Стивен Джонс - Оборотни
— Будьте как дома! — прокричал автор творения «Моя мама — торговка крэком».[146] — Побулькайте с нами, приятель. Тот, кто написал «Зыбкое болото» и сумел выбраться из такой дыры, заслужил свое право на пузыри.
Стюарт не был уверен, идет речь о пузырях в джакузи или в хрустальном шаре. Он, безусловно, чувствовал бы себя не слишком удобно, стянув трусы фирмы «Маркс энд Спаркс» и застряв здесь с этой оравой. Самый неприятный свой жизненный опыт он приобрел подростком на поле для регби.
— Как-нибудь в другой раз, — ответил Стюарт фразой из англо-американского разговорника.
— Вы даже не представляете, что теряете, дружище!
В оружейной комнате (именно здесь, а не за столом люди заканчивали все начатые беседы на этой вечеринке) разглагольствовал Пец. Когда «в очередной раз» время придет, он будет готов со своим уравнителем «защищать мой дом, мой народ».
Пропустив начало, Стюарт не понял, собирается ли Пец защищать свой народ от бунтовщиков или от полиции. Один сценарист, который просмотрел синопсис «Крадущейся тени», зажал его в угол и четверть часа читал ему наставления: Стюарт должен изменить героя, сделав его вместо полицейского гангстером. «Коп — естественный враг черного человека, Финн. Мы должны перестать делать копов героями».
Сочинитель несколько отвлекся от темы, разразившись диатрибой против всех актеров, которые запродались полиции, играя героев-копов: Пуатье, Вупи, Мерфи, Вашингтон. Он как раз прохаживался по «Убийце полицейских», когда кто-то напомнил ему, что Айс Ти играл копа в «Нью-Джек-Сити».
Пец нагрузился еще большим количеством оружия. «Шоколадки» обвешали его пистолетами, словно новогоднюю елку для террористов. Стюарт видел «Эльфийский патруль», последний хит Пеца, и был о нем не самого высокого мнения. Его коронной фразой было «Сука, дерьмо долбаное!», так же назывались его самый продаваемый CD и скретч-рэп-сингл. Пец играл копа в «Эльфийском патруле», и Стюарт ехидно подумал, не упомянуть ли об этом во время следующего пассажа сценариста.
Теперь Пец был полностью оснащен — его витрина опустела, и он нацепил на себя все свое оружие, — и ему захотелось веселья. Одна из девчонок, в волосах у которой была пробрита широкая полоса, взгромоздилась на табурет и закапала ему из пипетки жидкость в оба глаза.
Стюарт полагал, что накачивать зонком ходячий склад оружия не слишком разумно. Пец одобрительно вопил и потрясал своими пушками, лязгая, как телега старьевщика. Раньше или позже он начнет палить. Если будет не слишком обдолбанным, он сделает это во дворе, потому что это его дом; а если слишком, так он может себе позволить поменять потолок или стенку. А может, даже и гостей.
— Слыхали про то, как Мулдон кинул гранату в бассейн Майка Овица? — спросила Летиция.
Всякий раз, как Стюарт оказывался рядом, Летиция была очень мила. Звезда серии «эротических триллеров» «Бархат», спрятанных в видеомагазинах на самых верхних полках с пометкой «Детям до 17 смотреть не рекомендуется». У Стюарта в кармане блейзера лежала карточка Летиции: пластиковая со встроенным чипом, и, если ее погладить, она шептала имя и номер телефона владелицы.
Прошлой ночью: гараж, битком набитый покойниками. Сейчас: бассейны, кинозвезды. Лос-Анджелес его совсем запутал. Город переменчивых настроений.
— Стюарт Финн? — спросил молодой человек в очках с тонкой золотой оправой.
Когда они обменивались рукопожатием, Стюарт понял, что на молодом человеке хирургические перчатки. В последние дни он уже такое видел. Очередная причуда озабоченных сохранением здоровья, АНТК: абсолютно никаких телесных контактов.
— Осмен Коллинз, — назвался тот.
Пальчики Летиции с алыми кончиками скользнули вверх-вниз по пуговицам рубашки Стюарта. Ему подумалось, что уж она-то не боится телесных контактов!
— Я из Реалити-програм, канал сто восемьдесят семь. Криминальные вести. Мы слышали, что вы были на месте происшествия на Обрегон-стрит?
— Обрегон-стрит?
— Гараж.
Стюарт сообразил, что Коллинз имел в виду.
— Мы делаем дополнительный репортаж и хотели бы договориться насчет интервью.
Коллинз говорил монотонно и без выражения. Стюарту показалось, что ему неловко.
— Боюсь, что я подписал контракт с департаментом полиции Лос-Анджелеса, — пожал плечами Стюарт. — Одно из условий моего участия в патрулировании: я не должен ничего обсуждать со СМИ.
