Олег Верещагин - Мир вашему дому!
Ян недоверчиво поболтал фляжкой, посмотрел на Игоря… и разревелся. Отвернулся и пробормотал:
— Я думал… думал, ты будешь смеяться…
— Какой тут смех, если пить хочется, — Игорь хлопнул Яна по плечу. — А плакать не надо, и так организм обезвожен. Лучше попей.
Ян еще раз поболтал фляжкой, несколько раз сглотнул и сказал:
— Знаешь, что?.. Ты лучше Мило отнеси это, ему больше остальных хочется…
…Мило послал Игоря с фляжкой к Марианну, тот — обратно, и братья услали его к Пейви. Там фляжка пропутешествовала по всем четверым братьям Ориккайненнам и от Рютти перескочила к братьям Колобовым. После этого Игорь опомнился и, весело ругаясь, подошел с фляжкой к проснувшемуся «Рубаке». Всем даже меньше стало хотеться пить. С кустов натрясли еще поллитра и дружно разделили воду на всех. Получилось примерно по глотку на брата; эту воду проглатывали залпом…
— На росе мы долго не протянем, — подвел итог Борька Колобов, отбрасывая со лба свои длинные волосы, превратившиеся в грязные сосульки. — Может попробуем вырыть колодец какой-никакой?
— Можешь мне поверить, — мрачно сказал Игорь, — под нами метр почвы, а дальше — базальтовая подушка.
— Можно попробовать прорваться, — Пааво щелкнул ногтем по магазину. — Ротор вперед, ГАПы углом за ним, рубануть окружение и…
— …и они нас догонят верхами, окружат уже на ровном месте и расшибут пушками, — заключил Борька Утесов.
— Откуковал пастуший мой рожок, коровки, не рыдайте без меня, — добавил Артем.
— Предлагайте сами, — махнул рукой финн. — Русские все страшно умные, вот глупый чухонец и послушает, что вы надумали.
Наступило молчание. «Колобок» выкидывал лезвие складного ножа и убирал его. Пааво дулся. «Рубака», кусками укрупняя карту на экране комбраса, внимательно рассматривал ее. Артём еле слышно насвистывал сквозь зубы какой-то пионерский маршик. Борька закрыл глаза и был неподвижен. Женька костяшками пальцев постукивал по прикладу плазмомета. Игорь смотрел в небо, щурился и улыбался. Потом посмотрел на Женьку Рубана:
— Ну?
— Поехали, — отозвался тот «складывая» карту. — Тем, ночью посты ты обходил?
— Да, — подобрался тот.
— Костров у них много была?
— Вот-от-то, — удовлетворенно вклинился Игорь. Сейчас он не без самодовольства ощущал себя в роли генерал-губернатора, разговаривающего с ним самим.
— Много, — подтвердил Артем.
— А шевелились возле костров много? — продолжал странный допрос начальник штаба.
— Порядочно, — подтвердил Артем и это. — То тут, то та… там…
— Вот-вот, — хмыкнул Женька, покосившись на Игоря. — То тут, то там. А не везде…
— Они уходят ночевать, — Борька Колобов в последний раз сложил нож и оглядел всех. — А оставляют дежурных — те вокруг костров шляются и поддерживают огонь. Фон создают.
— Верно, — согласился «Рубака». — Поэтому мы ночью и правда пойдем на прорыв, но тихо. Снимем тех, кто окажется на пути, и за ночь уйдем далеко.
— Рискованно, — заметил своему тезке Женька Вислоусов. «Рубака» пожал плечами:
— Мы еще два дня тут посидим — и нас возьмут голыми руками. А просидим четыре — нас и брать не будут, зачем им покойники? Вон Игорь еще два дня потом продержится, разве что. Один за всех.
— Да, восемь дней без воды для меня предел, — согласился Игорь. — План мне нравится.
— На том и решим, — улыбнулся Женька. — А сейчас отдохнем еще, — он повысил голос. — Всем спать, кроме часовых, пока не опухнем! Через силу — спать!!!
13.
— Ты меня держи, — Борька улыбнулся. — А то ляпнусь.
— Помолчи, — буркнул Игорь, перекидывая через ветку дуба, клонившегося над обрывом, веревку и натягивая ее. — Пошёл.
Борька перехватил веревку над головой рукой в перчатке, подмигнул и, оттолкнувшись ногами, бесшумно скользнул вниз…
…Борька, Женька, Пааво и Эдька опустились на изгиб тропы почти одновременно и, оглядываясь, сбросили со строп карабинчики. Костер горел метрах в десяти, возле него сидели и стояли шестеро вабиска. Мальчишки, присев и почти не дыша, вслушивались и вглядывались. Наконец, Борька, ухмыльнувшись, тронул Женьку за плечо и указал чуть дальше, где на тропу уже не падали отблески костра. Там еле заметно пошевелилось пятно темнее самой темноты.
