"Фантастика 2025-105". Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Дмитриева Ольга

— Потрудитесь обращаться ко мне Ваше сиятельство.

Гусев поперхнулся табачным дымом, закашлялся.

— Вы что же… князь?

— Да, князь. Восстановлен в княжеском достоинстве именным указом от двадцать седьмого августа сего года.

Жандарм побледнел, начал быстро сворачиваться. Убрал папиросы в карман, разорвал протокол. Смел обрывки в корзину.

— Мне нужно навести справки. Вас проводят.

Я заулыбался. В кои веки оказался кстати мой княжеский статус. Ни тебе имений, ни денег с бриллиантовыми табакерками — а пригодилось всё же. Допрашивать, а тем более судить такого — это не баран чихнул. Вон, князь Феликс Юсупов целого царского фаворита Распутина укокошил. В составе группы лиц по предварительному сговору. И что же? Судили его? Посадили в тюрьму, или, может, быть отправили на каторгу? Нет, всего лишь сослали на годик в личное имение. Правда, это все будет в шестнадцатом году, в момент краха монархии. Да и случится ли теперь этот крах? Бабочек за пару лет в прошлом я придавил немерено. Кстати, а с Великим князем Дмитрием Павловичем, который с Юсуповым и Пуришкевичем старца укокошил, я хорошо знаком. Забавный мальчуган, только русского языка почти не знает.

— Чему вы улыбаетесь, Ваше сиятельство? — Гусев остановился в дверях, повернулся ко мне.

— Солнышко из-за туч вышло, — я кивнул в сторону окна. — Один мудрый китаец научил меня радоваться в жизни самым простым вещам.

Железная дверь с лязгом захлопнулась за моей спиной. Я остался один в полумраке камеры Таганской тюрьмы. Сырость и затхлость ударили в нос. Я медленно осмотрелся, пытаясь привыкнуть к тусклому свету, проникающему сквозь зарешеченное окошко под потолком.

Каменные стены, покрытые плесенью и грязью, словно шептали о судьбах тысяч узников, прошедших через это место. Узкая деревянная койка у стены, тонкий матрас из соломы, колченогий стол и шаткий табурет — вот и вся обстановка. В углу — зловонная параша. Я поморщился от мысли, что придется ею пользоваться.

Опустившись на койку, тяжело вздохнул. Как же так вышло? Еще вчера я был уважаемым доктором, лечил людей, спасал жизни. А сегодня? Арестован по подозрению в убийстве Винокурова-старшего. Кто же его так порезал, что кишки вывалились? Тут явно что-то личное. Так убивают в ярости, не думая ни о чем.

Мысли путались.

За стенами камеры слышались шаги надзирателей, крики заключенных. Да уж, такое звуковое сопровождение — самое оно для усиления чувства безысходности. Монотонность и безразличие, унылее этого сочетания придумать что-нибудь трудно.

Я встал и подошел к окну, приподнялся на цыпочки, чтобы выглянуть наружу. Солнце, как по заказу, скрылось за тучами — осталось серое московское небо. Циклон, однако.

Где-то там, за этими стенами, течет обычная жизнь. Люди спешат по своим делам, смеются, любят, мечтают. А я здесь, в каменном мешке, отрезанный от мира. Узник замка Иф, туды его в качель. Придавят сейчас жандармы в желании поставить галочку — и готово. В Москве революционеров почти не осталось, разбежались как тараканы. А начальство результат требует. Где его взять, если остатки «Народной воли» по цюрихам и лондонам давно рассосались?

Мои размышления прервал лязг открывающейся кормушки в двери. Грубый голос надзирателя прохрипел: «Обед!» Я поднялся с койки и подошел к двери.

Через кормушку мне протянули жестяную миску с каким-то мутным варевом и кусок черного хлеба. Я взял это подобие еды и вернулся к столу. Запах от посудины заставил меня поморщиться — смесь прогорклого жира и подгнивших овощей. Сев на шаткий табурет, я стал разглядывать содержимое миски. В жиже серо-буро-козявчатого цвета плавали неопознанные комки.

