Олег Волховский - Люди огня
«Хун-сянь… Теперь у меня могла быть женщина. Кто бы на моем месте не воспользовался этой возможностью? И она стала моим телохранителем, служанкой и наложницей. Не более.
После того как она норовила свернуться у меня в ногах в обнимку с мечом, я не сразу убедил ее, что мне не нужна охрана. Причем решающим аргументом оказалось то, что следует слушаться своего господина. А во сне я шептал имя Марии.
— Что такое «Ма Ли»? — как-то спросила она.
— Мария, — поправил я. — Это ласковое имя, которое в Европе мужчины говорят своим возлюбленным. Спи!
Впрочем, она скоро поняла, кто такая Мария, и относилась к ней, как наложница к первой жене, то есть с великим почтением, приветствуя каждый раз земным поклоном. Марию это только раздражало.
Как-то мы встретились с нею в коридоре дворца, и она попыталась пройти мимо меня, словно не заметив. Я преградил ей дорогу.
— Пропусти!
— Мария, — сказал я. — Ты же знаешь, что я не могу быть с тобой. Но я же мужчина. Знай, что я люблю только тебя.
Она попыталась дать мне пощечину. Я увернулся. Я же не мог позволить ей умереть!
— Заведи себе гарем! — крикнула она. — Гарем из пары сотен бессмертных чешуйчатых рыб! А меня оставь!
И она обошла вокруг меня, словно я был неодушевленным предметом или мертвецом. Она уходила, но я знал, что она никогда не уйдет совсем, даже если я о ней забуду. Она останется.
И она осталась. Она сама совершила то, чего я так боялся. Я воскресил ее».
…Отец мой, отец мой! Ты, как Мом, правдивый ложью и правдой лживый. Я сделал все, как ты велел. Но мне не изгнать тебя со своего Олимпа, как Зевсу. Ты всегда со мной».
За спиной раздались шаги. Ко мне подошел Иоанн Креста и сел рядом.
— Опять сон?
— Да.
— Что это за тетрадь?
— Воспоминания Эммануила.
— Что?
— Евангелие от Антихриста.
Я ждал возмущения, но Хуан де ля Крус задумался, потом спросил:
— Вы уже прочитали?
— Отец Иоанн, может быть, на «ты»? Странно слышать «вы» от человека, перед которым регулярно выворачиваешь душу.
— Хорошо. Ты уже прочитал, Педро?
— Да, практически.
— Не стоило, — вздохнул он.
— Вы же не читали.
— Я предполагаю.
— Я перерос тот период, когда не стоило. Не стоило три месяца назад, до его смерти и сожжения Иерусалима, до вас. Теперь он вряд ли переубедит меня. Мне довелось пожить среди святых.
Все зависит от восприятия. Если божественная благодать была для меня адским пламенем, почему теперь Эммануиловы записки не могут оказаться душеполезным чтением?
Отец Иоанн покачал головой.
— Ты слишком самоуверен.
Я улыбнулся.
— Возможно. Я понял, что ничуть не лучше его. Просто он сильнее и решительнее и сделал свой выбор раз и навсегда. Я спускался потихоньку, ступенька за ступенькой, каждый раз сомневаясь и колеблясь, словно это могло меня оправдать. Но моя последовательность все равно имеет тот же предел. Будь у меня побольше воли и храбрости, я бы вполне мог оказаться на его месте.
Святой задумался.
— Ты мечешься между тремя камнями преткновения: гордыней, тщеславием и отчаянием. То, что может излечить от гордыни, порой ввергает в отчаяние.
— Я сейчас дальше от отчаяния, чем в тот миг, когда встретил Эммануила и поверил в то, что он Бог.
— Будем надеяться. Можно мне почитать?
— Не боитесь?
Он улыбнулся.
— Что же теперь делать? Это необходимо, если ты прочитал. Часть моей работы.
— Рукопись на русском.
— Олег переведет.
— Возьмите.
— Пойдем.
Мы вошли в его палатку.
— Давай зажжем свечу.
— Зачем?
— Помолимся.
— Очередной разговор в пустоту, — вздохнул я.
— Одно дело смирения стоит больше всех мистических озарений.
Я покачал головой.
— Какое там озарение! — поднял руку и продемонстрировал Эммануилов Знак. — Может быть, это вообще абсолютный замок на вратах горнего мира? Я стучусь в дверь, которую открыть невозможно!
— Для Бога все возможно. Для Абсолюта нет абсолютных замков.
— Ночь, падре! Мистическая Ночь Духа, которую никогда не сменит рассвет!
— Педро! Это не может быть Ночь Духа. Она наступает после достижения мистической молитвы, а не до этого. И нужна для того, чтобы подняться еще выше.
И он зажег свечу, обнял меня за плечи, опустил на колени и сам преклонил колени рядом со мной.
