Уильям Сандерс - Очаги сопротивления
— И вы ждете, чтобы я, вот так, вернулся к работе? На вас? — 318-й яростно тряхнул головой. — Ну уж, нет! На хер вас! — рубанул он, сам себе дивясь, — И кобылу, на которой прискакали.
«И когда это я успел так расхорохориться? — мелькнула мысль. Ведь минуту-то назад, как подумал о смерти, так чуть было не слил из пузыря в штаны. Понятно, знай он хотя бы примерно, как я на все эти новые „замыслы“ отреагирую, то глядишь, и не дожил бы до сегодняшнего дня, но все же…»
— Ну уж, ну уж! — Гловер дугой возвел свои едва заметные брови. — Такие грубости! Поднабрались словес от прирученного своего неандертальца? Да, да, — самодовольно кивнул он, — нам известно о Ховике. В каком-то смысле он причастен к вашему воскрешению. В этом лагере с недавних пор недопустимо участились случаи побегов; при таком обороте расследование проводится автоматически. Прямым вопросом, естественно, являются сообщники сбежавших, что в данном случае обернулось информацией о пожилом человеке под номером 318; номер, на который ФЕДКОМ отреагировал несколько странно. Кое-кому стало любопытно… Ну, и вот он здесь я, а вот вы.
— Ага, — у 318-го даже дух слегка приподнялся. — Так Ховик в бегах?
Гловер пожал плечами.
— Пока, насколько мне известно. Но это так, к слову. Место ему было вовсе не здесь, как вы, несомненно, знаете. Рано или поздно его выловят и уничтожат — продержаться долго ему не хватит ума, но даже если и не поймают, какая разница!
— Вот как? Я думаю, вы его недооцениваете. А там еще и Джо Джек Бешеный Бык, и, возможно, другие — однако, всемогущее ваше Управление, сдается мне, что-то начинает с недавних пор терять имидж. Получается, с дырой оно, полицейское наше государство?
Колкость Гловера якобы не задела.
— Система не обязательно должна быть непроницаемой, 318-й. Государство должно обладать силой, такой, чтобы простой житель боялся с ним шутки шутить — и, конечно, шуток таких мы, судя по всему, не наблюдаем? Народ — стадо трусов, — деревянным голосом изрек Гловер. — И вы считаете, какой-то распоясавшийся чех сплотит вокруг себя повстанцев? Девяносто девять процентов населения по стране таких, как Ховик, боятся куда сильнее, чем свое правительство. Более того, это фактически одна из причин, почему народ выбрал Администрацию.
— Что есть, то есть, — пробормотал 318-й. — Во всяком случае, я раз уже сказал, на меня в своих планах не рассчитывайте. Если мне место в тюрьме, оставьте меня здесь, среди честных пулеметов и колючей проволоки; я предпочитаю это место зверинцу, который вы именуете свободным обществом.
Выпуклые рыбьи глаза медленно мигнули.
— Свободным? Боже ты мой, 318-й, что за экстравагантная мысль! — Голос звучал как у учителя, излагавшего основы своего предмета способному ученику и наткнувшемуся вдруг на необъяснимый барьер в понимании. — Я понимаю, вы долгое время находились в изоляции, но не может же быть, чтобы вы так искаженно оценивали ситуацию в стране. В конце концов, заключенные постоянно обновляются, и маленький отряд осведомителей коменданта докладывает, что вы вызнаете у них сведения — исподволь, но умело. Вы безусловно знаете о проблемах с жильем и топливом, нехватке продовольствия…
— Нехватке практически всего, за исключением численности населения…
— Совершенно верно. Галопирующая инфляция и отчаянная безработица, от которой едва-едва уберегает ряд затяжных локальных войн, успевающих отсасывать какой-то процент молодого мужского населения из низов. Русские уже давно могли бы пройтись маршем по этой стране, не будь у них самих полнейшего развала… И вы говорите о свободе? — Гловер неожиданно рассмеялся; принужденные сухие звуки удивительным образом контрастировали с невинно гладким, румяным лицом. — О, заверяю вас, эта нынешняя шайка атаманов-разбойников — будто из прошлого века перенеслись — и вояк-буйволов никогда не выведет страну из тупика. Не говоря уже о том новоиспеченном паяце в Белом Доме, который все еще считает, что во Вьетнаме мы проиграли в наказание за легализацию абортов и преподавание теории Дарвина в школах; но пока что они делают то, для чего и предназначены. Мы держим их, чтобы они обеспечивали порядок, пока мы делаем свое дело, а когда настанет время, посмотрим, как распорядиться этой Администрацией.
318-й недоуменно прикидывал, как могло прийти на ум сравнивать Гловера с рыбой-телескопом. Скорее пиранья, прикинувшаяся забавы ради.
«И Бог ты мой, — размышлял 318-й, — он же бесконечно выше, чем я себе представлял. Говорить такое в этом месте, без всякой опаски…»
— Что ж, — сказал он вслух, — прошу извинить. Я принимал вас за какого-нибудь средней руки чиновника из Управления. Как вы выразились, был в изоляции от текущих событий.
