"Фантастика 2025-105". Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Дмитриева Ольга

Микулич завел с Николаем Васильевичем разговор о бесконечных русских чаепитиях. Рассказывал, как его знакомый впервые приехал в Россию и, не зная о традиции переворачивания чашки в знак окончания процедуры, был вынужден выцедить двенадцать стаканов. Хозяин, правда, заливался вместе с гостем, так что никаких обид. И пока они хохотали над незадачливым мужиком, в кабинет вошли остальные участники мероприятия: доктора Бобров, Дьяконов и Павлов. Вельяминов от нашего предложения отказался. И если с москвичами я был знаком накоротке, то с питерцем Евгением Васильевичем Павловым — только сейчас сошелся поближе. Слышал про него много, от самых разных людей. И все как один говорили одно — в военно-медицинской академии хирургов его уровня больше нет.

И с виду вроде простой — нос картошкой, рыжий, как Антошка из мультика, но взгляд цепкий, даже чуть жесткий. И постоянно весь в работе. Думаю, что предложи ему любые блага за смену профессии, откажется, не задумываясь. Собралась банда фанатиков. Хирургов по национальности, как метко заметил Микулич.

Познакомились, пожали руки, и все, не сговариваясь, посмотрели на Склифосовского.

— Предлагаю сначала повторно провести осмотр пациента, — сказал Николай Васильевич, протирая очки, — а потом совместно обсудим план операции. Евгений Александрович придумал, ему, как говорится, и карты в руки.

Генерал немного очухался после подготовки. И крови ему накануне влили пол литра. Не то что порозовел, но уже не такой серо-желтый лежал в смотровой.

— Ну что, завтра? — спросил Бунаков. — Я готов.

Медленно перекрестился.

— Хочу напомнить о высоком риске операционных… — начал я.

— Евгений Александрович, у меня болячка в животе, а не в голове, — оборвал меня Василий Александрович. — Помню. Вы только сделайте всё как надо, а я уж постараюсь выжить. Пулям никогда не кланялся, и риском смерти меня не испугать! Офицер без малого сорок лет!

— Ну раз вы готовы, то и мы постараемся не ударить в грязь лицом. Пойдем в штыковую на болезнь.

Мы вернулись в кабинет и Склифосовский кивнул на стол, где лежал анатомический атлас, открытый на странице с красочным изображением поджелудочной железы и окрестностей.

— Давайте проработаем ход операции. Вам слово, Евгений Александрович.

Все подобрались, лица сосредоточены. А как же, никто до нас подобного не делал, забудешь что-нибудь, вылезет потом в самый неожиданный момент такое, что и поправить поздно будет.

— Собственно, трудность обусловлена кровоснабжением оперируемой области. Так как нам надо вместе с головкой поджелудочной убирать участок верхней панкреатодуоденальной и верхней брыжеечной артерий, то единым блоком удаляется дистальный отдел желудка с привратником, двенадцатиперстная кишка, желчный пузырь с протоками, ну и сам повод к операции, естественно…

Больше часа обсуждали детали, и делили роли. И никто даже не застонал от альтернативы в виде холецистогастроанастомоза и гастроэнтероанастомоза по петле. Будут выявлены метастазы опухоли в близлежащие органы, тогда так. А нет — рискнем по первоначальному варианту.

Пошли потом в анатомический театр поупражняться. Кто тренировался на трупах, знает — это как китайская реплика известного бренда. Вроде всё почти так же, но совершенно из других компонентов. Кишечник не тот, тонуса никакого, сосуды ведут себя абсолютно иначе. Топографию повторить — да. Последовательность движений — само собой. Лишь бы локтями в животе не толкаться. Но у пациента всё не так будет, и это точно в ста случаях из сотни. А уж чтобы учебник повторился на живом объекте — такого даже в застольных байках никто не рассказывает.

Утром собрались в том же кабинете. Чай не пили — нам, по самым скромным прогнозам, восемь часов у стола стоять, и санитар с уткой, подползающий по первому требованию, не предусмотрен. Доктор Бобров написал на пяти бумажках фамилии, свернул, и бросил в свою же шляпу. Разыгрывали очередность, кто с самого начала у стола, а кто сменит двоих участников через три часа. Меня из жеребьевки исключили как руководителя процесса.

