Андрей Стригин - Тайная каста Ассенизаторов
Где-то я слышал подобное заявление, словно, из прошлой жизни. На часах шесть вечера, пара уходить, стараюсь незаметно намотать портянки, вроде это как-то не эстетично. Но Стела стоит в коридоре, прислонилась к косяку двери, насмешки в глазах уже нет, бесцеремонно наблюдает за моими манипуляциями. Наконец натягиваю сапоги, чуть освобождаю на поясе ремень, чтоб не, слишком, походить на молодого бойца:- Пока, Стела.
— Пока.
— Я пойду?
— Иди.
— Как-нибудь встретимся?
— Зачем?
— Ну, — теряюсь я, — Фиолент показать.
— А, это. Ты служи, Кирилл, — неопределённо говорит она, суёт мне пакет с остатком торта и открывает дверь.
Выхожу, испытывая двоякое ощущение, вроде страстно хочу остаться, в другое время, вздыхаю с облегчением.
Первым делом иду к своим кирпичам. Ба! В удивлении присаживаюсь. У забора стоят ровные кубы из кирпича, распределены даже по оттенкам. Полковник сдержал слово. Скоро должен прийти прапорщик Бондар. А вот и он, лёгок на помине. Грузно шествует со старшим сержантом Селеховым. Бегу, хватаю пару кирпичей и, когда они показываются, с кряхтением закладываю их на прежние места. Немая сцена. Челюсти у товарищей с грохотом вываливаются из пазов, глаза выкатываются, едва не падают вниз.
Стряхиваю несуществующую пыль, строевым шагом луплю к прапорщику, докладываю:- Товарищ прапорщик, ваше приказание выполнено, рядовой Стре…, Панкратьев, — слегка осекаюсь я.
— М-да, — жуёт губы прапорщик Бондар, — многое на своём веку видел. Что скажешь, Селехов?
— Поощрить надо бойца, — старший сержант удивлённо водит глазами. На фоне этих кирпичей, даже его многочисленные значки на гимнастёрке, бледнеют.
— Хорошо, согласен на индивидуальные тренировки, — гудит прапорщик Бондар.
— На полчаса раньше до подъёма можно вставать? — наглею я.
Прапорщик окидывает взглядом незыблемо стоящие кубы из кирпича, неожиданно вздыхает:- Добро, на полчаса можно, но, чтоб на завтрак не опаздывал.
Мне страшно не нравится по утрам слышать: Рота подъём!!! Затем толчея, суета, пихая друг друга, лихорадочно одеваются, бегут строиться. И, не дай бог, кто опоздает в строй! Звучит команда: Рота отбой!!! Затем, снова: Рота подъём!!! И так до десяти раз — сержанты развлекаются.
Старший сержант кривится, но оспаривать решение старшины роты, не стал, это чревато последствиями. Рассказывали, как один дембель, как это говорят, "положил на всё", посчитал себя гражданским человеком. Гимнастёрка расстегнута, ремень болтается, чуть ли не до колен, лущит семечки прямо на выходе из казармы.
Прапорщик Бондар остановился подле него, долго смотрит в наглое лицо, затем берёт двумя пальцами толстый изгиб воротника и напрочь разрывает его пополам, аж, дым пошёл! Надо обладать чудовищной силой, чтоб так сделать. Дембель это оценил, весь день приводил себя в порядок, сшивал воротник и до самого увольнения в запас, шарахался от большого и доброго прапорщика Бондара.
В роте всё как прежде, дневальные ползают на четвереньках, натирают и без того сияющие полы, на турнике ефрейтор Матвеев крутит "Солнышко", старослужащие собрались кучкой, разбирают посылку, пришедшую молодому бойцу. Тот стоит рядом, терпеливо ждёт, когда они, что-нибудь ему дадут из его вещей. Рядовой Ли промчался с половой тряпкой. Не понимаю его. Все, как-то, правдами и неправдами, пытаются увильнуть от работ, а он всегда: — Есть, товарищ сержант! Разрешите выполнять! И… шуррр, бежит исполнять. Я с ним общаюсь, но не очень. Что-то не верится, что он обладатель чёрного пояса по каратэ.
У гардероба вижу сослуживца, аварец, Осман Магомедович. Необычный парень. Как все горцы, обладает осиной талией, затем, мощные плечи, такого же размера шея, плавно переходящая в тяжёлую голову. Он тоже студент, правда, в его институте нет военной кафедры, и его забрали в армию со второго курса. Живёт, как он рассказывает, в горах, в селе Кувик, что находится в двухстах километрах от Махачкалы. Говорит, у них столь дикие места, что в каждом доме есть оружие, и карабины, винтовки, даже автоматы. Врёт, наверное. И есть у них гора Седло, вот там, обитают снежные люди. Смеёмся, конечно. А он, вращая выпученным глазами, доказывает, что и дед его видел и отец, а лично он, натыкался на огромные следы. Вот, балабол! А ещё, часто подкалываем его, по поводу как он стал мастером спорта по вольной борьбе. Он, не рисуясь, говорил, как из своего селения, на плечах, барашков таскал, а это, километров восемьдесят. Затем, спустился с гор, поступил в институт, пришёл на тренировку по вольной борьбе и, не обладая ни какими навыками, уложил на лопатки чемпиона СССР. Вскоре сам, стал мастером спорта.
