Алек Майкл Экзалтер - Иная реальность
Опять же сегодня суббота, а от одной мысли о рабочей субботе Кирилл мог выйти из ипостаси нежного и куртуазного возлюбленного, перевоплотившись в лютого женоненавистника и разнузданного мужского шовиниста, а это было крайне нежелательно перед самым приходом Дашки.
* * *
Синдром вялотекущей мизогинии и женофобии Кирилл прихватил во времена недолгой службы в склочном и сварливом полугосударственном книжном издательстве, где он рассчитывал без особых проблем перекантоваться до весеннего призыва в армию. Именно там он узнал о рабочих субботах и ежедневном присутствии служащих от звонка до звонка и какой это праздник не видеть в выходные опостылевшие рожи сослуживцев и начальства. Ему бы в первую неделю службы бежать, куда глаза глядят, но он не внял голосу мужского рассудка, твердившего ему: деньги можно зарабатывать каким угодно способом, но служить с бабами и бабам? — увольте! И остался Кирилл в стервозном окружении, где сорокалетние фурии-редактриссы поедом ели себя и других из-за семейных бедствий, личных катастроф и служебных неурядиц.
Поначалу Кирилл думал, что он давно постиг, как вести себя в остром обществе дамском или под сенью девушек в цвету — как-никак филфак кончал, где женщины кругом преобладали количественно, но не качественно: они были свои, знакомые, интимно близкие. Тогда как в издательстве он встретился с незнакомым и заведомо проигрышным раскладом. Если в университете на своем феминизированном факультете он ощущал себя и — по правде сказать, был им, — незаменимым быком-производителем, окруженным коровьим гаремом, то в издательстве он сам стал членом женского стада и скоро страшно об этом пожалел несмотря на сносное сдельное жалование. Потому как в добавок к коллективным склокам на службе Кирилл пребывал в самом низу иерархической лестницы, в качестве корректора исполняя чисто женские должностные и функциональные обязанности. Если мужчина мог быть и являться совсем не секретаршей, а секретарем, иногда первым секретарем посольства, горкома КПСС или союза писателей, то в издательстве корректорши не водились, а все особи обоих полов, занимавшиеся поиском и исправлением бесчисленных опечаток, являлись корректорами. Причем, в силу профессиональной половозрастной специфики все такие служащие именовались девочками — неофициальное обращение и женщинами — обращение официальное.
В должности и образе женщины-девочки Кирилл пробыл несколько месяцев, пока к своему несказанному облегчению не был мобилизован и призван, прибыл в учебку и оказался в стопроцентном мужском окружении, полностью перестав быть зависимым от менструальных циклов враждебной окружающей среды. На радостях, Кирилл даже не испытывал комплекса неполноценности новобранца-рекрута, резко и насильственно вырванного из привычной гражданской обстановки. Напротив, после вздорного бабьего издательского царства даже одуревшие от безнаказанности деды-старослужащие представлялись ему милыми и добрыми приятелями, а его учебный взвод и рота — фронтовыми подразделениями, прочно спаянными крепкой мужской дружбой. Блаженного Кирилла старались не задевать, особенно после того как те деды, кто неуставным образом не соответствовал его идеалу, очень скоро в этом раскаялись, чему в немалой степени способствовали личные тактико-технические характеристики Кирилла: возраст, образование и физические данные.
Здесь нельзя не отметить, что, провожжавшись с товарищами женщинами осень и зиму, бабой Кирилл отнюдь не стал, так как это было затруднительно при росте 185 сантиметров, весе 90 килограммов и званию кандидата в мастера спорта по самбо — японских и китайских рукопашных веяний Кирилл тогда не признавал.
В отличие от гражданской, в армейскую службу Кирилл вписался столь четко, что первую лычку ефрейтора ему спешно кинули на погоны сразу после принесения воинской присяги. Сыграли свою роль, само собой, физподготовка, как и горячая юношеская любовь к оружию, хотя в большей мере карьерному росту Кирилла споспешествовали филология и компьютерный дизайн, поскольку хорошо изучавший личные дела призывников замполит-психолог определил молодому бойцу Кириллу издавать боевой листок. Через неделю друзья-спонсоры подвезли свеженазначенному редактору старое железо, вечером новое издание вышло в свет, а наутро Кирилл стал лицом неприкосновенным — как часовой — у принтера с компьютером и потайным радиомодемом с выходом в интернет. То есть должностным лицом с широкими возможностями организовывать по ночам в казарме сержантские эротические просмотры женских тел.