— Разумеется. Но контракт можно и обойти.
— У меня впереди еще пять ночей, — ответил он, взглянув на свои часы. — На самом деле мне пора. Патрулирование начинается в полночь.
— Насчет Обрегон-стрит есть серьезные вопросы, — настойчиво продолжал Коллинз. — Рюи заявил, что конкретных подозреваемых нет.
Что-то теплое и влажное скользнуло Стюарту в ухо. Язык Летиции. Он ждал этого двадцать три года и теперь должен уматывать. Согласится ли Бархатная Вульва, как она сама представилась, подождать до следующего раза?
— Ну, это, конечно, фургон, — сказал Стюарт. — Люди из фургона.
— Какого фургона?
— Черного фургона, что выехал из гаража.
— В сообщениях ничего не говорится о фургоне.
— Ах ты, чтоб тебя! — промурлыкала Летиция уголком рта. — Будь любезен, исчезни.
Коллинз, продолжая обдумывать фургон, исчез.
— Ах вы, британцы, — сказала Летиция, — занялся бы лучше делом.
Крохотная мыслишка (не нужно было упоминать про фургон: нарушение контракта) съежилась у него в мозгу. Другие мысли занимали все больше места, были более важными.
— Эй, — завопил Пец, — Бархатная Вульва, даешь по полной!
Один из его пистолетов, тот, что поменьше, выстрелил, проделав в стене дыру размером с большой палец. Все засмеялись.
Стюарт принес свои извинения.
X Из «Песен» ДиегоЕсли я мог превращаться, значит, другие тоже могут. Я не слишком удивился, узнав, что я не один такой. Древние предания откуда-то же взялись. Но то, что сказал Хендрик насчет проклятия, сильно меня встревожило. Я понял, что не знаю, кто я и что я. Но опять-таки, кто из нас может сказать, что до конца понимает все?
Лет, может, через десяток мои пути пересеклись с караваном. Он вез груз женщин: невесты, заказанные по почте для шахтеров Калифорнии, оплаченные вперед утробы, которые должны были принести богатый урожай детишек-англосов. Многие были из далеких уголков Европы. Ирландки, немки, датчанки, венгерки. Даже цыганки. По-английски говорили единицы, не говоря уж об испанском.
Некоторое время я ехал вместе с начальником каравана. Дорога была тяжелая, через пустыню, обжигающе горячую днем и холодную ночью. Были и болезни, и трудности, и лишения, и несчастные случаи. По прошествии месяца я заметил, что лицо одного из погонщиков начало светиться все ярче и ярче. Он пристрастился, как он сам говорил, «дырявить» невест. Если бы начальник каравана не повесил его, я бы его убил.
Среди невест ехала девушка из Сербии, которая одновременно была Кошкой, большой Кошкой. Едва увидев ее, я знал, что она может превращаться. Ее месячный цикл и мой не совпадали, так что Лис никогда не встречался с Кошкой. За свою многовековую жизнь Милена выучила языки; именно это выделяло ее из всех, а не способность превращаться. Она была переводчиком между женщинами и караванной обслугой, и теми, с кем нам случалось встретиться, тоже.
Я спросил Милену, что Хендрик имел в виду, говоря о моем проклятии, но она не сумела помочь мне понять, хотя сама, как ей думалось, поняла. Я уразумел лишь, что это чем-то отличается от обычных изменений, вызванных лунным светом, что делает меня не таким, как остальные из превращающегося народа.
— Люди называют нас порождениями тьмы, — объясняла Милена, — и они имеют для этого достаточно оснований. Многие, может, даже большинство, из нас такие же, как этот Хендрик, — звери в человеческом обличье. Наше место во тьме, наша сила — ночная. Но твоя сила — от луны. Лунный свет — это свет солнца, отраженный серебряным зеркалом. Ты — порождение света, возможно, даже пленник света. Я охочусь там, где хочу, потому что кошки не признают правил. Путь, которым следуешь ты, жестко определен и одинок, потому что ты должен вечно преследовать зло в людях, должен вечно защищать свой народ. При этом ты никогда не сможешь по-настоящему быть со своим народом, потому что ты превращаешься. Я не завидую тебе, Диего, однако признаю, что ты лучше меня, наверное, лучше нас всех.
Вскоре после этого я убил одну немку, даже не зная почему. Лицо ее горело призрачным пламенем, так же тошнотворно и ярко, как лица худших из грабителей или мерзавцев, когда-либо убитых мною. Оказалось, эта женщина задушила двух своих детей и забрала себе их порции воды. Когда мы пересекали пустыню, умерло множество женщин, которых могли бы спасти несколько капель воды.
