Вадим Львов - Сталь и пепел. На острие меча
— И что вы предлагаете, господин генерал-полковник?
— Упреждающий удар. У нас еще есть двое суток. Можно стянуть с Кавказа девяноста пятую горнострелковую бригаду и Терской полк пластунов. Перебросить «Альфу», в конце концов…
— И окончательно оголить Кавказ? — подал голос директор СНБ Блинов. — Вы же знаете, что обстановка там снова накаляется.
Нестеров упрямо наклонил голову и произнес:
— У Службы национальной безопасности, насколько я помню, по совместным боевым операциям существуют на южном направлении антитерористические региональные подразделения. Есть пограничная охрана со своей авиацией и артиллерией. По линии сухопутных войск — Батайская бригада спецназа. Сил достаточно для поддержания стабильности на Кавказе.
Блинов бросил на генерал-полковника недовольный взгляд. Несмотря на то что Блинов и сам был кадровым армейским офицером, он уже почти восемь лет возглавлял национальную безопасность и проникся извечной «номенклатурной войной» между военными, полицией и спецслужбами. Но спорить не стал. Его ведомство и так завязло по уши в расследовании причин начала Третьей мировой войны, обшаривая наиболее грязные закоулки тайной политики множества стран. Хочет ГРУ и армия рулить в Польше, так пожалуйста. У него своих дел полно. В конце концов, не дай бог, что-то случится на юге, отвечать уже будет Нестеров.
— Вечером тридцатого августа, собрав силы в кулак, нужно начать специально-войсковую операцию сразу в четырех оперативных районах. Части внутренних войск, СОБР и сводные оперативные полки полиции бросить на зачистку населенных пунктов вокруг Гданьска, Кракова, Варшавы, Вроцлава, где, по нашим данным, и базируется основная масса легализованных бойцов сопротивления. В это же время переброшенные с Кавказа армейские части, усиленные спецназом ВВ, подготовленным к подобным задачам, начнут зачищать лесные массивы, где, по данным разведки, могут находиться остаточные польские войска и базы сил специального назначения. С привлечением тяжелого оружия. Так же прошу вывести на время из состава действующей армии и передать в состав формируемой группировки пятьдесят седьмую десантно-штурмовую бригаду и триста тридцать шестую гвардейскую бригаду морской пехоты. Эти подразделения сейчас, как я понимаю, не очень нужны на фронте, а опыт действий в зоне локального конфликта у них огромный.
Президент понимающе кивнул.
— А если не справимся? — неожиданно подал голос Суханов. — Поляки — народ упертый. Может, без войсковой операции обойдемся? Одним спецназом и оперативниками? Командиров среднего звена повяжем, часть пехоты выбьем. Они и попритихнут.
— Будем думать. Сейчас нам необходимо быстрее перебросить два корпуса на Дальний Восток. Если поляки перекроют коммуникации, переброска будет сорвана.
Министр обороны вздохнул и, поправив тугой узел галстука, осторожно спросил:
— Что с десантной группой Румянцева делать? Остатки Северного флота ушли по вашему приказу. Десантники остались одни.
Стрелец не нашелся что ответить. Помолчав, произнес:
— Через два часа — здесь же, в том же составе. Кроме Блинова. Он сейчас едет со мной. У вас час, господа, чтобы обдумать ваши предложения по Исландии и Польше.
Кавалькада из четырех черных одинаковых, словно блестящие новые калоши, бронированных «Чаек» и микроавтобусов сопровождения «Мерседес» вылетела на Кутузовский проспект и, набирая скорость, понеслась в западном направлении. К резиденции Горки-9.
Коготь-Блинов расположился рядом со Стрельцом, погруженным в мрачные мысли. Понимал, что разговор предстоит непростой.
— Что говорят твои американские друзья?
— Замолчали. После гибели спецгруппы Розетти всякие контакты прекратились. Но то, что есть, косвенно указывает на Иран.
— Ты в это веришь, Коготь? Говори просто: я уже устал от гладких формулировок.
Блинов скосил глаза. Уже очень давно Стрелец его ни о чем не просил. Приказывал, отдавал распоряжения, но не просил по-человечески, хриплым голосом. Коготь понимал, что его давний друг, нынешний президент огромного, весьма проблемного государства, ведущего войну на выживание, просто не имеет права проявлять чувства. Даже рядом с друзьями, теперь ставшими подчиненными. Видел, как давит, гнет к земле «шапка Мономаха» — тяжкое бремя власти — даже такого несгибаемого, жесткого и циничного человека, как Стрельченко. И Когтю стало страшно. Страшно, что его друг может не выдержать напряжения, сорваться, наломать дров. И все, чего Стрелец в жизни достиг, разлетится в прах, рухнет и похоронит его под руинами.
— Думаешь, я сломался? — неожиданно спросил Стрелец, и Блинов вздрогнул.
Глава государства смотрел в окно, на пустые улицы военной, осунувшейся столицы.
— Есть подозрение, Стрелец, — честно ответил Блинов, холодея внутри.
— Нет, Коготь, пока не сломался. Так что не ссы, щит и меч Нации. Держусь пока. Так давай по Ирану: почему не веришь?
— Потому что масштаб не их. Глобально ребята действуют. Это даже не Китай.
— Им тоже глобальности не хватает? — усмехнулся глава государства.
— Глобальности хватает, но размах все равно не тот. Ты извини, Стрелец, но китайцев, как и нас, заставляют под свою дудку плясать. Думаю, китайцам, как и нам, сунули под нос морковку, и мы это схавали.
— Кто? — прохрипел, нет, скорее, прошипел Стрелец, сверкнув глазами, что означало крайнюю степень ярости.
— Не знаю точно. Но узнаю. Пока могу сказать, в чем уверен. Сердцевина, центр этого заговора, скорее всего, в США. Не думаю, что это Обайя или его ближний круг. Он слаб, этим и пользуются заговорщики. Все было рассчитано до мелочей. Сначала убивают этого проповедника, потом серия терактов. Выборы и у нас, и у американцев на носу. Мы грыземся в Европе, американцы всей своей мощью на нас обрушиваются. В качестве ложного следа подсовывают нам иранских ассасинов. Не только нам, но и ЦРУ. Тем временем китайцы входят в Среднюю Азию. Мы, понятное дело, не можем терпеть, что инвестиции многолетние в этом регионе идут псу под хвост. Китайское руководство убедили, что все пойдет гладко. Иначе они бы не полезли. Тут либо полномасштабная война, либо мы уступаем, но все равно войска с востока перебросить на западный ТВД не можем. Потом — Ляхов. Ты знаешь, что он мог устранить тебя и всех нас. Тебя спасло везение, если честно.
— Предположим. Кстати, от чего Ляхов скурвился? Я что-то понять не могу. Не из-за денег же?
— Страх ядерной войны. У него пунктик был. Он же в Семипалатинске родился и вырос, где полигон ядерный был. Когда три года было, мать от рака умерла. Потом отца острый лейкоз убил. Ему еще и десяти лет не было. Считай, с тех пор государство воспитывало, но это ты и без меня знаешь. А тут еще жена молодая, дочь родилась… На этом его и поймал Ямщиков. Мол, Третья мировая, апокалипсис, и дочь погибнет, и жена.
