Макс Кроу - Ключ Эдема
— Давно? — Вадим не знал, откуда эта странная пустота где-то под ребрами. Он не хотел снова попасть сюда, боялся этого места. Когда-то он так же не хотел идти к стоматологу, будь тот неладен, пришел и уткнулся в закрытую дверь. Врач уехал в отпуск. Первую секунду Вадим радовался, а потом осознал, что пытка не отменилась, просто перенеслась. И значит, ожидание ее тоже продлится.
— Уж лет десять назад… Нет, погоди, больше. Тогда еще Витька живой был, — она задумалась, подсчитывая что-то на пальцах с черными ногтями.
Вадим собрался идти обратно к фургону, но решил спросить:
— А внутри там еще что-то осталось целое?
— Стены, и то не все, — рассмеялась она, демонстрируя отсутствие многих зубов. Потом ее лицо посерьезнело, скукожилось, точно фига. — А чего нужно-то?
«Зачем я с этой бомжихой говорю? — сам себе удивился Вадим. — Видно же, что ничего толкового не скажет. От ее шавок блохами заражусь только».
Но, несмотря на доводы рассудка, он все же попытал счастья.
— Может, они переехали куда-то? Не слышали?
Женщина проходила мимо него. В нос Вадиму ударил неприятный запах немытого тела и собачьей мочи.
— Не слышала, — буркнула женщина себе под нос. — Так ты спроси у Митрофаныча.
— Кого? — в памяти шевельнулось что-то крошечное, точно мышка в чулане.
— Ну Митрофаныча, он тут главным был.
Яркая вспышка пронзила голову. Григорий Митрофанович, главврач. Высокий, статный, худощавый. Лицо молодое, но волосы седые, очки с модной прямоугольной оправой. Голос резкий, громкий, выдает военнослужащего.
— Где он теперь? — бесцветно спросил Вадим.
Узнав от бездомной, где живет бывший главврач, он не поверил, но спорить оказалось бессмысленно. Вернувшись к ожидающим его ассасинам, Вадим сообщил, что есть адрес. Подробности никого не интересовали, и они снова заняли места в фургоне. Кондиционер спасал их от жары, но за целый день езды тело устало, ноги затекли, и в целом, появилось огромное желание пройтись по узким тропинкам пешком. Тем более, что им предстояло проехать по красочной дороге мимо горы Кара-Даг, в чьих очертаниях явно виднелся лежащий в море верблюд, хотя поэтически настроенными людьми было решено, что склон горы напоминает профиль художника-пейзажиста Александра Волошина.
Объехав вокруг горы, они спустились по вьющемуся серпантину к побережью. Микроавтобус пришлось оставить на каменистой площадке, а дальше идти пешком. Колин остался охранять автомобиль. Едва ли кому-то придет в голову в той глуши угонять транспортер, но рисковать оборудованием они не имели права. До ближайшего поселка было несколько километров, здесь же, в тени заповедника, коим была объявлена гора Кара-Даг, находился приют доктора Григория Митрофановича Рагульского. Хоромами ему служил старый, проржавевший насквозь прогулочный катер, на борту которого выцветшими буквами было написано: «Нептун».
— Это точный адрес? — спросила Сэб, чертыхнувшись, когда очередной раз подвернула ногу на осыпающихся камнях.
— Ржавое корыто возле горы, — отозвался Вадим. — Не думаю, что здесь таких много.
Они спустились. Мелкие и крупные камни перетирались под ногами. Прозрачные волны плескались возле поросшего водорослями и мидиями борта. Катер напоминал выбросившегося на берег кита, такое же печальное и красивое зрелище.
Их появление не могло быть неожиданностью. Подкрасться по каменистому берегу было непросто. Заскрежетала и хлопнула металлическая дверь, и неожиданно громыхнул выстрел. Эхо отразилось от горы, прокатилось к самой вершине.
Вадим замер. В руках Алекса очутился пистолет. Сэб присела за крупным камнем, достала из кобуры оружие.
— Убирайтесь, у меня ничего нет, — послышался голос. — А патроны еще остались!
Вадим перешел на русский:
— Мы не воры! — он поднял руки. — Вы доктор Рагульский?
Последовала тишина. Алекс переглянулся с Сэб, кивком головы велел ей поменять укрытие. Она, пригнувшись, подбежала к носу катера, прижалась к нему спиной.
— Нет, — ответили, наконец. — Уходите! Быстро!
Он снова выстрелил, и пуля угодила в камень всего в метре от Вадима. Он отступил назад, чувствуя, как напрягаются и цепенеют мышцы. Не та уже реакция, что по молодости.
— Мы не причиним вам вреда, — на русском произнес Алекс. — Где мы можем найти Рагульского?
