, возможно, не всех туда берут… но согласись, Карнаш, у тебя шансы есть. Ладно, не буду больше ставить тебя в неловкое положение. – Драгунский шевельнулся, как-то передернул плечами. – Лично мое существование на этом свете подходит к концу… – Я опустил фонарик, чтобы не видеть, как из его глаз изливается предсмертная тоска. – Жить в новом исполнении мне как-то не хочется…
– Послушайте, Лев Михайлович, – смутился я, – у меня имеются лекарства, мы могли бы…
– Побереги свои лекарства для тех, кому они нужны. – Голос больного отвердел: – Меня уже поздно лечить, течение болезни не остановить. С каждым днем я буду становиться безобразнее и опаснее… Не хочешь ударить меня ножом в сердце, приятель?
– Не хочу, Лев Михайлович, – замотал я головой.
– Жалко, – вздохнул Драгунский. – А бросить, если боишься подходить? Ты же отлично метаешь ножи…
– Тоже не хочу.
– Тебе что, трудно? – В голосе бывшего инженера зазвенели жалобные нотки. Как будто я отказывался ему занять немного деньжат!
– Да не хочу я вас убивать, – возмутился я. – Хотите умереть – так, пожалуйста, проверните это без моего участия. Войдите в город – первый же патруль с удовольствием выполнит ваше желание.
– Хорошо, Карнаш, я так и сделаю… – Драгунский с тяжелым вздохом повернулся и побрел прочь от самолета – в сгустившийся сумрак.
– Подождите, Лев Михайлович, – растерялся я. – Может, еще… поговорим?
– Да ну тебя, Карнаш… – донесся голос уставшего от жизни человека. – Убивать ты меня не хочешь, о чем еще с тобой говорить? Удачи, дружище, надеюсь, хоть у тебя в этой жизни что-то получится… И послушай моего совета, хорошо? – Он, похоже, остановился: – Не заводи себе близких людей. Ты даже не представляешь, какая это пытка – терять их…
Да уж, действительно, откуда мне об этом знать? Больной мужчина скрылся в сумеречной зоне, поскрипывала глина под подошвами. А я стоял с ножом у железного жилища и не мог выбраться из оцепенения. Потом вздохнул, потряс головой, сбрасывая прилипшие к ушам макаронные изделия, и полез в самолет…
Я проспал часа четыре, а когда проснулся, часовая стрелка на «вечных» наручных часах лишь слегка перевалила за полночь. Рослая свеча в голове еще не прогорела. В последнее время я, как ребенок, не мог засыпать без света. Мне снова снилась Маринка – верный признак того, что после пробуждения я уже не усну. Она гладила меня по голове, шептала ласковые слова, и грусть в ее глазах перечеркивала все, что я видел в них до этого. И снова навалилось острое одиночество, будь оно неладно, тоска сжала горло. Для чего жить? Но надо, раз уж взялся… Я сам не понимал, чего хочу в этой жизни, к чему стремлюсь. Смысл жизни в выживании – не самый утешительный вывод. Я таращился в облезлый потолок, который то падал, то взмывал куда-то в небо, избавлялся от кома в горле. Права интуиция, прав Драгунский – в этой жизни нужно что-то менять, если не хочу, чтобы мое существование резко прервалось. И делать это нужно немедленно, пока не настало утро! Оно не будет мудренее этой ночи! Хуже не будет, сживись с этой мыслью, решись, вкрадчиво выговаривал авантюрист, оседлавший черепную коробку. Ты будешь удивляться, но и в мертвом городе до сих пор живут люди. А ты чем хуже? Не понравится – вернешься, подумаешь, прогулка…
Перед глазами колебалось больное лицо Льва Михайловича Драгунского. «Справедливое мироустройство, Карнаш… Прояви свои суперспособности… У тебя получится… Много красивых женщин…» Я вертелся, грыз пропитанную потом подушку, рычал на отблеск догорающей свечи. Ничего себе, микрорайон Снегири! Да это же у черта на рогах! Противоположный конец города! По прямой, через время и пространство – километров двадцать. По улицам – больше тридцати. До катаклизма, при условии отсутствия пробок и «зеленой волны», это расстояние можно было покрыть минут за пятьдесят. В нынешнее время – не меньше недели! Через ужасы, банды, полчища зараженных. Причем кратчайшая дорога через Новый, он же Димитровский, мост (вернее, под ним, ввиду отсутствия моста) исключалась – район Затона и Лесоперевалки контролировала банда Юры Долгорукого (любителя дубасить свои жертвы глобусом), и все подходы к переправе и бывшим портовым сооружениям стерегли его люди. Договориться с Юрой Долгоруким я не мог, он бы страшно обрадовался и лично пошинковал меня в салат за один инцидент пятилетней давности. Значит, переправляться на правый берег можно лишь в районе Октябрьского (он же Коммунальный) моста, что увеличивает дистанцию еще километров на шесть. Но тогда я буду двигаться по линии метро – вплоть до площади Калинина. Впрочем, что это меняет? На метро доеду?