После армии Кирилл стал обращаться с женщинами со сдержанно презрительной небрежностью доминантного самца, снисходительно позволяющего себя обслуживать, но готового в любой момент клыками и когтями поставить на место зарвавшуюся самку, буде она предпримет легкое поползновение ущемить его право сильного мужчины повелевать и править слабым полом.
Многим женщинам нравилось такое обращение и отношение: издали их либидо засекало плечи и фигуру Кирилла, а, приблизившись, они обнаруживали образцового мачо. Хотя после одного или двух и более близких контактов разного вида инстинкт продолжения рода им неизменно диктовал, что настоящий мужчина и идеальный отец-муж не есть одно и то же, и пора с сожалением удаляться, иногда с обидами, скандалами и претензиями. Потому как быть за Кириллом, как за каменной стеной, иными словами, за ним замужем, не давалось никому и никогда.
С бой-бабами великодержавного женского шовинизма, пассивными суфражистками и активными лесбиянками Кирилл сталкивался редко, а когда такая беда случалась, обе стороны переходили в состояние взаимного вооруженного нейтралитета. И он, и они откровенно опасались больно задевать друг к друга, как сверхдержавы, обладающие оружием массового поражения, способным дважды и трижды уничтожить все живое на планете и в галактике.
Зато любимая женщина дизайнера Дербанова на вселенское половое равноправие не претендовала, командовать им не смела и всячески ему демонстрировала женскую немощь, приятную слабость духа и умилительную уступчивость. Наверное, только благодаря столь ценным дамским качествам Кирилл Дербанов близких и далеких контактов с гражданкой Дарьей Незванцевой не прерывал, хотя вот уже ровно два года муниципального и церковного брака успешно избегал.
* * *
С Дашкой Кирилл познакомился вульгарно-драматически, с жутким похмельем возвращаясь в город после кошмарной корпоративной пьянки на даче у редактора Колядкина. Ефимычу стукнуло 30 лет творческой деятельности, и он пригласил к себе в усадьбу сотрудников и руководство достойно отметить трудовой юбилей. Там они крупно погорячились, когда после вполне пристойного начала и отъезда главреда с замами, продолжили непринужденное общение, по принципу дополнительности затарившись двумя ящиками приличной на вид и цвет водки из магазина в дачном поселке. Водка оказалась фундаментально несъедобным продуктом, изготовленным, очевидно, из разбавленного гидролизного спирта, и Кирилл, проснувшийся на рассвете со страшенным бодуном, изжогой и Милкой-верстальщицей под сердечным боком, немедленно рванул домой, проницательно предположив — друзья и коллеги предпочтут подобное лечить подобным, а клин выбивать клином. При мысли о столь радикальном методе лечения Кирилл даже позабыл о том, что вчера вечером торжественно клялся поутру на "гольфе" доставить Милку в город, если не получится в девичьей целости, то обязательно в женской сохранности от нежелательной беременности. Но ни в коем случае не бросать ее в одиночестве.
Одинокую фигурку, отчаянно голосовавшую на разделительной полосе пригородного шоссе, похмельный и круто превышавший допустимую скорость, собранно злой Кирилл засек километра за три-четыре.
Приехали: провокация, заслон. На тачку разводят фраера ушастого. Слева и справа откосы крутые, почти эскарп, роту можно спрятать. Бабу семафорить — остальные в засаде.
Четко оценив обстановку, он, не притормозив, объехал чуть не бросившуюся ему под колеса миниатюрную брюнетку в желтом коротком платьице. Если бы не тяжелое похмелье и не адреналин с эндорфином, яростно очищавшие любимый организм от алкогольного отравления, Кирилл преспокойно поехал бы дальше — приключенцем он не был и лишних хлопот на свою задницу не искал. Но тут, как уже не раз бывало, он опять обиделся, что его за лоха держат. По-иному оценив обстановку, километров через пять Кирилл решил вернуться к месту предполагаемой засады.
Пять утра, все чисто, свидетелей нет. Почему бы не размяться?
По дороге он достал из тайника под сиденьем некогда газовый "айсберг", переделанный под нарезное оружие, и выщелкнул из барабана револьвера первый сигнальный патрон. Остальные, сам вчера заряжал, были боевыми.
