Олег Бондарев - Кремль 2222. Тушино
– Ну же! – не утерпев, снова воскликнул Голос Племени.
Громобой шумно выдохнул и оторвал ногу от пола. Вторая тут же начала подкашиваться, и он спешно опустил первую и обеими руками ухватился за свою кровать, дабы не упасть. Сердце его бешено стучало в грудную клетку.
«Всего один маленький шажок, а я уже на грани. Наверное, если дойду до порога, можно будет сразу за ним хоронить…»
– Не кажется ли тебе, что на сегодня достаточно, о Великий? – осторожно поинтересовался Рупор.
– Достаточно чего? Смеха? Я шагу не могу ступить, Рупор. А у меня в запасе всего пятнадцать дней, чтобы упорядочить этот проклятый мир.
– Ты всегда можешь воспользоваться телом любого из нас, – тут же напомнил Голос Племени, – если это придет в негодность.
– Я к этому‑то только начал привыкать, а ты мне уже новое предлагаешь! – усмехнулся Громобой. – Нет уж, хватит с меня и нынешних неудобств…
– Могу ли я чем‑то помочь тебе, о Великий? – вызвался Рупор. – Может, ты будешь опираться на мою руку?
– Что ж, давай, – смерив дикаря оценивающим взглядом, нехотя согласился нейромант. – По крайней мере, так мы сможем хотя бы отойти от этой треклятой кровати.
Голос Племени шустро подбежал к Громобою и протянул ему руку, и бородач, морщась, за нее ухватился. Однако вторую убирать с кровати нейромант все еще не решался – видимо, боялся, что Рупор его не удержит.
– Все будет в порядке, о Великий, – заверил дикарь. – Я вижу, что вы уже привыкли к этому телу, и потому я буду с ним очень осторожен, клянусь!
– Не надо громких слов, – пробурчал Громобой. – Просто не дай мне упасть.
– Для этого я здесь.
– То есть готов? – на всякий случай уточнил бородач.
– Готов, о Великий.
Нейромант шумно сглотнул и оттолкнувшись от кровати левой рукой, выпрямился. Ноги подрагивали от забытых нагрузок. Громобой не знал, чем обернутся перенесенные раны от пуль, но пока все выглядело не слишком радужно. По крайней мере, первые эксперименты с ходьбой вызывали стойкое желание вернуться в кровать и больше никогда не вставать. Дети Механизмов, безусловно, сотворили настоящее чудо, вернув нейроманта с того света, однако тело его, судя по всему, было не слишком подготовлено к возвращению души. И если верхняя часть туловища еще более‑менее функционировала, то с нижней явно хватало проблем.
– Давай, о Великий. Я поддержу тебя.
Громобой закусил нижнюю губу, оторвал левую ногу от пола и спешно ее опустил. Прислушался к себе: вроде бы ноги не скручивает дикая судорога, боль есть, но вполне терпимая.
– Кажется, получилось? – спросил нейромант, с надеждой посмотрев на своего помощника.
– Ну… – протянул Рупор, старательно избегая взгляда бородача. – Наверное, можно и так сказать, о Великий.
– Ты, вроде бы, как‑то не слишком уверен, да? – уточнил Громобой, нахмурившись.
– Я… – Рупор замялся. – Позволите честно, о Великий?
– Ну, валяй, – дозволил нейромант.
– Технически вы просто подняли и опустили ногу, а не сделали шаг.
Возникла неловкая пауза.
– А… что есть шаг, как… не поднятие ноги… с последующим ее… опусканием? – с трудом подбирая слова, поинтересовался Громобой.
– Тем, что, когда человек шагает, его тело перемещается в пространстве. Вы же остались на месте.
Нейромант глупо захлопал глазами. Он чувствовал себя круглым идиотом. По крайней мере, Рупор точно говорил с ним, как с полным кретином.
– Но не переживай, о Великий! – спешно добавило не в меру болтливое Дитя Механизмов. – Люди так и учатся ходить, а ты ведь совсем недавно поселился в этом теле…
«Ах, да. Вот почему он так любезно растолковывает вещи, которые знают все на свете люди: он до сих пор думает, что я – ожившее божество в незнакомом ему теле человека!»
Громобою жутко захотелось рассказать Рупору правду, снять маску Великого Механика, коим он не являлся, но бородач вовремя себя одернул. Пока он не обретет прежние кондиции, сознаваться во всем было, как минимум, опасно: что, если дикари сочтут его обманщиком? С Щелкуном вот так, за ручку, по Москве не походишь. Можно, конечно, разъезжать на его загривке, но это тоже влечет за собой определенные неудобства. Вдруг однажды они наткнутся на более сильного противника, и био погибнет и унесет его, обездвиженного калеку, с собой в могилу? В московской Зоне можно и нужно было полагаться только на себя, и потому Громобою требовалось восстановить атрофировавшиеся мышцы и вернуть себе пистолеты. Иначе он станет легкой добычей даже для стаи крысособак.
