Евгений Красницкий - Отрок. Женское оружие
То, что сказал Михайла, было Арине понятно, но вся ее женская суть не позволяла ей согласиться с ним сразу же, выискивая способы избежать излишней, как ей казалось, жестокости. Тем более что сама она того мальчишку уже пожалела и простила.
— Но вы же не воинов — купцов учите.
— А что, купцы только в лавках сидят? В походы не ходят, достояние свое от татей оружием не защищают?
— Но ведь отроки же, почти дети еще! Как же можно так с ними?
— Не можно, а нужно. И именно в отрочестве — потом поздно будет. Ну представь себе, чтобы ребенку лет до десяти не разрешали ходить — чтоб не упал и не расшибся. Дескать, подрастет, вот тогда… Каждому учению — свое время. Как учишь ребенка с малых лет держать ложку рукой, а не ногой, так и воинские обычаи ко времени зрелости должны в кровь впитаться, чтобы и помыслить себе иначе воин не мог.
Арина уже набрала в грудь воздуха для следующего возражения, но Михаил, выставив ладонь вперед, не дал ей ничего сказать.
— Понимаю, сразу с этим согласиться трудно. Кажется жестоко, непосильно для незрелого разума и неокрепшего тела. Тем более женщине свойственно детей жалеть. Однако, не жалея отроков сейчас, мы, возможно, спасаем им жизнь в будущем. Поживешь у нас, оглядишься, многое тебе ясно станет.
И снова, уже из чистого упрямства, Арина хотела что-то возразить, но тут шевельнулся Андрей, до того сидевший неподвижно. Сначала ей показалось, что этот жест напоминает попытку успокоить норовистую лошадь — Арина даже обиженно отшатнулась, но потом вдруг поняла, что Андрей просто хочет удержать ее от глупого и бесполезного препирательства. Михаил глянул на Аринку с Андреем, неожиданно улыбнулся и, уже поднимаясь на ноги, произнес:
— Я же сказал — мы защищаем СВОИХ женщин.
Повернулся и пошел куда-то, оставив после себя ощущение беседы с умудренным старцем, а не отроком. Арина некоторое время пораженно смотрела ему вслед, и только когда он скрылся в темноте, до нее дошел смысл его последних слов — «Своих женщин»! Растерянно обернулась к Андрею и тут же получила безмолвное подтверждение: «Да, ты своя!»
«Своя? Ну да, теперь свои мы… А я-то ТВОЕЙ стать хочу…»
Аринка едва сдержалась, чтобы вслух этого не сказать. Они с Андреем вообще про это больше не говорили, но появившаяся было между ними отстраненность пропала после разговора с Михайлой. Удивительный отрок — воистину удивительный! Ведь он нарочно такое время выбрал, когда и Андрей тут — он-то сам все это сказать ей не мог.
«Да ведь Михайла мне все это еще и для того рассказывал, чтобы я понимала, куда еду и с кем мне жить теперь предстоит… Ну да, то что они меня своей признать готовы — то полдела еще, даже меньше, мне своей еще только предстоит сделаться — принять их правду и стать одной из их женщин, тех, которые мужам своим — как он там сказал? Боевой товарищ… ух, слово-то какое… и не слышала я, чтобы про баб так сказывали. Ну да, он много чего наговорил удивительного. И про обычаи иноземные тоже… Дядька Путята про такое и не упоминал, хотя он много про дальние земли рассказывал… Но Михайла-то откуда про то знает? Так говорит уверенно… Ой, да не о том думаю! Мне бы самой такого отношения достойной стать, вот что главное! Если с Андреем быть хочу… Как, еще не знаю, но стану! Непременно стану!»
Ночами Аринке не спалось: и про Андрея непрестанно думала, и одолевали мысли о том, как устроится их будущее на новом месте. Она попробовала расспрашивать о жизни в воинском поселении братьев. Толку от них было мало — они все больше толковали об учебе, о том, какой умный Михайла, какой сильный наставник Андрей, какой строгий какой-то старший наставник Алексей. Единственной женщиной, о которой они охотно говорили, была мать Михайлы боярыня Анна Павловна, да и та в их рассказах представала чуть ли не святой.
В конце концов Аринка решила порасспрашивать обозного старшину Илью Фомича, благо поговорить он был большим любителем, а к ней относился вполне доброжелательно.
— Дядька Илья, а как вы у себя Ратном живете, сильно у вас там все от обычного села отличается?
— Да так и живем, Аринушка, как все: землю пашем, охотимся, бортничаем, детишек растим, ну еще службу ратную несем и за то податей не платим. Вот в том, наверное, главное отличие и есть.
— А женщины? Их жизнь у вас чем отлична от обыкновенной?
— Да как тебе сказать, Аринушка… О том тебе, конечно, лучше бы у баб поспрашивать. А я тебе скажу так: жены наши не просто жены, но супруги воинов, надежная их опора и прибежище в крайности. А еще страдалицы они. Сама посуди — чуть не каждый год мужей, сыновей, братьев в поход провожать и не знать, вернутся ли живыми. Ну и еще отличие есть. Уж не знаю, как ты там у себя в Дубравном или в Турове привыкла, а у нас бабе можно все, что и всем прочим бабам, пока это не идет во вред воинским надобностям и обычаям. А тут все — край. Ратниками у нас все начинается, ратниками же и заканчивается. Как им без Ратного не жить, так и Ратному без них. Так что хоть и есть у нас староста — Аристархом зовется, а последнее слово всегда за сотником Ратнинской сотни — Михайловым дедом Корнеем Агеичем Лисовином.
— Вот как? Это что же, — попробовала пошутить Аринка, — сотник у вас и над бабами начальствует?
— Над всем! — отрубил Илья. — Однако же и среди бабьего сословия начальные люди есть. Начальные бабы, хе-хе…
— Это как же?
— Ну перво-наперво, есть у нас старостиха Беляна. Баба знающая, разумная, опять же из-за спины мужа выглядывает, порой даже и грозно. Есть у нас и лекарка Настена. Она, чтоб ты знала, не только лекарскими делами ведает, а и многим другим, в бабьих интересах… и то сказать, знает обо всех столько, что люди порой и сами о себе не знают. Ну и… сама понимаешь. Была у нас еще старуха Добродея. Не то чтобы начальный человек над бабами, но за советом, утешением, справедливостью в бабьих делах ходили к ней. Мудра-а была… Жаль, в моровое поветрие померла.
Впрочем, ты-то ведь не в Ратном жить будешь, а в крепости, где Младшая стража. А там начальствует боярыня Анна Павловна. И скажу тебе, Аринушка, не только над бабами начальствует. Как уж у нее так выходит, не знаю, а только и мужи смысленные, даже и воинского звания, ей поперек стараются не идти. Строга, нет слов, строга, но и справедлива, и милосердна, отроки ее чуть не как святую почитают.
— Выходит, что почти все вятшие люди у вас — Михайловы родственники?
— Выходит, что так.
— А сам Михайла? Необычный он какой-то. Давеча про татей объяснял, как будто бы сам в разбойной ватаге обретался, да не один год.
— Хе-хе… это он может! Он тебе так же и про князей расскажет, и про старцев ученых… да хоть про девок гулящих, хотя сам, как ты понимаешь, ни в одном из сих достоинств не состоял. — Илья сделал строгое лицо и назидательно вздел к небесам указательный палец. — Наука книжная — великое дело! А Михайла ее насквозь превзошел!
