Закон оружия - Силлов Дмитрий Олегович "sillov"

– А то у нас на стенах самострелов мало, – осуждающе покачал головой Семен, покатал на языке непривычное слово. – Ма-шина… А ты у веча спросил, нужен городу такой дар? Твоя машина места займет с две избы, а тут у нас и так развернуться негде.

– Машина разборная, – спокойно ответил Игнат. – Время придет – глядишь, пригодится.

– А глядишь, и не пригодится, – продолжал ворчать Семен. – Помяни мое слово, только зря наше общее дело в расход ввел.

– Тот расход на меня запишешь, – ровно ответил Игнат. Семен отмахнулся.

– Вот, сейчас начнем рубели [80] считать. Ты просто в будущем дары городу поменьше размерами выбирай. Еще пара таких даров – и наши с тобой подворья в посад [81] переносить придется.

Телеги прошли. Вслед за ними потянулись повозки, крытые слегка выцветшими от ветра и дождей тканями необычной расцветки. Рядом с повозками шагал невысокий человек в цветном халате, шитом из дорогой канчи [82]. Его плоское лицо с раскосыми глазами было бесстрастно, словно вылеплено из желтой глины. На поясе у человека висел длинный прямой меч.

– А энтого ты не иначе как в Орде прихватил? – кивнул на человека Семен.

– Тоже нет, – ответил Игнат. – То не ордынец. То человек из страны Кара, по-нашему выходит Поднебесная.

– Я смотрю, ты с собой иноземцев со всего света собрал, – хмыкнул Семен. – Эти тоже все из-за Срединного моря?

Действительно, через город шли что повозки, что люди рядом с ними, ранее в Козельске невиданные. На голове одного из гостей были намотаны какие-то тряпки, причем намотаны плотно, на манер шапки. Другой гость на тонконогом злом жеребце был горбонос, одет в короткополую черную куртку, обшитую дорогой кольчугой, широкие штаны и сапоги с загнутыми кверху носами. На его поясе висел длинный кинжал, отделанный серебром и драгоценными камнями. Волов, впряженных в повозки, и своих молчаливых слуг погонял гость громко, гортанно и отрывисто. Ему вторили два чернобородых соплеменника, ехавшие чуть позади и одетые попроще.

– Любопытен ты шибко, братец, – рассмеялся Игнат. – Скажу лишь одно – это люди. Как и мы с тобой. Они к нам в пути пристали, так вместе и ехали всю дорогу. В городах торговали, на пропитание себе зарабатывали. И нам сподручней – чем народу больше, тем товар сохраннее что у них, что у нас. Время сам знаешь какое, на дорогах неспокойно. А пока вместе ехали, они помаленьку по-нашему разуметь стали. Особливо вон тот.

Игнат кивнул на человека в тюрбане.

– Летопись пишет, учен за морем, да и лекарь наизнатнейший. Так что после баньки да за столом сам у них все и расспросишь.

Замыкала обоз открытая телега, к которой был привязан человек. Руки его, растянутые между бортами телеги, были примотаны к железным заушинам крепкими сыромятными ремнями. Кольчуга покрывала тело человека, словно вторая кожа. Видно было, что ковалась она искусным мастером на заказ и подгонялась точно по фигуре. Грязная, местами порванная белая накидка с большим черным крестом на груди была надета поверх кольчуги и перехвачена на талии кожаным поясом. Белый мятый плащ с таким же крестом лежал на дне телеги, частично прикрывая сваленные в кучу подшлемник, двустворчатые наручи, наплечники, наколенники и кольчужные чулки той же работы, что и сама кольчуга. Похожий на мятое ведро с прорезью для глаз шлем крестоносца перекатывался у ног хозяина, погромыхивая в такт подпрыгивающей на бревенчатой мостовой телеге и порой задевая за рукоять огромного двуручного меча, валяющегося там же. Тогда громыхание становилось громче, словно в пустое ведро долбанули ухватом.

Телега скрипнула – и остановилась. Обоз въехал в город.

Отрок, стоящий на посту возле большого железного ворота, навалился на рукоять. Медленно начали сходиться тяжелые створки городских ворот. В уменьшающуюся щель между створками было видно, как поднимается на цепях бревенчатый мост через ров – дополнительная защита ворот в случае штурма.