«К черту. К черту все эти поблажки самому себе!»
– Великий? – Рупор недоуменно выгнул бровь, когда Громобой вдруг вырвал свою руку из его ладоней.
– Сам, – проворчал нейромант.
– Как скажешь, о Великий. – Голос Племени поднял руки кверху, будто сдающийся в плен, и попятился от бородача, освобождая ему дорогу.
Громобой стиснул зубы, сжал кулаки, шагнул вперед… и упал на пол, больно ударившись правым бедром. Рупор ринулся помогать, но нейромант прорычал:
– Сам!
– Но, Великий…
– Сам! – повысил голос бородач.
Голос Племени сдался и отступил, а Громобой уперся руками в пол и попытался выпрямить их и подняться. Мышцы ныли, на бедре, судя по ощущениям, стремительно надувался синяк, но нейромант терпел.
«Не набив шишек, ходить не научишься», – упрямо напомнил себе бородач.
У него оставалось всего пятнадцать дней, чтобы вернуться к былым кондициям.
И он не собирался тратить время понапрасну.
* * *
– Интересно, что здесь прежде было? – полюбопытствовал Мрак, вопросительно посмотрев на Захара.
– Видимо, какой‑то отстойник для дождевой воды, – подумав, ответил десятник.
Игорь с тоской уставился на грязно‑серый бетонный забор, опоясывающий большую, метров тридцать в диаметре, площадку. Прошедший недавно дождь обновил воду в отстойнике, и какой там уровень, по щиколотку, по пояс или по шею, дружинник мог только догадываться. Казалось бы – какая тебе разница, сколько там налилось, обойди стороной да и топай дальше. Но московская Зона коварно разместила два Поля Смерти слева и справа от бетонного «колодца» соответственно. И теперь нужно было либо обходить препятствие по другой улице, либо спускаться в отстойник и идти напрямик.
– Как поступим? – спросил Богдан, угрюмо рассматривая огненно‑красный купол слева от «колодца». – Через него пойдем? Или до соседнего квартала потащимся?
Захар не ответил. Спешившись, он передал узды своего фенакодуса побратиму и пошел к отстойнику. Игорь и Мрак недоуменно переглянулись.
– Что ты задумал, брат? – окликнул десятника разведчик.
– Хочу проверить, насколько так идти безопасно, – отозвался Захар.
– Я б туда спускаться не стал, – подал голос опальный наемник Третьяк.
– Тебя не спросили, умник, – бросил Захар через плечо.
Он остановился у самого края и, опустившись на корточки, уставился на водную гладь.
– Что там? – нетерпеливо вопросил Миха.
– Пока ничего, – буркнул Захар. – Потерпите малость, куда торопитесь?
Он согнулся, подобрал что‑то с земли и снова выпрямился. Приглядевшись, Игорь понял, что это обломок рыжего кирпича. Размахнувшись, десятник швырнул находку в отстойник, и через несколько секунд камень с бульканьем нырнул в воду. Захар и прочие напряглись и замерли в ожидании; каждый представлял себе свое: кто‑то – болотного, клыкастого и кровожадного, как шам; кто‑то – пиявок, мелких, юрких и прожорливых. Игорю сразу вспомнился «строгинский» Удильщик, который совсем недавно едва не уволок его в Провал. Если б не Щелкун с Громобоем, уже давно переварил бы дружинника этот болотный мутант.
Однако сейчас ничего подобного не случилось. Захар продолжал стоять у края отстойника и смотреть на воду, но ни одна тварь не встрепенулась, не поднялась со дна, разбуженная брошенным «снарядом».
– Кажется, никого, – заключил десятник.
В голосе его, однако, не было особой уверенности. Хотя откуда ей там взяться? Они ведь находились в московской Зоне, а здесь каждый шаг мог обернуться смертью. И уж тем более никто бы не поручился, что под водой на дне Богом забытого отстойника не сидит какой‑нибудь голодный мутант.
«Не знаю, какая здесь глубина все же, – подумал Игорь, глядя на широкую спину собрата. – Но, думаю, какие‑нибудь пиявки хищные тут вполне могут плавать. Сейчас спустимся, а они как присосутся к кому‑то из нас…»
– Вроде бы никого… Вот только как с фенакодусами быть? – вдруг спросил Захар.
Воцарилась неловкая тишина. О скакунах почему‑то никто не подумал.
– Надо ж, – усмехнувшись, сказал Богдан.
Тихо прыснул Миха. Плечи Захара затряслись, и Игорь засмеялся тоже. Даже у Третьяка уголки рта невольно поползли вверх. Нечасто получалось в московской Зоне посмеяться, тем более над собственной глупостью.