Ну раз я главный, то пойду и посмотрю на пациента, пока он в сознании. Вроде как и решено всё, но доброе слово лишним не бывает. Не сломаюсь, если пару фраз скажу. В двери палаты столкнулся со священником. Дело обычное, особенно в больнице. Я автоматически уже сказал «Здравствуйте» и сложил ладони лодочкой, произнеся «Благословите, отче». Так заведено, и чтобы не нарываться, лучше так и поступать. А то встретишь кого-нибудь влиятельного и злопамятного, начнут гнать волну про опасного вольнодумца. Рослый, с редкой бородкой батюшка, перекрестил и поднял руку для поцелуя. Высоко, чтобы мне спину особо не гнуть. Я чмокнул воздух в сантиметре от кожи и разогнулся.

— А я вас знаю. Вы — князь Баталов. Ваша же больница для лечения сифилиса на Моховой?

— Моя. А мы с вами на Николаевском вокзале в Москве не встречались? Ваше лицо мне тоже знакомо.

— Да, Первопрестольную я часто посещаю, так что могли и увидеть друг друга. Я — отец Иоанн, настоятель Андреевского собора в Кронштадте.

Так вот ты какой, будущий святой. Моложавый, бодрый, взгляд приветливый, радужка глаз картинно-синяя, не выцветшая, как это обычно с возрастом бывает. И выражение лица не постное, как у всяких архиереев случается, а приветливое, так и хочется улыбнуться в ответ.

— А вы к Василию Александровичу? Закончили уже?

— Да, попросили помолиться перед сложным испытанием. Дай, господи, и вашим рукам твердости, — и он снова меня перекрестил.

— Благодарю.

— А вы к какому приходу приписаны? — вдруг спросил Иоанн.

— Пока числюсь за церковью Николая Чудотворца на Курьих ножках, на Большой Молчановке. Может, знаете? Там рядом станция скорой помощи.

— Знаю, знаю, и священник тамошний — сын моего прихожанина. К причастию ходите?

— Каюсь, редко. Все в разъездах, да заботах.

Я почувствовал, как краснею. В бога-то особо не верю, скорее агностик — больше из традиционных соображений в церковь хожу.

Отец Иоанн почувствовал заминку, покачал головой:

— Надо ходить к причастию, исповедоваться. Особенно врачу. Тяжкий груз у вас копится в душе, человеческие страдания, смерть… Так и сгореть недолго.

Это он мне, стало быть, про профессиональное выгорание по-своему толкует. Ладно, послушаем.

Но священник оказался умен. Опять почувствовал неуместность своих проповедей в коридоре клиники, попрощался:

— Если что, приезжайте без стеснения ко мне в приход. Помогу, чем смогу.

— Может, вы к нам в больницу приедете? Вдохновить персонал, показать пациентам, что не забыты…

— Конечно, это мой долг. Пришлите ко мне кого-нибудь, договоримся о дне посещения. Я в городе каждый день бываю.

Глава 17

Поговорил с Иоанном — и забыл. Мысли в голове совершенно о другом. Я уже достаточно исторических личностей из учебников встречал, чтобы еще одному удивляться. Мне сейчас в предоперационную, мыться, одеваться, и прочее. Переоделся в холщовые шаровары и рубаху — дедушек привычной мне медицинской формы. Кстати, а почему я до сих пор хотя бы у себя это не ввел? Правильно, потому что думаю о всякой ерунде посторонней. И даже обидеться не на кого, ведь я такие мысли вслух не проговаривал.

Ждали только меня и Склифосовского, который кого-то встретил и начал давать ценные указания. А Николай Васильевич тоже поет, как выяснилось. И если я выступаю по творчеству черных алкоголиков и бродяг, вопя в ванной блюзы, то мой коллега весьма музыкально исполняет украинские народные песни. Так что я успел услышать трагическую историю про пару голубей, сидящих на двух дубах, чье счастье порушил стрелец-молодец, пожелавший на голубице пожениться.