Сергей Мусаниф - Шанс для неудачников. Том 2
— Я могу ее видеть?
— Как давно вы ее знаете?
— Не с шестнадцати лет.
— Тогда она вас не узнает.
— Я не идиот, доктор. Я прекрасно понимаю, что она меня не узнает.
— Тогда я рекомендовал бы вам отложить встречу, — сказал доктор. — Она пытается примириться со своим новым положением на корабле потенциального противника, и появление человека одной с ней расы может вызвать нежелательный эмоциональный всплеск.
— А если бы существовала вероятность, что она меня вспомнит, этого всплеска бы не произошло? — осведомился я.
— Это зависело бы от того, в каких вы были отношениях. Положительные эмоции ей бы не повредили, но я боюсь, что в нашем случае эмоции будут негативными, а это затруднит процесс дальнейшей реабилитации.
— Понято, принято, — сказал я.
— Скажите, кто проводил прошлую реабилитацию? Я вижу следы кленнонских технологий, что достаточно странно, учитывая род ее занятий.
— Это было в клинике на Веннту, — сказал я.
— Капитан ВКС Альянса в гражданской кленнонской клинике?
— СБА, тайные операции… Вы уверены, что вам так уж нужны подробности?
— Не нужны, — согласился он. — Просто этот вопрос возбуждал мое профессиональное любопытство. Теперь оно удовлетворено.
— Тогда в качестве ответной любезности удовлетворите мое любопытство, — попросил я. — Вы обследовали полковника Риттера?
— Да. Я нахожу его состояние удовлетворительным.
— Он плохо выглядит, чувствует себя еще хуже и жалуется на провалы в памяти.
— Так бывает. Криозаморозка — это сложная процедура, последствия которой могут быть самыми разными. Полковник Риттер не говорил мне, что у него провалы в памяти.
— Наверное, он об этом забыл.
— Команда медиков на вашем корабле действовала с нарушениями инструкции, — сказал доктор. — Особенно это сказалось на первой партии пациентов. Кроме того, в отличие от остальных, полковник Риттер не был абсолютно здоров, когда его помещали в стазис.
— Но ведь стазис придумали как раз для того, чтобы помещать в него тяжелораненых.
— И вам известно, какой процент удается вернуть в строй?
— Нет.
— Чуть больше половины. Остальные в лучшем случае с почетом уходят в отставку и получают пенсию по инвалидности. В худшем… ну, вы понимаете.
— А генерал Визерс?
— Я считаю, что у него нет криоамнезии. Он просто нашел удобный способ не отвечать на неприятные вопросы.
— И сознательно подставил себя под тотальное ментоскопирование?
— Он бы в любом случае его не избежал.
— Это вы говорите как врач или как кленнонец?
— У генерала нет никаких сопутствующих симптомов. Кроме того, криоамнезия обычно затрагивает либо краткий период, непосредственный перед травмой, либо уходит на многие годы назад, как в случае с капитаном Штирнер. У генерала же отсутствуют только воспоминания о последних полутора годах, которые и интересуют адмирала Реннера больше всего.
— Криозаморозка — это сложная процедура, последствия которой могут быть самыми разными, — напомнил я.
— Да, — согласился доктор Кинан. — Но когда эти последствия оказываются такими удобными для пациента, поневоле начинаешь задумываться.
Конечно, он был прав.
Я мало что смыслил в криореанимации, но у меня тоже возникали подозрения, что Визерс симулирует свою амнезию. Возможно, он просто тянет время, возможно, у него возник очередной хитрый план. Визерс был опасным, лживым и изворотливым сукиным сыном, и на моей памяти ему всегда удавалось выходить сухим из воды.
Его планы работали. Не всегда получалось именно так, как он хотел, но это не всегда от него одного и зависело.
— Я могу вам еще чем-то помочь? — поинтересовался доктор, видимо, намекая, что его время не безгранично.
— Я все же хотел бы увидеть вашу пациентку, — сказал я. — Пусть не лично, а на экране. Вы не могли бы это устроить? В медицинском отсеке наверняка должна быть система видеонаблюдения.
— Смотрите. — Доктор развернул монитор в мою сторону и вывел на него картинку.
Камера была установлена в углу, почти под потолком, чтобы охватить все пространство палаты.
Кира сидела на кровати, поджав ноги под себя, и по ее лицу текли слезы.
— Вы сказали, что она примирилась со своим новым положением, — сказал я, чувствуя, как внутри поднимается гнев.
— Я сказал, что она пытается.
— Она плачет, — сказал я. — Вы сказали, что мой визит может нарушить ее эмоциональное состояние, но она и так плачет.