Видимо, услышав обрывок разговора двух братьев, крестоносец поднял голову. В зеленых кошачьих глазах пленника сквозило презрение. Он взглнул на братьев, на стоящего рядом с ними чернокожего воина, перевел взгляд на идущего впереди человека в тюрбане, тряхнул роскошными золотыми кудрями, которым бы любая девка позавидовала, и сплюнул в прелую солому на дне телеги.

– Хорошая компания, – негромко проговорил он. – Грязный мавр и неверный сарацин. И с ними их друзья – куча лесных язычников.

Семен показал глазами на привязанного крестоносца:

– А это кто? Тоже, что ли, торговый человек? Больно рожа у него разбойничья.

– А это натуральный разбойник и есть, – ответил Игнат. – Их последнее время на Руси полно развелось. Слышал я, будто они к Пскову и Великому Новгороду подбираются – Орда с одной стороны, Ливонский орден – с другой.

При словах «Ливонский орден» крестоносец поднял голову. Высокомерные черты его лица исказились гримасой ненависти.

– Что ты там протявкал об ордене, собака? – крикнул он.

На крик обернулись люди, разгружающие обоз. Воевода Федор Савельевич, было направившийся с дочерью к своему дому, остановился, повернул голову и прищурился. Настя тоже обернулась… и вдруг застыла на месте, не в силах оторвать взгляда от роскошных кудрей цвета солнца, слипшихся на виске от засохшей крови, и от благородно-надменного лица крестоносца.

Семен удивленно воззрился на пленника.

– Ишь ты, какой разговорчивый! И по-нашему разумеет. Только говор у него странный, словно сам как собака гавкает… Откуда ты его взял, братко?

Игнат вновь провел рукой по вмятине на нагруднике.

– Он сам взялся. Верстах в двадцати отсюда с ватагой лихого люда. Он у них там вроде как за главного был. Навалились со всех сторон, но мои ребята не дремали, да и иноземцы подсобили. В общем, покрошили мы ту ватагу, а его все никак взять не могли – он весь в железе, и меч у него обоерукий, в две длины нашего клинка, – не подойдешь.

– И как взяли? – живо поинтересовался Семен.

Игнат кивнул на здоровенного молодца, про которых в народе говорят «что поставишь, что положишь». Парень был росту невысокого, но ширину плеч имел, считай, одинаковую с ростом. На плече молодец тащил тяжеленный дубовый ослоп [83], окованный тремя широкими полосами железа. На железе имелись неровные темные пятна – то ли ржавчины, то ли чьей-то засохшей крови.

– Да вон Митяй своей оглоблей приласкал по тому ведру, что крестоносец на башке носил, – и поплыл ливонский рыцарь. Тут мы его и повязали.

Семен покачал головой.

– Ну, делааа… А чего не добили? На кой он вам сдался с собой возить, кормить… Это ж какой расход! Он же, поди, один жрет за троих.

– Да как-то в запарке не до того было, – пожал плечами Игнат. – А потом уж после боя – куда его денешь? Резать пленного – то не по совести. И отпустить нельзя – опять шайку соберет, на дорогах разбойным делом промышлять станет. Вот и порешили до города довезти – а там уж как народ рассудит.

– Совестливый ты больно, братец, – скривился Семен Васильевич. – Ножичком бы по шее чик – и вам, и народу козельскому проще бы было. Делать людям больше нечего, как с иноземным разбойником канителиться.

Крестоносец злобно оскалился.

– Я бы с тобой, пес, точно решил все очень просто, – прорычал он. – Нож бы не понадобился. Плохо пачкать оружие о такой собака, как ты.

Семен покосился на мощные запястья крестоносца и усмехнулся:

– Бог не выдаст, рыцарь не съест. А случись нам на кулачках перехлестнуться – боюсь, подпортил бы я тебе личико-то. Всю жизнь оставшуюся морду в ведре б своем прятал.

– Развяжи мне руки, – прохрипел крестоносец. – Тогда посмотрим, чей морда надо будет прятать.

– Можно и развязать, – задумчиво проговорил Семен Васильевич. – А можно и повременить. Ежели тебя к ближайшей осине везти, так чего мучиться – развязывать, потом обратно связывать. Дать еще раз по башке Митяевой оглоблей, да и вздернуть, благословясь, чтоб понапрасну время и жратву на тебя не тратить.