Пока он говорил, Сэб по воде прошла вдоль борта туда, где катер осел, увязнув в мелких камнях. Уровень воды там был выше, но металл так прогнулся, что по нему было проще взобраться. Сэб бесшумно вскарабкалась наверх, и Вадим потерял ее из виду.
— Я уже сказал: таких здесь нет. Оглохли?… Ах ты!
Послышалась возня и выстрел. Пуля, улетевшая в небо, жалобно звякнула о камни.
— All right! — Сэб подошла к перилам и махнула рукой.
Алекс и Вадим подбежали к катеру и взобрались на борт.
Сэб держала в руках свой пистолет и ружье, из которого отстреливался доктор Рагульский. Вадим не сразу смог его узнать. Этому человеку было лет семьдесят, и он походил на живой труп: лысый череп покрывали клочья редких седых волос, пигментные пятна сделали кожу болезненно-желтой, один глаз закрывало белесое бельмо. Он был одет в обноски и очевидно голодал. Сейчас же несчастный старик лежал на грязных досках, испуганно глядя на обступивших его незнакомцев.
— Это он? — спросил Алекс на английском.
Вадим подтвердил.
— Доктор Рагульский, — обратился к нему старый моряк, присев на корточки, — вы еще соображаете?
— Что вам нужно? — спросил тот дребезжащим голосом.
Не похоже, чтобы старик лишился рассудка, хотя едва ли его нахождение на катере и внешний вид свидетельствовали о здравом уме.
— Я был вашим пациентом, — Вадим опустил глаза всего на мгновение, и снова посмотрел в лицо врача.
Сколько таких бедствующих стариков по всей стране. Одни тянут руку, просят на хлеб, другие — умирают, напившись дешевой водки. Возможно, кто-то достоин сочувствия, даже жалости, кто-то заслуживает помощи, но не этот человек. Рагульский был врачом-психиатром, экспериментатором, бесчувственной советской боевой единицей, чьим оружием были медикаменты и чудовищные пытки, за которые никто никогда не привлечет его к уголовной ответственности.
— Я никого не помню, — бескровными синюшными губами прошептал Рагульский.
— Проект «Гидра» вы помнить должны. И то, как заперли выживших мальчишек в своих крошечных камерах. И то, как неделями держали нас связанными. Мы лежали там, в собственной моче и говне, думая, что лучше бы пристрелили на трибунале, чем лечили. От чего нас лечили, кстати?
Рагульский смотрел на него зрячим глазом, распахнув рот. Возможно, он снова бы отнекивался, но, покосившись в сторону Алекса, затем Сэб, все же ответил:
— Я выполнял приказ. Ты же знаешь, тогда было другое время.
— Время — всегда другое, законы физики никто не отменял, — усмехнулся Вадим. — А нелюди — это величина постоянная. Говори, что ты там с лечением химичил, иначе вот эти…
Он указал на своих спутников:
— …спросят тебя иначе.
— Я старый больной человек, — принялся ныть доктор, представляя собой жалкое зрелище. Если бы Вадим не знал его прежде, то его сердце сжалось бы от сострадания. — Голодаю, пенсии нет. А вы меня пугать будете?
— Ты стрелял в нас, — напомнил Вадим, — а не мы в тебя. Так что лучше напрягись и вспомни, что было в том проклятом госпитале.
Наконец, здравый смысл проснулся, и Рагульский перестал изображать припадочного старца. Он поднялся и, хромая, прошел в трюм. Здесь было сухо, воняло машинным маслом, грязной постелью, старыми засаленными тряпками и посудой. Доктор сел на сколоченный из досок стул, гостям присесть не предлагал, но они и не особо хотели.
— А что вам рассказать? Рассказать-то нечего. Госпиталь наш официально значился, как ведомственный санаторий для военнослужащих. К нам поступали пациенты с контузией, неизлечимыми психическими травмами. Однажды привезли целую команду, это был 86-той год, как раз перед Чернобылем. В марте. Поначалу боялись огласки, но когда рвануло, стало не до того.
— И мы что, всем отрядом контуженные были? — прорычал Вадим.
Рагульский повернул к нему голову:
— А что ты помнишь про «Гидру»?
Вадим напрягся, но за провокационным вопросом ничего не последовало. Вспоминать не хотелось. Все равно, что загонять иглу под ноготь.
— Я постарался это забыть.
— Ты? — усмехнулся Рагульский, и его почти беззубый рот скривился. — В этом нет твоей заслуги.
— О чем ты говоришь?! — Вадим невольно сжал кулаки, и зубы заскрежетали так, что заболела челюсть. — Ты что, память мне стер?
Рагульский рассмеялся, и это было страшно. Звук напомнил лай дряхлой умирающей собаки.
— Стереть память невозможно, это миф! Ее можно только заблокировать. Ну а дальше механизм работает на самоочищение.