— У нее сейчас эмоции пятнадцатилетней девочки, — сказал доктор. — В таком возрасте слезы — это нормальная реакция на стресс.
— И вы считаете, что просто сидеть и смотреть — это тоже нормально?
— Я могу дать ей успокоительное или снотворное, но это не поможет смириться с реальностью. Она должна принять мир таким, какой он есть, и это может сделать только она сама.
— Вы часто сталкивались с такими ситуациями во время практики?
— В учебниках они описаны достаточно подробно.
— В учебниках? Вы уверены, что вы криохирург?
— Я не криохирург. Но я лучший специалист на этом корабле и в этой части галактики.
— Потому что только у вас есть учебник?
— Криохирурги не служат судовыми врачами на боевых кораблях, — сказал доктор Кинан. — Они сидят в специализированных клиниках на Кленноне и работают с тем, что им привозят. Если бы оборудование на вашем корабле не было автоматизировано, я не думаю, что мы вообще решились бы реанимировать кого-нибудь из вас.
— Может, и не стоило, — пробормотал я.
— Мы обсуждали альтернативы, — сказал доктор. — Криосистему «Одиссея» невозможно демонтировать и перенести на «Таррен», так что нам пришлось выбирать всего из двух вариантов. Или вывести вас из стазиса здесь, или вызывать из Империи буксировщик и тащить ваш корабль на Кленнон. Адмирал Реннер предпочел сэкономить время.
Шелковые простыни, прохладный ночной воздух, просачивающийся под балдахин, длинные рыжие волосы, разметавшиеся по плечам, пухлые губки, неподдельная тревога в зеленых глазах.
— Когда выступает твой полк?
— Завтра. Утром я уйду, и в следующий раз мы увидимся только после войны.
— Ты вернешься?
— Конечно, любимая. Я всегда возвращаюсь.
— Жиль, я так боюсь за тебя… Я боюсь, что тебя убьют или покалечат…
— Не покалечат. И уж тем более не убьют.
— Говорят, что испанцы свирепы в бою.
— Я не боюсь испанцев. Тебе что-нибудь привезти из Мадрида?
— Не надо мне ничего. Только возвращайся сам. Я буду волноваться…
— Волнение — это плата за любовь к мушкетеру, — сказал я. — Сама виновата. Влюбилась бы в какого-нибудь лавочника, и жизнь твоя стала бы намного спокойнее. Да они и более практичный народ, эти лавочники…
— Ты смеешься надо мной? — Она шутливо ткнула кулачком мне в грудь.
— Ты так очаровательна, когда злишься…
До утра мы наговорили друг другу еще кучу банальностей. Даже несмотря на то что разговаривали мы не все время, что оставалось до рассвета.
— Мне очень жаль, что так получилось, — сказал Реннер, когда мы пили кофе на следующий после моего посещения медотсека день. — Если ситуация с девочкой не улучшится, я постараюсь как можно лучше позаботиться о ее судьбе.
— На Кленноне? — спросил я. — И что же вы можете ей предложить?
— Я пока не знаю, — сказал он. — Но я думаю, когда все станет яснее, мы сможем подобрать приемлемый вариант. Моего влияния для этого хватит.
— Посмотрим, как все пойдет на Леванте, — сказал я. — Если там окажется достаточно безопасно, я предпочел бы его. Все-таки это человеческая планета. Сила тяжести и все такое…
— И нет кленнонцев вокруг, — закончил за меня Реннер.
— Вы же знаете, лично у меня нет никаких предубеждений, — сказал я. — Но те, кто выросли на пропаганде Альянса…
— Да, я знаю. Империя — это враг номер один.
— А что о вас думают на бывших территориях Альянса в настоящее время?
— Полагаю, что ничего. У них есть проблемы поважнее. Да, и если уж мы заговорили о проблемах и врагах, то я хотел бы узнать о Кридоне.
— А что с Кридоном?
— Вы — единственный человек, кто разговаривал с ним. Один из немногих, кому вообще довелось побывать на внутренних планетах Гегемонии.
— Вы хорошо изучили мое прошлое.
— Я всегда старательно делал домашние задания.
— Но я не могу рассказать ничего интересного, — сказал я. — Там всегда было темно, и рассмотреть ничего толком не удалось. А Кридон… у нас состоялась беседа, в которой он сравнил меня с пылью. Он вообще не слишком высокого мнения о человечестве, знаете ли.
— О чем вы беседовали?
— Он принял меня не за того парня, — сказал я. — На самом деле ему нужно было поговорить с Фениксом. Или это вообще была часть какой-то очередной комбинации Визерса.
