Петер Фехервари - Каста огня
— Ах ты, мелкий зеленый кусок дерьма! Дебил фракканый! — визжал пострадавший, пытаясь сдернуть с плеча лазвинтовку. Шагнув к товарищу, Клетус резко развернул его к себе.
— Тихо, Джейкоб, — сказал огнеметчик. — Парень же не нарочно это сделал.
— Этот мудак-новичок взял и наблевал на меня, Клет! — пронзительно крикнул Дикс. С длинного носа бойца стекала рвотная масса, и его тощее лицо могло бы показаться смешным, если бы не пылало яростью. — Да я щас…
— Ты чё, хочешь, чтоб Калхун пристрелил тебя, как сбесившегося быконосорога?
— Но парень же наблевал на меня, Клет, — уже капризно прохныкал Джейкоб. Когда доходило до дела, он всегда начинал трусить.
Потеряв интерес к их разговору, Жук обратил внимание на странную группу людей, появившихся из железной крепости корабля. Трое из них носили характерные кожаные плащи комиссаров, а двое других — красные одеяния техножрецов. По бокам от пятерки шагал отряд солдат в полированных доспехах багряного цвета и высоких конических шлемах. Разведчик не опознал увесистые пушки в руках солдат, но каждая из них была соединена с заплечной батареей питания, и Клэйборн предположил, что шарахнуть они могут посильнее обычной лазвинтовки. Дальше тащилась целая процессия типчиков из Экклезиархии — конфедерат насчитал шестерых фанатиков с растрепанными волосами и торчащими бородами. На каждом были грязные лохмотья и кольчужные рубашки, которые наверняка невыносимо терзали тело в жару. Позади ковыляли несколько десятков бичующихся, покрытые шрамами, в островерхих клобуках и с почти обнаженными телами. Вся толпа распевала и стонала нечто высокопарное из Имперского Евангелия.
Жуку они показались даже шизанутее пуритан у него на родине.
«Вот так встречу нам устроили», — беспокойно подумал разведчик.
Тут же он заметил отблеск, мелькнувший в одной из командных башен. Там явно кто-то был, но располагался он напротив солнца, и Клэйборн не мог разглядеть деталей. Впрочем, конфедерат не сомневался, что незнакомец наблюдает за ними — любой приличный разведчик мгновенно распознавал блик магнокуляров. Он потянулся было за охотничьим прицелом, но тут ротный горнист протрубил сбор, и Калхун рявкнул Жуку встать в строй. Побежав выполнять приказ, Клэйборн понял, что именно так обеспокоило его в наблюдателе. Очертания незнакомца были какими-то неправильными…
— Молился ли ты обо мне, Гурджиеф? — раздался судорожный, шепчущий голос, почти неслышный хрип. Говоривший опустил магнокуляры, увидев, что остроглазый гвардеец спешит к своему отделению. В этот раз их оказалось так много… Столько новой крови — наверняка среди них найдутся такие, что смогут послужить.
— Я всегда молюсь о вас, мой господин.
Густой баритон исповедника ярко контрастировал с резким, скрипучим тоном наблюдателя. Впрочем, Йосив Гурджиеф абсолютно во всем отличался от болезненного создания, к которому относился с глубоким почтением. Несмотря на ветхие одеяния, священник казался ожившей статуей героя, кованой сталью, превращенной в мышцы алхимией веры. Грива черных волос спадала ниже пояса исповедника и скрывала лицо сальной завесой, но при всей дикости облика Гурджиеф обладал высокомерными чертами аристократа. Он был выше большинства людей и казался великаном рядом со своим чахлым повелителем.
— Тогда почему моей боли нет конца? — спросил изуродованный человек.
— Страдание суть благословение. Через муки мы разделяем Его вечную жертву и приближаемся к свету Его гнева.
Высохшая клешня быстрым движением обхватила запястье Йосива.
— А что же ты не разделяешь это благословение, пастырь? — злобно произнес страдалец.
Шипастые выросты на его ладони вонзились в кожу Гурджиефа, но великан не шелохнулся. Этот разговор повторялся много раз и уже превратился в ритуал, но оба знали, что священник не подвержен грибковой проказе — как и большинство людей. Федра была миром тысячи хворей, но худшие из Её болезней тщательно выбирали своих жертв и поражали менее чем одного из тысячи. В глазах Йосива адмирал Вёдор Карьялан выглядел избранным.
— Я недостоин, Вёдор, — выдохнул Гурджиеф, выворачивая запястье, чтобы уцепиться за уродливую клешню. Точно так же он изворачивался в словах, чтобы уцепиться за имя адмирала и скрепить их дружбу. — Но ты служил Ему почти два столетия на бессчетных планетах. Ты по праву награжден мучениями.
