"Фантастика 2025-132". Компиляция. Книги 1-26 (СИ) - Панфилов Василий Сергеевич "Маленький Диванный Тигр"
Быть может, в моей пристрастности виноват тот самый комплекс, который имеется у любого человека, хоть как-то причастного к медицине и внезапно заболевшего? Мы всегда знаем лучше…
Но… чёрт! Когда я, тщательно подобрав слова и многократно отрепетировав мысленно возможные ответы, попытался натолкнуть лечащего врача на возможное решение, он сперва отреагировал с усталым равнодушием, а полминуты позже, раздражённый, пообещал поставить меня на учёт психиатра. Вот такая она, лучшая в мире советская медицина…
— Стройбат, это жопа… — с наслаждением протянул Колька, доставая новую папиросу и закуривая.
Вовка, не поднимая головы, хмыкнул молча, с силой затягиваясь, а Лёха заспорил горячо.
— Почему?! Федька Шишков оттарабанил три года, и ничего так! Вкалывать, конечно, вкалывали так, что хребты трещали, по четырнадцать часов, но домой при деньге приехал! Не так, чтобы очень много, но почти тыщу скопил.
Внутренне (а может, и не только) морщусь от такой защиты. За три года каторжного труда скопить почти тысячу рублей? Спасибо, как-то не хочется…
— Ну, в стройбат… и что? — мельком глянув на меня, с деланным равнодушием пожал плечами Ваня, — Армия есть армия! Лучше так, чем…
— Ну да, — подал голос Севка, глядя куда-то в сторону, — Не служил — не мужик!
— В моей семье все служили, — высокомерно заметил Леван, раздувая грудь, — Мужчина должен служить!
Странным образом разговор сбился на тему армейской службы, и пацаны, то и дело залихватски сплёвывая и явно привирая, начали рассказывать байки цвета хаки. Я слушал их, и никак не мог понять — неужели они сами не видят многочисленных противоречий?!
В течении трёх или четырёх лет [10] на тебя орут, заставляют маршировать и думать в ногу, спать в одном помещении с десятками молодых половозрелых особей, «воспитывают через коллектив» и приучают выполнять любые, даже самые идиотские приказы, не рассуждая!
Защита Родины и уже тем более священный долг, здесь, по моему глубокому убеждению, вторичны. Главное — форматирование мозгов и характеров в сторону, нужную Государству, или что вернее — власть предержащим.
Сами же пацаны к службе в армии относятся, как к некоему водоразделу, едва ли не мужской инициации. Каким образом казарменное бытие укрепляет нужные хромосомы и характер, и не лучше ли, если уж для этого необходим мужской коллектив, поступить на обучение в другой город и заселиться в общагу или пойти работать на производство, мне неведомо.
Психологическая устойчивость, как мне кажется, будет по итогу не хуже, а пользы много больше!
Военная подготовка? Не знаю… здесь как повезёт, но из рассказов мальчишек выходит так, что едва ли не большую половину армейского бытия занимает разного рода хозяйственная деятельность, затем маршировка, изучение устава и промывание мозгов (то есть политграмота), и только затем — собственно боевая учёба.
При наличии современного вооружения, с избытком производимого советским ВПК, многомиллионная орда плохо обученных призывников и мужчин, подлежащих мобилизации… зачем? Ну, то есть мне ответ очевиден и к защите рубежей это не имеет никакого отношения!
Колька, раз за разом, сворачивал к теме стройбата и железнодорожных войск, с каким-то садистским удовольствием выплёскивая в беседу всю чернуху, которую только смог собрать.
— … а это как повезёт! — запальчиво оспаривал его Ванька, — Федька, вон, и самогоночки успевал тяпнуть, и на танцах два раза был, и кино к ним привозили, и баня почти каждую неделю!
— Вот именно, — бэк-вокалом вторил ему Лёха, — это как повезёт, и как себя поставишь в части.
— Ну… — протянул Колька, — с эпилепсией, это скорее как положишь, ха-ха!
Севка усмехнулся открыто, а на лице Вовки на миг появилась кривая ухмылка, тут же стёртая, будто ластиком.
По-видимому, на моём лице весьма ярко отразилось неприятие его слов, стройбата и грядущей судьбы, и Колька ещё раз попытался меня уязвить, зацепить посильнее. Чёрт его знает… и чего взъелся? Ведь не то чтобы лучшими друзьями были, но всё ж таки одноклассники, в одной компании хороводимся.