Я вертелся и потел. Потом поднялся, почистил зубы и начал собираться. Часы изображали час. Ровно в два из Оби в направлении Новосибирска стартует колонна. Обычная плановая экспедиция по «хлебным» местам нашего города. Исходя из разговоров офицеров, подслушанных сегодня днем, вследствие известных событий, экспедиция не отменялась. Напротив, имелся шанс, что она пройдет без сюрпризов, поскольку массу зараженных сегодня истребили, остальные рассеяны, деморализованы и вряд ли ожидают подобного нахальства. Цель ночной экспедиции – торговый центр «МЕГА» в Кировском районе, некий заваленный аптечный склад, о существовании которого доложил руководству «республики» некий засекреченный лазутчик. С лекарствами в Оби становилось напряженно, пусть на складе просроченные, но новых все равно взять негде.
Я уже мысленно прокладывал маршрут, смирившись с неизбежным. Пусть «МЕГА», невелик крюк. Оттуда несложно добежать до Коммунального моста (километра четыре, если по катетам), найти средство для переправы… От авантюрных планов и беспримерной глупости уже захватывало дух. Я не должен был останавливаться. Только не передумать! Все самое лучшее и теплое – шерстяные носки, жесткие берцы, способные выдержать удар по танку, двухслойные ватные штаны, перчатки, свитер, бушлат с пропиткой из синтепона, шапка-«несдувайка». Я складывал в рюкзак консервы, бинты, все имеющиеся в доме лекарства и антибиотики. Приделал к поясу фляжку с кипяченой водой, проверил нож. Проверил второй – чисто уголовную «выкидуху». Проверил третий – с лезвием, выстреливаемым на несколько метров. С пистолетом Ярыгина я благополучно простился, в наличии оставался «макаров» – идеальное оружие, чтобы застрелиться, но весьма посредственное для ведения боя. Я сунул его во внутренний карман бушлата, в боковой – четыре запасные обоймы по восемь патронов. Помолился, глянул в зеркало, простился с самолетом, ставшим мне на долгие одиннадцать лет таким комфортным жилищем…
В половине второго ночи я уже шагал по городским улицам, освещенным яркими прожекторами. Патрулей в ночной Оби было больше, чем землянок. Я уже догадывался, что радостной встречи не избежать.
– На месте стой – раз, два, – проворчал старший патруля, с которым я столкнулся лоб в лоб на улице Жуковского. В лицо ударил ослепительный свет от трех фонарей одновременно. Блин! – чуть не взорвался я, когда же у этих вояк, наконец, кончатся батарейки! Радужные круги плясали перед глазами, я морщился, но не роптал. Меня обошли со всех сторон, зачем-то обнюхали.
– Ага, Карнаш, – проворчал смутно знакомый голос. – Самоубийца собственной персоной. Полюбуйтесь, какой живчик. Идет посреди ночи и ничего не боится. Далеко собрался?
– В суд вызывают по повестке, – пошутил я. – Чего пристал, Плинтус? Не видишь, идет законопослушный гражданин…
Тут они так грохнули все втроем, что даже мне смешно стало.
– Это и есть тот самый Карнаш? – спросил человек с незнакомым голосом.
– Он самый, – подтвердил гвардеец по фамилии Плинченко, которого прозвали Плинтусом – что, собственно, соответствовало его умственным данным. – Лучший друг господина полковника. Любитель заниматься сексом вдвоем. Проще надо быть, Карнаш, проще. Не иначе в бега собрался?