— А что же Бихари, и Яворкай, и все остальные невежды, благословленные той же заразой? — адмирал презрительно усмехнулся, вспоминая дюжину моряков, которые разделили с ним проклятие. — А Наталья? Она была совсем юной девушкой. Как она смогла заслужить твой драгоценный дар, пастырь?
— Не сомневайся в Нем, Вёдор! — печальные глаза Гурджиефа неожиданно вспыхнули гневом, смешанным с жалостью. — Мы не знаем, какие героические поступки наши братья и сестры втайне совершали во имя Его. Их слава потеряна…
— Их жизни потеряны! — вместе с криком из высохшей глотки адмирала вылетело облачко спор. Содрогнувшись всем телом, Карьялан потерял равновесие и сделал несколько шагов по балкону, а исповедник глубоко вдохнул плесень, наблюдая за муками прижизненного вознесения своего повелителя. Страдания Вёдора были поистине вдохновляющими — под бесформенной шинелью каждый сантиметр его плоти покрывали грибковые наросты. Некоторые распухли и огрубели, превратившись в шипы, которые грозили прорвать ткань, а остальные слились в раздутые, пульсирующие гребни. Зараза глубоко проникла в кости адмирала, придав скелету новую форму. Без регулярных переливаний крови, которые осуществляли корабельные техножрецы, суставы Карьялана подверглись бы известкованию, лишив мученика возможности ходить. Со временем перерождение ускорится, грибок преобразует плоть носителя, но с омерзительной заботливостью сохранит его мозг целым и невредимым. Гурджиеф знал это, поскольку тщательно отслеживал трансформации других зараженных. По правде говоря, он даже наблюдал последнюю, восхитительную стадию терзаний…
— И Наталья… мертва, — прохрипел адмирал, опустошенный собственной яростью. Священник обхватил руки Вёдора своими, желая ему найти в себе силы и возрадоваться страданию.
— В глазах Императора она умерла, как святая, — твердо произнес Йосив, прибегая ко лжи во спасение. Он не даровал дочери Карьялана обещанную Милость Императора, но и не позволил делать ей переливания. Несмотря на все крики и проклятия, исповедник заставил девушку встретить судьбу лицом к лицу, и даже освятил для Натальи часовню в недрах линкора. Прежде они были тайными любовниками, и Гурджиеф чувствовал, что обязан просветить её. На протяжении нескольких лет девушка распухала и созревала, заполняя собой помещение, будто священная опухоль, пока, наконец, не стала часовней. Когда Йосив чувствовал, что в нем растет сомнение, шепчущее о темном искажении его веры, то спускался в святилище Натальи и укреплял себя чистотой её терзаний. Глаза девушки по-прежнему были такими прекрасными…
— Тогда, возможно, мне тоже следует умереть, — язвительно отозвался адмирал. — Возможно, стоит начисто покончить со всем этим.
Карьялан посмотрел вниз с головокружительной высоты командной башни.
— Я могу уйти прямо сейчас.
Но они оба знали, что это ложь. Адмирал Вёдор Карьялан прожил слишком долго, чтобы принять смерть, и неважно, насколько омерзительным стало его существование.
Сверху донесся рокот, и, подняв глаза, они увидели третий транспортник, который пролетел над башней и снизился к посадочной полосе.
— Что, если ни в ком из них не течет нужная кровь, Йосив? — спросил мученик. Только люди, подверженные заражению, годились для переливаний, и запасы адмирала уже уменьшились до опасно малого объема.
— Значит, такова воля Императора, Вёдор, — ответил исповедник. — Но сейчас я должен присоединиться к братии, чтобы напутствовать нашу «свежую кровь».
— И в самом деле, пастырь, — искаженное тело Карьялана как будто выпрямилось, услышав зов долга. — Я получил сообщение от генерала Олиуса из Пролома Долорозы: 81-й Инцинерадский обращен в бегство, а ивуджийских Джунглевых Акул прижали в лиге от Трясины. Наше наступление забуксовало.
Исповедник кивнул, совершенно не удивленный. Наступления всегда буксовали — попытки Империума покорить этот континент вылились в самую долгую и жестокую кампанию на Федре. Жизни, потерянные в Долорозе за это время, не поддавались подсчету. Оспариваемая территория представляла собой огромное переплетение островов, пронизанных судоходными реками и заросших одними из самых опасных джунглей на всей планете. Кроме того, там находился глубокий тыл бессчетных повстанцев-саатлаа и ксеносов, которые дергали их за ниточки. Даже ходили слухи, что где-то в сердце континента скрывается Приход Зимы, командующий тау.