— Хотя с другой стороны, — уже не скрывая издёвки, сказал Второв, — если в больничке пару раз полежать, да там под себя посикаться для верности, то никакая армия грозить не будет! А если справку дадут, то и на работу не обязательно устраиваться. Пенсия будет…
Затянувшись, он усмехнулся криво, и, с вызовом глядя мне в лицо, добавил, добил…
— Ну, будешь в дурке раз или два год лежать, на полном гособеспечении! Плохо разве?
Глядя в его глаза, я вдруг вспомнил тот день…
— А ведь, Коленька, ты меня в тот день локтем в висок саданул, — сообщил я ему, — когда мы тебя с Леваном разнять пытались. До этого у меня никаких приступов не было…
— Пиздёж! — выплюнул Колька, пойдя некрасивыми пятнами, — Ты… ты просто порченый! Больной! Тебе в дурке место, ты на учёте стоишь!
Он яростно брызгал слюной, а я стоял перед ним на ватных ногах…
Дома, раздевшись, упал на топчан, бездумно разглядывая календарь на текущий, 1967 год, где на каждой странице упитанные, щекастые, наркомански счастливые пионеры и октябрята дули в горн, стучали в барабан, собирали макулатуру и занимались прочими пионерскими делами. Настроение… дрянь настроение, если честно! Кольку пацаны осудили, но так… не слишком дружно.
Ванька и Лёха искренне за меня заступились, без малого до драчки не дошло. Леван очень много говорил в мою пользу, но так, что лучше бы промолчал, ну да за ним такое водится… Вовка осуждающе качал головой, но все было ясно, что в общем-то, с Колькой он не согласен только в формулировках. А Севка открыто ухмылялся и пару раз явственно гоготнул.
Компания не распалась тотчас только потому, что, собственно, водиться особо и не с кем! Посёлок наш не такой уж и маленький, но большая часть работяг приезжает сюда на заработки, оставляя на «Большой Земле» детей на попечение стариков или, что реже, жён.
— А казалось бы, взрослый человек… — криво усмехнулся я упавшему ниже ноля настроению, закидывая руки за голову. Хотя… да, похоже на то, что гормоны подросткового тела рулят! Ну и остаточная память тела влияет, не без этого…
— Чёрт его знает… — говорю почти беззвучно, — я слышал, что в СССР к тем, кто не служил, относились брезгливо, и что в каком-нибудь селе или маленьком городке не служивший парень не мог найти себе нормальную девушку, но чтобы так…
А у меня эпилепсия, которая в СССР проходит через психо-неврологический диспансер, ставя клеймо «психа», «припадочного» и далее по списку — на всю жизнь. Её сейчас ни лечить толком не умеют, ни последствий купировать, так что… весело будет!
Грудь спазматично сдавило, и я не сразу понял, что это, мать их, рыдания… Я, блядь, плачу! Грёбаное подростковое тело с его гормонами! Разом всё навалилось — попаданчество это сраное, затерянный в тайге северный посёлок, полное отсутствие внятных перспектив на ближайшие годы…
— Я, суки, не хотел сюда… — зло шепчу в мокрую от слёз подушку, — не хотел!
— Опять всё сначала… — отрыдавшись, шепчу я, прерывисто выдыхая, — опять…
— Вот же… — вытерев лицо о простыню, я сел на топчане, скрестив ноги.
Попытавшись придумать плюсы от своего попаданства, скривился. Нет, они есть, как ни быть!
Просто одно дело — попадание в собственное детство, где всё знакомо, привычно и не то чтобы уютно, а скорее — психологически комфортно. Это твоё время, твоё детство и… твоё тело.
Все ошибки давно известны и пережёваны, а вариантов другой, более вкусной и интересной жизни за минувшие года продумано множество, и иные — до деталей! Просто бери, и делай…
А сейчас у меня периодически всплывают какие-то странные, не мои привычки и реакции, и честное слово, это нешуточный удар по психике! Чёрт… да я даже когда в туалет иду, преодолеваю какое-то внутреннее сопротивление, просто доставая из штанов собственный член.
А время? Для меня дискомфортен сам факт того, что я оказался в СССР! Это чужой, незнакомый мне мир, очень душный и внезапно тесный.
