Прямо за углом (СИ) - Катлас Эдуард

Щупальца задергались. Я отбил атаку со своей стороны и повернулся в сторону Слепого, чтобы прикрыть его сзади, откуда мы пришли. Но этого не требовалось, давя на лезвие, воткнутое в бревно, он одновременно умудрился орудовать другим, потроша монстров сзади.

Неимоверно обостренное чувство происходящего вокруг. Для этого недостаточно просто ослепнуть и тренироваться всю жизнь. Это было на грани магии, умение слепца контролировать окружающее. Сегодня самым краем я прикоснулся к этой магии, тогда, когда бил колокол, тогда, когда танцевали гвардейцы, тогда, когда пел Слепой. Но я чувствовал, как эти прикосновение быстро развеивается. Лишь тень от умений Слепого осталась со мной.

Фокус с бревном повторился. Щупальца вырвали и это, еще быстрее, чем первое, и бревно улетело вниз, утаскивая с собой связку монстров. Причем Слепой в последний момент успел выдернуть лезвие и не потерять оружие.

Мост наверху рушился, я это слышал, но не знал, обрушен ли он достаточно, чтобы восстановить его стало невозможно, по крайней мере за короткий срок.

Монстров поубавилось.

Слепой отступил на шаг назад, ударил посохом, древком по оставшемуся бревну.

— Нет моста, — уверенно сказал он. И все же, не оставляя шансов случайности, вытащил маленькую плоскую флягу, плеснул на бревно:

— Хотел выпить, если выживем.

— Мы выжили, — ответил я.

— Да, но лучше не рисковать. — Он поджег бревно.

Дерево загорелось неохотно. Я вообще не был уверен, что пламя займется, для настоящего костра не хватало еще дров.

Но мы сделали что могли.

— Назад? — спросил я.

— В разлом, — подтвердил Слепой, но при этом дернул головой, словно возражая мне. — Не назад. Назад дороги уже нет.

Я неожиданно понял, что танца гвардейца больше не слышно. Вообще.

— Скоро опять навалятся, — сказал Слепой, — поспешим.

— Неужели туман мог подняться так высоко? — спросил я, уже забираясь в расщелину, на этот раз первым.

— Я не знаю, — Слепой опять выглядел неуверенно. — Там что-то чужое. Может, это и не туман. Надеюсь, он хорошо завалил вход.

Речь шла об Уно, и никто из нас не верил, что он выжил.

— Остановись, — сказал Слепой, — дальше пойдешь один.

Я обернулся на расщелину, в этом месте превращающуюся обратно в нору, и подумал про себя, что не пойду, а поползу. Но вслух лишь спросил:

— Почему?

— Ты не знаешь, как умирают мои люди? Люди моего ордена? Я расскажу тебе, теперь у нас есть немного времени. Мы, слепые, умираем в тумане. Это традиция. Когда приходит время, мы уходим в туман и умираем в нем. Никогда в постели, никогда в городе. А я умираю.

— По тебе не скажешь, — тихо бормотнул я, чувствуя неуместность насмешек.

— И тем не менее. День-два, и я больше не смогу подняться. Возраст приходит даже за нами. Я должен был умереть еще раньше, но Королева приказала, и я решил потерпеть, сделать еще одно дело, иначе пришлось бы идти кому-то еще.

— Теперь у меня один путь, — продолжил Слепой, — прямо в туман. Нарежу еще монстров, пока они меня не одолеют.

— А что делать мне?

— Оставайся в норе. Назад тебе нельзя. Там что-то опасное и чужое. Высокий сезон будет долгим и тебе придется оставаться в норе, пока ты не уйдешь… — Слепой замялся, — туда, куда всегда уходишь. У меня есть для тебя кое-что, чтобы облегчить ожидание.

Слепой протянул мне небольшую плоскую флягу, почти такую же, которой воспользовался недавно. Металл был теплым, он держал ее где-то на теле.

— Выпей, как только устроишься поудобней, и ты заснешь. Заснешь сильно и надолго. Так сильно, что почти не будешь дышать, и твое сердце почти не будет биться. Я завалю проход с этой стороны, но и без этого вряд ли кто-то, кто ищет плоть, сумеет тебя обнаружить. Ты будешь спать долго, так что даже если ты не отправишься в другое место, то, возможно, проспишь весь высокий сезон. Если повезет.