Женька несколько раз быстро мигнул фонариком с красным светофильтром. Сверху, визжа и свистя, стартовала ракета, заливая все вокруг белесым сиянием; вабиска повскакали, мальчишки вжались в землю, а в кустах стали отчетливо видны двое — по обе стороны тропы! — часовых в секрете. Сверху их не видно, конечно, как ни свети. А что их будут рассматривать сзади — этого иррузайцы, конечно, не могли предположить.
Подождав, пока уляжется суматоха, ребята пережидали и еще четверть часа — не лучшие в их жизни. Борька коснулся плеча Женьки и, указав направо, достал засапожник. Женька перекатился через дорогу и пополз мимо костра по направлению к секрету. С другой стороны так же полз Борька. Пааво и Эдька подобрались ближе к костру и залегли, держа наготове оружие.
По тропке шагом проехал всадник на гуххе — мальчишки застыли — и, остановившись у огня, громко и повелительно заговорил. Ему отвечали — можно было понять в том смысле, что все нормально, светили, конечно, от отчаянья и из страха. Всадник уехал обратно — он был без головного убора, «хохол» прыгал над плечом.
Пааво достал финку и показал ее Эдьке, который обнажил свою полевку. Сейчас они лежали вровень с костром, по разные его стороны…
…До иррузайца оставалось около метра. Борька ощущал его чужой запах и слышал тихое дыхание. Он чуть приподнялся и, кивнув смотревшему на него Женьке, метнулся вперед, обрушился на часового, вбил длинное, чуть изогнутое лезвие засапожника ему в затылок до самой рукояти, одно временно всем своим весом вмяв лицо часового в землю. Переждал длинную судорогу, вырвал нож и прислушался.
Тихо было. Женька в кустах на против, дыша открытым ртом, показывал нож, черный с алым в свете Адаманта, потом указал им на костер. Мальчишки поползли обратно и заняли позиции напротив своих друзей — так, что костер оказался как бы внутри квадрата, углами которого были затихшие ребята.
Вабиска уселись у огня, на котором булькал большой котелок. Оружие их лежало рядом, головные уборы были сняты, ремни снаряжения распушены.
Пааво щелкнул пальцами — резкий и четкий щелчок перекрыл треск огня, и мальчишки прыгнули вперед с четырех сторон…
…Эдька за ноги вытащил из огня упавшего туда солдата. Пааво и Борька, растянув за углы трофейный плащ, закрыли им огонь и начали подавать сигналы. Женька спихивал с тропы убитых — из ребят не пострадал никто, а из шестерых вабиска ни один не успел крикнуть.
— Пока все нормально, — Борька отшвырнул плащ и посмотрел в сторону других костров — не ждут и не копошатся… А варили они что-то вкусненькое, — он опрокинул котелок. Из темноты почти бесшумной побежкой появлялись остальные, проскакивали мимо. Последним, держа наготове ИПП, пробежал Игорь.
* * *
Бежали непрерывно почти четыре часа. Конечно, никто больше не думал о лодках или о городе — стремились только уйти подальше и запутать следы в бесконечных ручейках и речушках, на каменных осыпях. Не останавливались — даже чтобы напиться — пили на бегу, снова и снова, и на смену жажде пришли усталость и голод.
— Оторвались, — Женька остановился не сразу, а постепенно — очевидно, ноги завелись так, что не подчинялись приказам мозга.
— Похоже, — затормозив рядом с ним, прислушался Игорь. И недоверчиво спросил сам себя: — Неужели вырвались?!
* * *
ИНТЕРЛЮДИЯ: ПЕСНЯ КРАСНОГО ВОЛКА[64]
Я — красный волк.
Я обложен, как беглый зэка
И охотничьи слышу рожки…
Я — красный волк.
Моя шкура впитала закат,
Мне не страшно бежать на флажки…
Я — красный волк.
Серым выбили зубы, шакал
В ихней стае теперь вожаком,
А. я — красный волк.
Так неужели жакан
Промахнется с десятка шагов?!
Когда пуля ослепнет,
И пламя взвоет: "Ложись!"
Рассмеется вослед мне
Моя прошлая
серая жизнь.
Сговорится двустволка
С ней на красной пене —
Ведь у красного волка
На снегу смерть краснее вдвойне!
Я — красный волк. Пожелтела луна от тоски,
У нее календарный запой…
Я — красный волк.
Жить с волками, а быть по-людски —
Это значит — остаться собой.
Я — красный волк.
Волчья ягода — мой талисман,
Я на ней настоял свою кровь!
Я — красный волк.
Мною ночь довольна весьма,
Этой мастью, давая мне кров…
14.
Весь день они перележали недалеко от дороги, по которой шли войска, в густом кустарнике. Спали, просыпались, снова спали, пока не отлежались. Дорога на какое-то время опустела, в вечернем свете все еще висела над нею сухая пыль.