Василий Звягинцев - Время игры
Вот бы порадовался Иван Антонович Ефремов.
Каждая из девиц, трудящихся в довольно рядовом, да пусть бы и элитном заведении соответствующего пошиба, с ходу прошла бы кинопробы на роль Таис Афинской или ее подруги Эгисихоры.
Фигуры, груди, лица, волосы — все было по высшему стандарту. Пожалуй, что и Ирина, запусти ее в их компанию, затерялась бы. Нет, это я преувеличил, конечно. Моя жена не затерялась бы нигде. Хотя бы из-за своих глаз и того высшего качества шарма, которого не перебьешь никакими 90–60–90.
Но тем не менее…
Особенных странностей в такой концентрации красоты я не видел. Сотня лет спокойной и сытой жизни весьма способствует улучшению генофонда. Я давно обращал внимание, как менялись лица русских людей на фотографиях 20-х, 40-х и так далее годов. Разумеется, в лучшую сторону.
Похоже, Ирина даже заревновала немного. Может быть, смотрел я на девушек чересчур внимательно.
Не случайно же, когда мы вернулись домой и я нанес визит в ее спальню, она исполняла свои супружеские обязанности с явной прохладцей, а потом вдруг начала допытываться у меня, какие женщины были у меня во время ее постороннего замужества и не изменял ли я ей позже, с той же Сильвией или Ларисой.
— Почему ты не спрашиваешь, спал ли я с Натальей? На мой вкус, это было бы интереснее…
— Наталья вне подозрений. Ей, кроме Воронцова, никто не нужен…
— Чего же тогда вообразила, что кто-нибудь нужен мне? Еще мой дед говорил: баб менять — только время терять…
На том скользкая тема и была закрыта. В благодарность за верность и постоянство мне было позволено остаток ночи провести по своему сценарию.
Рассвет наступил, как всегда, рано. Хотя и около половины девятого местного времени.
Я рассказал Ирине об итогах своих последних изысканий, а она, в свою очередь, сообщила, что собственный опыт аналогичной работы тоже позволил ей сделать некоторые выводы.
— Жаль, что у меня нет с собой «шара», тогда все было бы гораздо проще.
«Шар», состоявший на вооружении всех агентов-координаторов, работавших в нашей реальности, позволял собирать и анализировать фиксированную информацию, касавшуюся любого живущего на Земле человека, а также просчитывать и моделировать ситуации, в которых этого человека предполагалось использовать. Но поскольку на «этой» Земле не было аггрианской резидентуры, оснащенной центральным процессором, то и оставшийся на «Призраке» «шар» здесь работать не мог.
А почему, кстати, здесь нет аналога нашей Сильвии? Вообще никаких следов внимания аггров и форзейлей к этой реальности. Об этом я Ирину и спросил. Приблизительно зная ответ.
— Наверное, потому, что все эти реальности не совсем настоящие. Представь, сколько специалистов потребовалось бы, чтобы перекрыть все варианты…
— А разве…
— Конечно, нет, — поняла она меня без продолжения. — Мы же не отсюда. Аналогов у нас быть не может. У тебя они есть везде, где сложились подходящие условия — в положенное время родились твои отец и мать, встретились, и так далее… Можешь, кстати, на этот предмет в архивах тоже покопаться…
— Ну уж нет! — Идея поискать в этом мире родственников, а то и самого себя показалась мне отнюдь не привлекательной. Зная историю своего рода, я догадывался, что уж деда по отцовской линии найду точно, а вот самого отца — вряд ли, возможность же появления здесь собственного аналога казалась мне исчезающе малой, но тем не менее…
— Если нет, то нет. А у меня же откуда копиям предков взяться? Но я не об этом. При наличии «шара» нам ничего бы не стоило выяснить все необходимое про господина Суздалева. Думаю, он имеет некоторое отношение к интересующему нас вопросу… Если вообще не сам все это организовал лет тридцать назад.
Тут моя любимая выбралась из-под одеяла, по пути на кухню чересчур, на мой взгляд, поигрывая бедрами, тугими ягодицами и всем прочим, заскочила в душ, вернулась, неся на подносе дымящиеся чашки кофе.
— Вот, дорогой, я тебе подаю кофе в постель, а не ты мне…
— Так что ты говорила насчет Суздалева?
— А, ерунда. Потом как-нибудь. Давай лучше продолжим, у тебя сегодня как-то особенно хорошо получается…
Только я хотел сообщить, что именно думаю по поводу столь неожиданной смены сюжета, как она извлекла из-под подушки свой пресловутый золотой «портсигар», поставила его на тумбочку, откинув крышку. Неуловимым движением поднесла палец к губам. Потом почти упала на меня сверху и тут же отстранилась, накинула на себя одеяло.
— Вот теперь все. Нужное слово сказано, а теперь на все их системы слежения пойдет долгая-долгая запись наших любовных утех. Пусть дозорные ребята балдеют и мастурбируют перед экранами.
— Зачем? — не сразу понял я.
— А чтобы они, во-первых, сообразили, что кое до чего мы добрались, исследуя их мир, а во-вторых, что нам на их тайны в значительной мере наплевать. Нам больше нравится любить друг друга, чем вникать в их проблемы. Очередной ход — за Георгием Михайловичем. А теперь послушай…
Ирина, изучив и сопоставив официальные учебники истории, газетные материалы, протоколы заседаний Верховного Совета России и Организации Объединенных Наций, статистические справочники, еще кое-какие документы открытого и закрытого пользования за ближайшие тридцать лет, пришла к выводу, что здесь имеет место очередной артефакт.
Не сходилось очень многое.
К примеру, дебаты представителей всевозможных партий в здешнем парламенте, по традиции называемом Советом, и принимаемые ими решения имели очень мало отношения к реальной политике государства.
То же самое можно было сказать об очень многих сферах здешней жизни. Она развивалась как бы по двум линиям, не пересекающимся и не слишком далеко расходящимся.
Ирина работала очень профессионально и сумела заметить еще одну важную закономерность. Очень часто решения правительства принимались как бы «вдогонку», задним числом оформляя уже случившиеся явления и процессы в экономике и общественной жизни.
Это может показаться смешным, но за несколько десятилетий этого никто как бы и не заметил. А может быть, и замечали, только не говорили вслух.
Картина вырисовывалась интересная.
Вот так вот. Десять парламентов законно избирались, обсуждали и принимали законы, действовали непримиримая и конструктивная оппозиции, а при сделанном со стороны беспристрастном анализе выходило, что никакого отношения к реальной жизни страны это не имело.
Хитрость была в чем? Жизненный уровень населения постоянно повышался, внешняя политика тоже всех удовлетворяла, и постепенно люди привыкли вообще не анализировать и не соотносить деятельность законодательной и исполнительной власти с повседневной жизнью.