Гловер, похоже, готов был самодовольно хмыкнуть: — Смущаться ни к чему, 318-й. Очень немногие в Америке знают меня по имени или в лицо. Для широкой публики я, можно сказать, вообще не существую.
— И, я полагаю, вы такой не один? Боже мой, что за реликтовый феномен Старого Света: неприметные дворцовые заговорщики, серый кардинал за троном и все такое… До ужаса оригинально! — сухо заметил 318-й. — Опять, значит, возвращаемся на круги своя?
— А мы разве куда-то с них сходили? — Гловер пожал плечами. — Что, люди в этой стране когда-то знали, кто действительно всем заправляет? Или по крайней мере подозревали, насколько все схвачено?
«И это, — тускло подумал 318-й, — реальность за нашим кошмаром: не кликушествующий психопат-демагог на митинге, не хулиган в шинели на коне; всего-то бесцветненький подслеповатый коротышка-евнух с неизвестным числом одинаково незаметных соратников, возможно, заменяемых так же легко, как надувные шарики. Я посмотрел в лицо Зверю, а Зверь, оказывается, не имеет лица… Силы в работе, и даже угадать нельзя, в какой. Так иди же, узнай больше. Ситуация… Не сказать, чтоб она блистала альтернативами».
— Что бы там ни было, — проговорил он, — все лучше, чем гнить здесь.
— Я не предлагаю вам выбора, 318-й. — Нежный рот шевельнулся в неприязненной гримаске. — Вы знаете, что у нас имеется: гипноз, психотропное, шоковое воздействие, даже нейрохирургия — но вы слишком интеллигентны для того, чтобы нас к этому принуждать, так что давайте обойдемся без ритуального танца, ладно?
Он поднялся и взял кейс подмышку.
— Идемте, 318-й. Пора вам присоединяться к команде.
Дэвид и Ховик
Утреннее солнце мято отливало на иссиня-черном коротком стволе 38-го. Щурясь против солнца, Дэвид Грин уставил револьвер перед собой и изобразил губами выстрел: «Дф! Дф!»
Послышался голос Ховика, лежащего снизу под естественным каменным козырьком:
— Ты б лучше завязывал играть с этой штукой. Даже если ногу себе к черту не прострелишь, то грохнет так — в этих местах на мили будет слышно.
Дэвид почувствовал, что краснеет. По крайней мере, кровь прилила к щекам, и без того уже красным от солнца и ветра.
— Я же просто хочу уяснить, как он работает, — сказал он оправдываясь.
Послышался глубокий вздох.
— Ладно. Лучше я тебе покажу, пока ты одного из нас двоих не подстрелил. Тащи эту хреновину сюда.
Страдальчески ковыляя на натруженных ногах, Дэвид тронулся обратно к камням. Ховик, как всегда, изловчился отыскать единственный ровный пятачок, и растянулся там, надвинув на глаза шляпу Гриффина. Не убирая ее, он сказал:
— Раз уж ты на ногах, как там насчет воды?
— Сделаем. — Дэвид приостановился взять жестянку с водой около ближайшей заполненной дождевой водой впадины, которые словно оспины покрывали внизу скальный выступ.
— Знаешь, — поделился он, — было время, не так давно, когда найти в таких диких местах банку из-под пива было для меня редкостным делом. Теперь была бы просто удобная емкость.
Ховик бессмысленно хмыкнул, принимая жестянку. Дэвид поймал себя на том, что все еще слегка удивляется такой жажде Ховика. Он уже всерьез начал полагать, что этот здоровяк вообще не подвержен никаким обычным человеческим нуждам.
После той вертолетной атаки они держали путь более или менее на запад, вдоль той незаметной границы, где горы сходятся с плоскостью пустыни. Передвигаясь ночью и прячась днем, они не сталкивались больше с розыскниками, хотя несколько раз замечали в отдалении вертолеты. На каменистом грунте следов не оставалось, места же с мягкой землей или песком Ховик тщательно обходил. На вторую ночь прошел непродолжительный дождик — достаточно, по словам Ховика, чтобы смыть их запах, хотя воды с него досталось мало.
С той поры запас они не пополняли, и только буквально несколько часов назад, когда, ища место для дневки, слезли в эту каменистую расселину, они обнаружили в затенении скал с дюжину мелких углублений с дождевой водой.
Дэвид припоминал, как пока удавалось осиливать дорогу. Сам себя он всегда считал сравнительно подготовленным: бегал за школу марафоны, по выходным иной раз ходил в походы — но такое он себе представить не мог. В горле першило от стоящей в воздухе щелочной пыли, губы растрескались и кровоточили, каждая мышца утомленно подрагивала. Ступни горели — тонюсенькие тюремные кроссовки, что с них толку — а колени и голени исцарапаны были до крови от карабкания по каменистым склонам и через кактусы в темноте.