Исключительно в исследовательских целях я попробовал это блюдо. В тайских макашницах и не такое иной раз предлагали, а начнешь есть — и ничего, вполне пристойно. Но чуда не случилось. Вкус оказался таким же отвратительным, как и запах. Пресная дрянь с привкусом прогорклого масла. Не напрасно каждый уважающий себя арестант таскает с собой соль и перец. Посолил погуще, перчику жахнул от всей души, чтобы до стадии «огнедышащий дракон» немного оставалось — и что угодно съесть можно. Я отставил миску прочь, попробовал хлеб. Он оказался одновременно черствым и кислым. Отломив кусочек, я макнул его в суп, надеясь хоть как-то улучшить его вкус. Тщетно. Питаться этим невозможно. Вероятно, если дня три сурово поголодать, и такое добро в ход пойдет, но извините, у меня еще о вчерашнем банкете память свежа.

Ну и сразу набежали воспоминания о ресторанах Москвы, Питера, Варшавы, Берлина. Вышколенные официанты, накрахмаленные скатерти, изысканные приборы, фарфоровые тарелки… Это я еще Вольфсгартен с его бесконечным винным погребом не вспоминал. Пожалуй, приберегу эти мемуары на обед.

Камера в таганской тюрьме — ни разу не Лефортовский замок, но как оказалось и тут можно жить. Лязгнула кормушка, внутрь заглянул надзиратель. Или контролер? Цирик, короче. Пора осваивать феню. Возьму себе погоняло Хирург. Хотя нет, не стоит, у меня стойкая ассоциация с косноязычным байкером. Буду Князем. Стану козырным блатарем, заведу себе гитару и начну петь про Владимирский централ ночи темные. А кто сказал, что легко будет?

— Вижу, что баланду вы есть не стали. Может еду из ресторации закажете?

А так можно??

— Любезный, ты вот что сделай. Телефонируй на скорую, скажи, пусть Жиган привезет еды, белье, всё что надо, короче. Приедет, отблагодарит. Номер знаешь?

— Кто же его не знает… Ноль три. Не извольте беспокоиться, все сделаю.

Заказ еды из любого места в предварительном заключении вполне официально разрешен. Так и нижние чины свою копеечку зарабатывают, и сидельцы едят сытнее. Это если денег нет, то приходится местной едой пробавляться.

Хорошо, хоть пиджак оставили. Один хрен он в крови перепачкался, теперь только на благотворительность отдать, а пока под голову подложить можно.

Жиган примчался через час. Вместе с Чириковым. Их даже любезно проводили к кормушке и дали заглянуть внутрь камеры. Не знаю, предусмотрено ли такое правилами внутреннего распорядка, но это случилось. Всего-то пять рублей — и внеплановая свиданка обеспечена.

Притащили мне не только еду, но и нательного белья шелкового две смены, чтобы вшей не нахвататься, подушку с одеялом, чтобы не на казенном лежать, рубахи, свитер, домашние туфли, свежие медицинские журналы, и еще что-то, таящееся в объемном бауле.

Федор Ильич интересовался распоряжениями. Они были одной направленности: сделать всё, чтобы я побыстрее отсюда вышел. Найти адвокатов по политическим и уголовным делам, телеграфировать всем, кому только можно: Великому князю, Зубатову, Романовскому, Склифосовскому, немецкому кайзеру, лысому черту, если понадобится. Но губить свое здоровье в застенках я не хочу — формулу лекарства против туберкулеза я все никак не мог вспомнить.

— Землю буду рыть, Евгений Александрович, — пообещал мне Жиган. — Всех хитровских подниму, разыщем мы Емельку.

— Какого Емельку?!

— Брательника Александра Николаевича.

— А почему его нужно разыскивать?

— Дык… на него думаю. Утром встретил обоих у клиники, спросил еще старшего — что Емельян тут делает. Евгений Александрович же его прогнал от себя. А тот мне отвечает — с князем, мол, все утряс, тот разрешил заехать брату, повидаться.

Я выругался матерно. Вот и убийца. Раскольников долбаный…

— Ничего я не разрешал! Наврал тебе Винокуров.

— Ах, варнак!

— Думаете, младший зарезал брата? — тихо в кормушку поинтересовался Чириков.

— И думать не надо. Наверняка он. Жиган, а ты комнату доктора осматривал после того, как полиция меня забрала?

— А как же. Судя по стаканам, двое там пили. Водку. А закусывали они…

— Полиции сказал? — оборвал я хитрованца резко.

— Сказал.

— И что?

— Ответили — следователь пусть думает. Наше дело маленькое.

— Жиган! На тебя вся надежда. Найди Емелю!