Все началось так же пусто и бессмысленно. Полчаса однообразного бормотания. А потом пришла боль в Знаке. Я обрадовался ей, словно воде в пустыне, хотя понимал, что меня в очередной раз накрыло чужой благодатью, как в колодце Подземного Храма во время Иоанновой молитвы.
Хуан де ля Крус встал и подошел к двери. Потом оглянулся на меня.
— Я просто хочу, чтобы ты понял, что я тут ни при чем. Продолжай!
Он откинул полог и вышел из палатки.
Боль растекалась по телу и разгоралась светом. Мучительное наслаждение и радостная мука. Свет пронизал и окутал меня. Я его не видел — я его чувствовал. Тепло, свет, блаженство. Словно две свечи, моя и Господа, коснулись друг друга и слились в одну. Точнее, моя свеча прикоснулась к великому пламени, пронизывающему и окутывающему мир.
Секс дает слабое представление о том, что это такое. Разница примерно, как между «Clos de Vougeot» и кока-колой. Или как между розой и ее тенью на стене.
Свет затухал, постепенно уходя. Я молился до рассвета, потому что надеялся вернуть его. Потом отчаялся.
К тому ж я видел небо, бэби —
Шесть раз по восемь минут… [155]
Встал, вышел из палатки.
У костра сидел Хуан де ля Крус и беседовал со Святым Франциском.
— Ну как? — спросил Иоанн Креста.
— Класс! Но мало.
Он развел руками.
— Наверняка гораздо больше, чем заслужил.
Вероятно, основной недостаток этой штуки в том, что она от нас не зависит: молись не молись. Гораздо проще заняться сексом и получить тень розы.
— Молись, — сказал Иоанн. — Зависит. Правда, не так прямо.
— Нам предстоит тяжелый день, — сказал Святой Франциск. — Демонов Антихриста видели возле Каркассона. Они идут сюда.
Рассвет проявился в том, что небо из черного стало темно-серым. Я так и не взглянул на Эммануилову печать. Не смотреть на нее стало для меня формой аскезы, хуже всех постов и молитв. А чтобы не смотреть — надо было не думать.
— Мы сейчас собираемся на общую молитву, — сказал Франциск.
— Мне с вами?
— Нет, Педро, — покачал головой Хуан де ля Крус. — Ты и так сегодня много сделал. Выспись.
ГЛАВА 4
Я послушался доброго совета и лег спать. Тут же погрузился в сон без сновидений. Только боль в Знаке, которая почти не мешала. Привык.
— Петр, вставай!
Я открыл глаза. Рядом со мной на коленях стоял Олег и тряс за плечо.
— Пойдем.
— Куда? — я с трудом протирал глаза и соображал не вполне.
— Мне — в ущелье, через которое мы пришли сюда, тебе — в ополчение.
— Это почему?
— Я, конечно, сделал все, что мог, но за два месяца научить прилично сражаться невозможно. Мы примем на себя главный удар. Ополчение вступит в битву только, если мы не выстоим.
— Плантар решает, куда кого послать?
— Да.
— И где он будет?
— С нами. Но попытается сохранить себя.
— Ладно, я с ним поговорю.
Мы еще успели наскоро позавтракать, точнее, пообедать — было около полудня.
А потом стало известно, что Эммануилово воинство разгромило Лавлане. Это от нас километрах в пятнадцати.
Возле замка раздавали оружие из арсенала Монсальвата. Эммануил так и не нашел его, когда был в замке. Впрочем, возможно, не искал. Ему нужен был Грааль, а не этот металлолом. Эммануил предпочитал танки и минометы.
Олег подобрал для меня легкий клинок века шестнадцатого. Но он все равно был куда тяжелее деревянного тренировочного меча, с которым я имел дело до сих пор.
— Олег! Где Хуан де ля Крус? Мне нужно с ним поговорить.
За чтением Эммануиловых записок и последующего общения с Богом я совершенно забыл о просьбе Матвея и своем отказе. Я не понимал, насколько это грех и надо ли в этом каяться, но рассказать казалось правильным.
— Отец Хуан будет с нами, — сказал Олег.
— Тогда я прогуляюсь до ваших позиций.
— Хорошо, тем более что я хотел с тобой поговорить. Петр, я виноват перед тобой, — сказал Олег, когда мы шли к ущелью.
— В чем? — заинтересовался я.
— Я тебе позавидовал. Тому, что у тебя такой духовник, а у меня обычный священник. Прости меня.
— Нашел, чему завидовать! Раковому больному на последней стадии нужен профессор, а для лечения насморка подойдет и фельдшер.
Сказал и сразу подумал, не было ли в сказанном: а) гордыни; б) тщеславия и в) отчаяния. Было. Всего понемножку.
