Дэниел Моран - Последний танцор
— В белом?
Голос Камбера все еще излучал веселье.
— Да. Это долгая история. Возможно, когда-нибудь, лет через десять или двадцать, я тебе ее расскажу. Но если тебе выдастся такая возможность, не стесняйся, попроси об этом Врага. Клянусь, тебе в жизни не встретить лучшего рассказчика.
— Дэнис не угрожает опасность с его стороны? Камбер покачал головой:
— Нет. Во всяком случае, не от него и не в том плане, что ты имеешь в виду. Я не могу защитить ее так, как защищал Трента, но Дэнис меньше нуждается в защите, потому что она его прямой предок и он не станет рисковать, угрожая ей. Моим предком она не является, но жизни ее потомков часто пересекались с моей жизнью. Я однажды попытался убить ее отца, но к тому времени Дэнис уже родилась, и смерть его тогда спасла бы девочку от гораздо большей потери. — У Роберта возникло странное ощущение, будто Камбер Тремодиан заглянул ему в глаза. — Но учти, Роберт, если возникнет необходимость в ее смерти, я приму это. И если будет нужно, чтобы вы с ней навсегда расстались, я тоже приму это.
— Ты слишком многого требуешь от меня.
— От других требовали большего. И они давали это. — Он помолчал. — А с Дэнис спрос еще больше, чем с тебя. Роберт прямо взглянул на Камбера Тремодиана:
— Ты жесток.
— Нет, Роберт, — ответил тот, и Роберт безошибочно уловил боль в его ровном, спокойном голосе. — Я — необходимость. — При этих словах тени заклубились вокруг его фигуры, и ночной гость исчез столь же внезапно, как появился.
Роберт посмотрел на чашку с чаем, зная, даже не прикасаясь, что он холодный. Мужчина долго сидел один, в темноте, наедине с музыкой.
Я думаю, ты любила меня
Так же, как я любил.
Что толку гадать теперь, чья вина?
Но я тебя не забыл!
... Но я тебя не забыл.
Потом он встал и пошел наверх спать, и во сне к нему пришла, принеся боль и желание, та женщина, которую он не видел тридцать лет.
ПРЕСС-ДАЙДЖЕСТ:
ШОУМАК О ЛИТЕРАТУРЕ.
(Выдержки из выступления перед группой писателей в Де-Мойне, штат Айова. Шоумак появился перед аудиторией с бутылкой виски в руке и с места в карьер заявил: «Как только содержимое этого пузыря иссякнет, я сразу же заткнусь»).
Откуда берутся мои долбаные сюжеты? Неужели в ваши тупые головы не пришло ничего более оригинального? Ты хочешь быть писателем и задаешь такой вопрос?
Лучше я скажу вам, откуда они не берутся. В шестьдесят третьем году, когда власти запретили вождение вручную, эта акция, безусловно, принесла облегчение некоторым из нас. Безопасность и все такое прочее... Но в мою кочерыжку идеи чаще всего приходили, когда я вел машину. Это было опасно. (Ладно, ладно, это было здорово. Но все равно опасно. Если меня попросят, я, может быть, расскажу, как однажды врезался в фургон. Его задние дверцы открылись, и оттуда вывалились две блондинки. Но только если уж очень сильно попросят, потому что это слишком грустная история, чтобы вспоминать ее за тот мизерный гонорар, который мне обещали за выступление)
Но если вам этого мало, я попробую ответить. Все очень просто: я звоню в Сюжетный банк, Пеория, штат Иллинойс. И обрабатываю новые сюжетные варианты, что они мне подкидывают. Это довольно дорогостоящий метод, но надо же как-то работать.
Какой у них номер? Ну ты, придурок, хрен собачий, это же была шутка! Вам вообще знакомо такое понятие, как чувство юмора? Нет никакого гребаного Сюжетного банка. Я его придумал.
На самом деле сюжет рождается примерно следующим образом. Сначала витает в воздухе. Потом потихоньку просачивается сквозь мой череп, строится и перестраивается, растет и набирает силу с каждым проходящим моментом, пока я не просыпаюсь посреди ночи — и вся эта гремучая смесь вскипает и выплескивается прямиком в память моего персонального компа. А потом становится рассказом, повестью или статьей.
Так жить интересно. Можете себе представить, на что это похоже? Не уметь безопасно обращаться с тяжелым оборудованием, с оружием или взрывчаткой? Заработать себе репутацию грубияна, потому что можешь внезапно посреди разговора прийти в себя и понять, что не знаешь, о чем толкует человек, с которым ты беседуешь? Вернуться из страны чудес и блаженства с какой-то противной железякой и вдруг осознать, что понятия не имеешь о том, сколько времени осталось до взрыва гранаты, которую ты держишь в руке?
Некоторые из вас могут себе это представить. Вы станете писателями, и другие люди в свою очередь будут задавать вам дурацкие вопросы. И вы никогда ни от кого не дождетесь сочувствия. Никогда! А от меня тем паче, поскольку у меня собственных проблем выше крыши.