Вот он стоит, в глазах печаль и, так мне его жалко стало, догадываюсь, есть хочет. Мы все всегда хотим есть. Вкладываю ему в ладонь кусок торта.
— Что это? — удивлённо смотрит на меня.
— Торт.
— А, почему его мне даёшь?
— Просто так.
Он провожает меня удивлённым, благодарным взглядом.
Прохожу мимо каптёрки, вываливает Мурсал Асварович, мигом замечает мой слегка свободный ремень. У молодых он должен, перетянут, чуть ли не до позвоночника, сами же, носят их, если говорить грубо, на яйцах.
— Ничего ж себе! — возмущается он. — Затяни!
Не спорю, чуть затягиваю, не свожу с него взгляда, когда он уже отстанет.
— Слабо затянул, — пытается просунуть палец между бляшкой и животом.
— Да, вроде нормально, — вспыхиваю я.
— Дай сюда! — снимает мой ремень, меряет по своей голове, протягивает вновь.
Пытаюсь застегнуть. Нет, всё ж это очень круто. Раздражение захлёстывает душу, расслабляю ремень так, что он брякнул ниже пояса.
— Ну, ты и хам, — тянет Мурсал Асварович, — а ну, пошли в бытовку!
Заходим. Он становится в боксёрскую стойку. Не шевелюсь, смотрю прямо в глаза. Он взрывается, профессионально бьёт в голову, но я быстро ухожу и рефлекторно наношу удар ногой в шею. Мурсал Асварович, растопырив руки, летит в угол каптёрки, своим телом разбивает толстое зеркало два на метр и, окровавленный падает в осколки. Дверь моментально распахивается, на пороге возвышается прапорщик Бондар.
Каптёр пытается встать, лицо всё посечено, кровищи как с порося, неожиданно он выкрикивает:- Товарищ прапорщик, всё нормально! Завтра, такое же зеркало достану!
Ничего не меняется в лице прапорщика Бондара, закрывает дверь, уходит. Помогаю каптёру встать.
— Ну, ты даёшь! — утираясь полотенцем, говорит Мурсал Асварович. — Где вот мне теперь, зеркало искать?!
— Извини, — искренне раскаиваюсь я.
— Ладно, забыли. Где так драться научился?
— В Севастополе.
— Как-нибудь побоксируем, вечерком. Ты не против?
— Почему нет? С удовольствием.
— Тогда держи "краба"! — протягивает толстую ладонь.
Как-то, с этого момента, служба пошла легче. Сержанты стараются меня не напрягать. По вечерам, с Мурсал Асваровичем устраиваем ринг. Учу его каратэ, но и из бокса беру многое. Вскоре у меня вырисовывается непонятный стиль. Удары ногами как в каратэ, а руками — из бокса.
Пару месяцев как корова слизала. Присяга. Стою на плацу, волнуясь, зачитываю текст. Вот, я полноправный солдат! Нас поздравляет генерал Щитов. Из строя смотрю в его волевое лицо, чувствую, он выделяет меня из толпы. Словно электрический разряд шваркнул в небесах, когда мы схлестнулись взглядами, я, "зелёный" солдат и опытный генерал. Мне даже показалось, запахло озоном.
Присягу приняли, скоро нам дадут оружие, первые стрельбы. Сидим в курилке, я не курю, но, со всеми, иногда сплёвываю в таз с водой. Рядом Осман и Ли, они тоже не курящие, но от коллектива не откалываются. Хотя, наверное, для лёгких не очень правильно.
Ли, посмеивается своей загадочной корейской улыбкой, Осман невозмутим как высокие горы. Как-то незаметно мы стали друзьями. А укрепилась дружба, когда послали нас, как-то, в наряд по кухне. Нашей обязанностью являлась, уборка помещений. Сообща делаем всё быстро, чистота, порядок, наслаждаемся покоем. Неожиданно ко мне подлетает таджик, явно старослужащий, и тычет мыльницей.
— Что это, зачем? — не понимаю я.
— Она меня не понимает, — взъярился тот, — унитаз забился, иди, вычёрпывай!
— Извини, приятель, это не в наших обязанностях, — усмехаюсь я и моментально получаю сапогом под коленку. Больно! Врезал тому так, что ещё долго наблюдал, как он летит в коридоре. Азиат незаметно исчезает, но, спустя минуты, слышим яростный гул, по коридору несётся толпа, все с раскосыми глазами и огромными тесаками. Я таких ножей никогда раньше не видел, эти "инструменты" используются в разделочных цехах. Сказать по правде, стало не по себе. Вскакиваю в стойку, но меня опережает Осман, хватает длинную скамью и, как пушинку метает вдоль коридора. Огромная скамейка, сшибает всех и, не дав им опомниться, Осман и Ли, прыгают в эту кучу малу, и безжалостно пинают дебоширов. Я, бегаю рядом, пытаюсь прорваться, чтоб внести свою лепту, но, не могу прорваться, обречённо опускаю руки, жду, когда тех проучат.