Я кивнул. Подавил желание вылезти и обнять слепца, в этом мире такие нежности были не приняты совершенно.

Как только я отполз вглубь норы, он завалил вход.

I. Интерлюдия. Дыши

Где бы я ни был, что бы я ни делал, мои мысли всегда будут крутиться вокруг механики моих перемещений.

Я знаю точно — я не уникален. Отец дал мне много знаний о таких как мы, до того, как ушел в прыжок и не вернулся на Землю два десятилетия назад. Это была единственная точка нашего пересечения, и потеряв его на Земле, я потерял его вовсе — вероятность встретиться где-то еще была исчезающе мала.

Я знаю точно, эта способность — или это проклятие — запрятано где-то глубоко в наших генах, раз передалось от отца ко мне.

Но я не знаю, куда нас забрасывает, и почему. Мир Холмов был для меня первым после Земли, а затем последовала череда неудач. Совсем юным я думал, что меня будет бросать только в миры, пригодные для выживания, и возможно, таков был план.

Но у вселенной свое понимание пригодности для выживания.

Чаще всего я просто задыхался. Наверное, значительно чаще, чем знаю. Возможно, в большинстве случаев я не успевал даже очнуться до своей гибели. А вот еще интересный вопрос — когда я гиб в тех мирах и меня отбрасывало куда-то еще, — мое мертвое уже тело исчезало из мира, как на Земле во время моего отсутствия? Или мертвая плоть живет по другим законам?

Этого я точно не узнаю — хоть в этом точно повезло, еще ни разу я не возвращался в «неудачный» мир.

Хотя на некоторые планеты хочется вернуться, попробовать еще раз, понять, может быть, способы выжить все же были, может быть, сглупил я, а не вселенная.

Сиреневая планета была прекрасна и девственно свободна от живого.

Нежный сиреневый цвет не просто преобладал, он доминировал, монопольно владел поверхностью. Тот сиреневый, в котором синего больше, чем красного, в который местная звезда, или атмосфера, умудрилась еще подсунуть белого. Или они обошлись двумя базовыми цветами.

Так вот об атмосфере. Я почувствовал неладное, как только очнулся. Дышать было не просто тяжело, дышать было неприятно. Я очнулся на скальном выступе, впереди, был спуск из сиреневых камней к сиреневому, медленно колыхающемуся морю.

Волны были небольшие, медлительные и словно сопротивляющиеся любому движению. Может, это и не вода была вовсе.

Второй вдох дался еще тяжелее. Единственное, что я мог сделать — это попробовать подняться повыше или наоборот, спуститься вниз, если дело было в давлении. Вряд ли бы это помогло, я уже чувствовал, что времени на любые действия у меня совсем немного. Но лучше было действовать хоть как-то, чем просто задыхаться.

Я обернулся. Наверх идти было некуда. Вдалеке, уже в дымке, доказывающей, что это было действительно очень далеко, виднелись какие-то сиреневые горы, но это был не вариант.

Я приподнялся, голый человек на голой сиреневой планете, и побрел вниз.

Голова раскалывалась.

Третий вдох дался еще тяжелее. Я с усилием попытался перейти на мелкие и частые вдохи-выдохи, стараясь не вдыхать слишком глубоко. Не знаю, помогло мне это или только усугубило отравление.

Через десять шагов меня вырвало, непонятно чем, но тоже фиолетовым. Облечения не наступило.

Еще через двадцать шагов я упал, ноги свело судорогой. А до берега было еще очень далеко. Да и тот метр вниз, который мне удалось отыграть, не демонстрировал каких-то улучшений в вдыхаемом воздухе.

Я пополз.

Ноги отнялись, я перестал их чувствовать. Я поднял голову, посмотрел на колыхающееся море, но в этот момент отнялась и шея, голова просто рухнула на камни и песок, и глаза, которые я не мог даже повернуть, вперились в фиолетовый камень.

Мне кажется, тело дрожало, но я чувствовал это лишь по тому, как вибрировала картинка. Может быть, это дергались глаза.

Я потерял сознание и это было избавлением от мучений.

Я думаю, что какое-то время пролежал там, задыхаясь и умирая, но уже в отключке.