Так что жрите, ребята, что дают, и закаляйтесь на будущее.
А что касается остальных, кому не светит приобщиться, скажу одно: все вы тупицы, придурки, дебилы — и навсегда ими останетесь.
Все, выпивка кончилась, и я закругляюсь.
5
Вечером 3 июля 2075 года Терри Шоумак сидел за банкетным столом в конце зала и мутным взглядом наблюдал за прибытием гостей. Он был мертвецки пьян. Внезапно он повернулся к сидевшему рядом человеку и заявил:
— Непохоже, чтобы кто-нибудь из номинантов был хоть на что-то годен.
Уильям Дивейн, новостной Танцор газеты «Электроник тайме», кивнул. Когда он заговорил, в его голосе слышался явный ирландский акцент, и для мужчины его размеров — для мужчины вообще — голос звучал очень мягко и нежно.
— Я сам частенько так думаю.
Уильям Дивейн не походил на новостного Танцора. Смуглый, черноглазый ирландец, с таким гладким лицом, словно только что после депиляции, он даже в смокинге больше напоминал культуриста, чем кандидата на высшую награду «Электроник тайме» в номинации «за репортерское мастерство».
Лет сто пятьдесят назад он наверняка стал бы самым злобным и жестоким ирландским копом на своем участке.
— Вот ты, например, — продолжал Шоумак. — Не сочти это за выпад, но неужто ты и вправду считаешь, что твоя статья о бунтовщиках из «Общества Джонни Реба» — один из пяти лучших художественных репортажей за последний год? Нет, в самом деле? А что ты скажешь по поводу моей постоянной колонки о фейерверках? Вот она, судя по откликам, действительно затронула людей за живое.
Губы Уильяма тронула легкая улыбка, которая не коснулась его глаз.
— Наслышан.
— А моя статья о пенсионных пособиях, — не умолкал Шоумак. — Мое исследование на предмет того, каким образом фактор увеличения продолжительности жизни влияет на желание крупных корпораций выплачивать пенсионные пособия, которые были законно заработаны. Блестящий материал! — отрывисто проговорил он. — И прекрасно написано. — Он внезапно схватил бутылку виски со стола, запрокинул и секунд на десять присосался к горлышку. Поставил обратно и злобно уставился на Дивейна. — Думаешь, тебе удастся победить?
Дивейн пожал плечами, его массивные мышцы легко заходили под черной тканью смокинга.
— Трудно сказать, мсье Шоумак.
— А ты знаешь, что меня еще ни разу не выдвигали?
— Знаю.
— Ах да. — Шоумак осоловело заморгал и вернулся к своей бутылке. — Кажется, я об этом уже говорил.
Уильям Дивейн сидел и спокойно наблюдал, как заполняется зал. Он не очень любил бывать в Нью-Йорке, и если бы его не выдвинули на премию, то вообще бы не приехал.
И ему не слишком-то нравился Терри Шоумак.
В посещении столицы имелся, правда, и свой плюс, но только один.
Спустя шесть часов Дивейн, по-прежнему в смокинге, пересек Барьер и двинулся пешком по ночным улицам Лонг-Айленда. Огни патрульных аэрокаров и «глаза» воздушных видеокамер тихо мигали в небе над головой, но Дивейн не позволял себе поддаться ложному чувству безопасности. Миротворческие силы не придут на помощь одинокому человеку, бредущему ночью по территории Фринджа, если с ним случится какая-то беда.
Дивейн, однако, вовсе не имел намерения доводить дело до крайности. Дважды, пока он добирался из сектора патрулирования до дома Макги, к нему приставали бандиты из Цыган Макута, завернутые в американский флаг в честь завтрашнего Дня независимости, но Дивейн попросту не обращал на них внимания. И оба раза Макуты, сами не понимая почему, покорно расступались и позволяли ему пройти.,
Над дверью Макги тускло поблескивала объективом единственная камера наблюдения. У входа стояли двое. Один держал лазерный карабин «эскалибур», второй выглядел безоружным. Ростом и мускулатурой оба могли с успехом посоперничать с поздним посетителем.
— Уильям Дивейн, — представился тот. — На встречу с мистером Макги. Он меня ожидает.
После ужина они вернулись в кабинет Макги на третьем этаже. Здесь были сплошные окна: одно выходило во внутренний двор, где размещался ресторан, второе — наружу, на Фриндж. Из третьего открывался вид на реку и ночной парад стратоскребов Манхэттена.
И это были настоящие окна, не голограммы. Фриндж за минувшие годы стал куда менее опасным местом и рассадником преступности, нежели в былые времена. Это было неизбежно: те, кто больше всего пострадал во время Большой Беды, теперь умерли, а их дети, хоть и превосходящие крутизной родителей, пребывали, в отличие от последних, в достаточно здравом рассудке. Беспорядочная пальба по всему живому, возникавшая раньше по поводу и без, нынче сделалась редким явлением, и иметь окна вновь стало безопасным.
